Благодать (СИ) - Титов Алексей - Страница 60

— В таком случае, я не удивляюсь… — начал было Иван, и вновь осекся, сочтя почти вырвавшееся замечание о вреде кровосмесительства не вполне корректным. Вот странно, в городе он не стеснялся в выражениях, общаясь с людьми, а здесь вот переживает, блин, чтоб этого пердуна – да нет, уже крепкого такого, жилистого мужика, - обидеть. Впрочем, в Ростове он и не зависел никогда ни от кого настолько, как теперь – от благорасположения Петропанкрата.

— Ладно, пошли, — сказал хозяин халупы, вновь седея и будто пылью старости покрываясь. Решительно наклонился и принялся обвязывать вокруг голеней длинные, сплетенные из какого-то растительного волокна, шнурки, поддерживавшие лапти, в кои шнуровка была продета пижонского вида крестиками.

— К Первому твоему, что ли?

— Ну а к кому ещё? К Тришке? Хотя – можно, конечно. Да не боись – шучу.

Старик подошел к полочке, с которой ночью парень снял горшок с похожим на патоку медом, которым обрисовал вокруг себя обережные круги. Иван поежился – молчание старика затянулось, и ему казалось, он знал тому причину. Когда Панкрат обернулся, Иван попятился, и упал на задницу посреди комнатенки. Лицо старика, вытянувшись в каком-то обреченном выражении, пошло синюшными пятнами.

— Ты что же, сволота, мед сожрал? — просипел старик едва слышно сквозь щель между бледными, потрескавшимися губами.

— Нет, я его по полу размазал! — сказал Иван, вкладывая в голос весь сарказм, чтобы старик и впрямь не посмотрел на украшенный кругами пол, на котором сейчас сидел подавленный поведением старика парень. А дед значения его интонациям не предал, и глянул. Иван сидел, словно в центре мишени, правая ягодица угнездилась в блюдце с окурками. Рядом валялась перевернутая керосиновая лампа, потухшая из-за того, что кончилось топливо.

— Дурак, — проговорил старик.

— Я что-то не то сделал?

— Не канает это здесь, — прокряхтел старик.

— А что тогда? Что, как ты говоришь, «канает»?

— Ну, первое дело – узгуй, гриб такой, — старик завертел ладонями, обрисовывая в воздухе контуры, но движения его были столь быстры, что Иван толком ничего и не разглядел. — А уж после – медок. Хоть Витьки надо мной и ржали. А у самих белладоннита было вдосталь, а мне только на шнурки вот эти и досталось, — он кивнул на обувку, — а вона как вышло – я еще тут, а они все уж в отпусках давно…

— Померли, что ли? — спросил Иван, ощущая себя будто на пронизывающем холодом ветру.

— Ну, так я ж и говорю: в отпусках.

— Так кого мы ждать собираемся, в таком случае?

— Смену-то должны прислать. Там же и железяки всякие, и каптерка… Сапоги я брал, чего уж, а автоматики припрятал, ага, припрятал, как надо, всё честь по чести…

— А мне-то чего туда переться? Ты перед кем выслуживаться собрался, если начальство всё передохло?

— Смена должна быть, — тупо упорствовал старик.

— Да бросили они, на хрен, твою Елань. Ты ж как тот партизан, что после войны еще долго за грибниками да бортниками гонялся. Ты хоть в курсе, что в стране-то происходит?

— Приказа никто не отменял. Значит, буду сторожить. Охранять от таких вот, — глянул на парня.

— Да от кого охранять? Кто сюда в здравом уме сунется?

— Ну, ты-то вон смог.

— Опять двадцать пять. Говорю же, леший попутал, — сказал Иван, поднимаясь с пола. К штанам прилипали тягучие сопли загустевшего темного меда.

— Вот то-то и он, выворотень, — кивнул головой дед, и Иван малость ошалел: а ведь и правда – леший, как бы ни называлась эта тварь по-местному. Хотя он здорово сомневался, что описание твари есть в каком бы то ни было справочнике.

Старик принялся сучить по медовым кругам лаптями, жестами показывая: делай, мол, как я, делай лучше меня.

— Для чего? — спросил Иван. — Чтоб Тришку твоего со следа сбить? Так ведь он может ну хоть вон в тех кустах притаиться, а потом просто красться по пятам, метрах в десяти позади, не теряя нас из поля зрения. — Вспомнив вращающийся глаз существа, Иван вздрогнул. — Не уверен, что смогу продвигаться по лесу бесшумно, но отчего-то мне кажется, что Тришке это вполне по силам.

