Проклятие виселицы (ЛП) - Мейтленд Карен - Страница 39

— Приятно! — вскрикнула она.

Джерард пытался остановить яростный поток гневных слов, зажимая ей рот, но она укусила его до крови. Он выругался, зажимая под мышкой руку. Он стал говорить другие слова, утешать, успокаивать, но Гита ничего не слышала. Она больше не хотела ничего слышать. Она бесновалась и кричала, и когда он ушёл, она думала о заклинаниях и ядах, в равной мере желая приворожить его и отравить, но в итоге так ничего и не сделала.

Мадрон права, ей следовало привязать Джерарда к себе с помощью Ядвы. Она могла так приворожить его, что он женился бы на Гите, несмотря на целую армию матерей. Но что толку привязывать к себе мужчину с помощью магии? Какая радость лежать в его объятьях, зная, что это не его выбор и он не понимает, что делает? Какое удовольствие просыпаться каждое утро, боясь, что сегодня чары рассеются, и когда он откроет глаза, в обращённом на тебя взгляде ты увидишь лишь отвращение?

Нет, Гита не желала так усмирять свою боль. Встречая холодный серый рассвет после многих бессонных ночей, она смогла придумать только одно, что отомстит за ее боль. Месть не вернёт ей Джерарда, но она накажет его страшнее, чем это способна сделать любая земная сила. Ведь так всегда учила дочку Мадрон — вкус мести слаще, чем вкус любви.

Люс провела Элену к первой из гостевых комнат, как их здесь называли. Она распахнула дверь и принялась распахивать ставни, чтобы впустить в комнату свежий воздух раннего утра.

— Тебе лучше начать отсюда. Расправь постели, проверь, что лампы наполнены маслом, а фитили подрезаны. Потом повороши камыш на полу, подсыпь немного свежей травы. Матушка любит порядок. Масло для ламп и мешки с травами для пола найдёшь во дворе, в кладовой.

Комната, прошлой ночью наполненная довольным хрюканьем, утром была пустой и тихой, только в дальнем конце ещё храпела какая-то пара. Они спали, сцепившись друг с другом, совсем голые, наброшенный плащ едва прикрывал зад девушки, положившей ногу поверх паха клиента. В отличие от комнаты, где Элена провела ночь, здесь имелись невысокие перегородки, отделявшие лежанки друг от друга — не ради уединения, поскольку отсеки были открыты со стороны узкого прохода, а чтобы хоть немного защититься от зимних сквозняков, а также чтобы клиенты случайно не задевали друг друга и не скатывались друг на друга в порывах страсти.

Люс опустилась на ближайшую кровать и, зевнув, свернулась поудобнее.

— Начинай, Холли.

Неуклюже двигаясь в одолженной Люс слишком большой юбке, Элена принялась разглаживать покрывала в первом отсеке.

Она почти наслаждалась работой — той, что она делала каждый день, обычной женской работой по дому. Но это не её дом — нагнувшись, она почувствовала сладко-солёный запах от пятен на покрывалах, резкую вонь пота, заглушённую мускусным ароматическим маслом. Элена отшатнулась, руки задрожали. Неужто чужак продержит её здесь, среди этих пятен и запахов, до тех пор, пока её волосы не провоняют ими, как у Люс?

Элена огляделась, стараясь успокоиться, пытаясь найти хоть что-то, не кричащее о том, что происходило в этой комнате. Она заметила приколоченную к стене у двери длинную доску, разделённую на квадраты, и в каждом было что-то вроде картинки. Любопытство заставило её подойти ближе. Она застыла на минуту, не в силах постичь то, что видит, потом отвернулась, залившись краской. Элена услышала хихиканье Люс. Девушка соскользнула с кровати и, обняв Элену за плечи, заставила снова обернуться к доске.

— Смотри, это то, что мы предлагаем.

В каждом из маленьких квадратов была грубо нарисованная фигурка, иногда две, а иногда и три, изображавшие людей в различных странных позах. Элена была неопытна в сексе, но всё же выросла в естественном окружении, среди плодовитой природы. Ещё не выучив названий животных, она уже видела петухов, вспархивающих на спины кур, баранов, спаривающихся с овцами, жеребцов, покрывающих кобыл или даже других жеребцов. Она смеялась над парнями и девчонками, кувыркающимися на пастбище. Все эти ежедневно повторяющиеся хрипы, стоны и крики казались естественным проявлением жизни.

Соития людей в крестьянских домах или даже в Большом доме не слишком отличались от случек животных — поспешные, спрятанные под одеялами. Звуки приглушались из страха побеспокоить детей, родителей или какого-нибудь вспыльчивого соседа по кровати. Воображения там не требовалось, достаточно лишь естественного стремления, жажды и похоти. Однако Элене предстояло узнать, что праздный человеческий ум способен создавать очень странные фантазии, которые никогда не придут в голову петуху или собаке.

Люс кивнула, указывая на доску.

— Мы принимаем здесь много иностранцев — моряков, торговцев и тому подобных. Мы не всегда понимаем, чего они хотят, так что они могут просто показать здесь. И знаешь, с некоторыми местными парнями мы тоже используем эту доску. Стоит им прийти сюда, как из их убогих голов исчезают все слова, и они начинают лепетать как младенцы. — Она ласково улыбнулась. — У меня тут на днях один парень даже не мог припомнить, кого он заказывал, женщину или мальчика.

— Мальчика?

Люс махнула рукой.

— Мальчики работают в другой комнате, за следующей дверью. Здесь некоторым клиентам не нравится видеть мужчин с мальчиками. Смешно, — добавила она, словно про себя, — то, что вызывает у одного мужчины восторг, у другого вызывает рвоту.

— Я думала, те мальчики — сыновья здешних женщин.

— Все они чьи-то сыновья, — фыркнула Люс. — Немало отцов и матерей продают сыновей сюда, на работу. Но они не наши, хотя некоторые женщины для них больше матери, чем те, что у них были.

Элена прикрыла глаза от стиснувшей голову внезапной боли. Что стало с её собственным сыном? Что с ним сделала Гита? Он сейчас в безопасности, или знахарка продала его? И не окажется ли он в конце концов в таком вот месте? Она была почти рада, что оказалась здесь, как будто этого достаточно, чтобы ублажить небеса и защитить от этого сына. Элене хотелось верить — раз это произошло с ней, значит такого не случится с её сыном. Но в глубине души она понимала, что это не так. И женщину, и её ребёнка легко убить вместе, так часто случалось, однако она упорно цеплялась за ту же мысль — я делаю это, чтобы защитить его.

И почему смертные считают страдание платой, способной купить справедливость или спасение? Мы, мандрагоры, усвоили мудрость наших отцов — жизнь даётся тебе почти даром, если умеешь украсть, если же нет — можешь страдать сколько угодно, но этим не приобретёшь для себя ничего, кроме боли.

Взглянув ещё раз на доску с картинками, Элена не смогла скрыть отвращения. Теперь, глядя на Люс, она пыталась представить, что из этого делает она.

Люс помрачнела, увидев выражение лица Элены.

— Не стоит тебе насмехаться над нами. Ты и сама ведь тоже здесь, верно?

— Но я не стану этого делать! — сказала Элена.

— Ты удивишься тому, что сможешь сделать, когда заставят. А если прогнёшься немного, киска, можешь даже получить от этого удовольствие.

Элена почувствовала, что краснеет — Люс точно угадала её мысли. Но она всё ещё не могла вообразить, как можно проделывать такое с незнакомцами. Она не смогла бы и не станет. Она ведь на самом деле замужем. Она никогда не будет такой, как Люс. Да ей и не понадобится. Совсем скоро, может даже сегодня, появится Рафаэль и заберёт её отсюда куда-нибудь в безопасное место. Она не останется, не будет жить здесь, как другие девушки. Сегодня, или, может быть, завтра, за ней придёт Рафаэль.

Пытаясь не смотреть на доску с завораживающими картинками, Элена занялась чисткой и уборкой, изо всех сил стараясь сосредоточиться на разглаживании, встряхивании, рассыпании, выравнивании — на повседневной работе, от которой дома, в Гастмире, ей хотелось побыстрее избавиться. Теперь Элена вцепилась в неё с яростью нищего, сжимающего свою единственную монетку.

Люс улыбалась про себя — она прекрасно понимала страх Элены. Ей довелось увидеть немало девушек, входящих в Матушкин дом, и Люс знала — на всё нужно только время. Пусть Элена привыкает понемногу, думала она. И потому Люс не стала говорить, что эти простые и безликие комнаты — всего лишь общие помещения, предназначенные для самых бедных — нищих ремесленников и прыщавых девственников-подмастерьев, моряков и бродячих торговцев, которые хотят эля, мяса и женщин — именно в таком порядке. Сюда приходили и мелкие клирики, у которых после долгих часов мрачной службы на латыни разыгрывались такие нечестивые фантазии, что они не смели исповедовать их никому, кроме шлюх.