— Тут и без него погани хватает, — проворчал старик. — Ты давай, топчись по медку-то. А Тришка теперь спит. Наверное.

— Наверное? — переспросил парень, топая по застывшим кривым полосам и шаркая, втирая мед в протекторы ботинок.

— Сезон, похоже, начался, так что наверняка не могу сказать.

— Сезон… Охоты, что ли? — Иван замер. — На нас?

— Хошь – на них поохоться, если сдюжишь. Ружья-то нету, так что строгай рогатину. Гы-ы-ы.

— Газовый есть, хотя…

— Вот-вот. От пердежу – и то больше толку будет, — старик ухмыльнулся.

— Так он что, вправду на меня не стал нападать из-за одеколона? — Иван был почти уверен, что в сумке есть-таки дезодорант.

— Да нет, — замялся старик, словно смутившись. — Просто я к двери ближе был. Они ж, как дети малые – тянут в рот, что ближе лежит…

— Надо же, как трогательно, — Голос Ивана дрогнул.

— Ага, — тряхнул головой старик.

Они вышли в сумерки, но это Ивана нисколько не обеспокоило – перед тем, как покинуть лачугу, старик пояснил, что они заночуют на пасеке, где пополнят запас меда, которым придется на ночь обмазаться. Когда Иван спросил, почему старик не сделал этого до его, Ивана, прихода, и до нападения, дед сказал, что сезон, судя по поведению Тришки, только настал. А леший- выворотень – не столько поужинать хотел, сколько предупредить, да не удержался, бедолага, при виде мяса.

Иван глядел по сторонам, отмечая васнецовскую угрюмость пейзажа. Ягоды на кустах – и те были коричневыми. Буро-серые стволы деревьев, блеклые пучки поганок на них, какие-то лохматые, оплетающие корявые стволы, побеги. Влажно поблескивающая земля, проглядывающая в прорехи гниющей подстилки, подрываемой их ногами.

Разноголосо беседовали о своем, о птичьем, невидимые пичуги, скрежетали где-то далеко вверху ветвями корявые дубы да осины, стрекотали белки, раздавался хруст непонятного, но не настораживающего происхождения, глухо квохтали жабы, чавкал губами и лаптями Панкрат.

3

— Давай поболтаем, — предложил Иван.

— Нечего!.. Ты слушай лучше…

— Что?

— Рацию…

Старик говорил что-то еще, но Иван пропускал слова мимо ушей. Болтовня про Елань порядком осточертела, а вот возможность связаться по рации… С кем? Каким образом? Там разберемся, - подумал он, - и с первым, и со вторым пунктами. Иван понасмотрелся на заброшенные заводы с растаскиваемыми остатками оборудования, но не мог вообразить военную лабораторию - а именно ею, как он думал, и была Елань, - которую постигла бы подобная участь. Они ж, вояки, законсервировали её, небось, до поры до времени. По крайней мере, очень хотелось верить в это, а не в безумие старика. И верить, что там и впрямь найдется и рация, и генератор, и запас топлива, ну, достаточный хотя бы лишь для того, чтобы дать свет на время, пока удастся с кем-то связаться. Иван старался не думать о том, что затея с рацией вряд ли удастся – это ж не мобильник. Судя по фильмам, всё довольно просто, но вряд ли режиссеры придают внимание достоверности манипуляций с оборудованием – важнее, чтоб свет правильно падал на сосредоточенно нахмуренный лоб героя. И зудело в голове гадкой пчелкой не ко времени подоспевшее понимание, что топает за стариком уже с азартом пацана, которому по кайфу поковыряться во всяких там приборах, поглядеть, что такого секретного понастроили в этом лесу.

Маша? А что – подождёт. Да, этот Петропанкрат говорил что-то об «автоматиках». Было бы неплохо. Не отдаст добровольно – силой заберу, подумал Иван. Странные преображения проводника Ивана не столько уже удивляли, сколько побуждали постоянно наблюдать за стариком, ища какие-то закономерности его перевоплощения в Петра. В том, что он справится с Панкратом, сомнений не было, одолеет ли Петра – вопрос.

Иван ускорил шаг. Ветки хлестали по лицу, оставляя сразу начинавшие вздуваться царапины. Старика растительность, судя по довольному кряхтению, когда очередная ветвь хлестко шарахала его по роже, лишь щекотала. Иван зло сплюнул, дед подбодрил: «Так ото ж!»