Проклятие виселицы (ЛП) - Мейтленд Карен - Страница 79

Раф разложил матрасы с обеих сторон от угасающего очага и не раздеваясь улёгся. Ложе хрустнуло и сдвинулось под его весом — матросский тюфяк, сшитый из обрывков старых парусов и набитый перьями. Полотно было пропитано воском и жиром для защиты от влаги. Шнур, привязанный к уголкам, образовывал что-то вроде поручней, чтобы удержаться на поверхности, если корабль начнёт тонуть.

Сидящий на скамье француз, уже не такой бледный, обернулся к Рафу.

— Что ты делаешь? Почему мы не уходим?

— Ты слышал трактирщицу — этой ночью ни одна лодка не выйдет в море. А другого пути покинуть остров нет. Нам придётся остаться здесь до утра.

Лицо иностранца снова побледнело.

— Я не могу оставаться здесь. Мне нужно в Норвич. Если меня обнаружат ваши солдаты...

Раф приподнялся на локте, кипя от возмущения на этого мелкого хнычущего негодяя. Его тщедушное телосложение могло быть следствием монашеской жизни, но суетливость говорила о том, что он никогда не жил в монастыре. Глаза постоянно метались по комнате, ни разу надолго не задержавшись на Рафе. Он осматривал каждый дюйм как падальщики, снующие рядом с великими людьми, тощие, голодные, бездомные коты, ждущие возможности наброситься и вырвать кусок богатства и славы.

— Будь благодарен шторму, — сердито сказал Раф. — По крайней мере, сегодняшней ночью тебе не придётся оглядываться через плечо. Ни люди Иоанна, ни кто-то ещё не станут рыскать по острову в такую ночь. Когда доберёшься до Норвича, всё станет иначе, придётся спать с ножом в руке, если ты вообще рискнёшь заснуть.

Раф не собирался успокаивать незнакомца. Если бы он мог ещё усилить его неудобства, так и поступил бы.

— Если доберёмся до Норвича, — сказал тот. — Французам на "Святой Катарине", кажется, не удалось.

Раф вздёрнул голову.

— Что тебе известно о том корабле?

Француз пожал плечами.

— Они попали в засаду. Ходят слухи, на борту был некто по имени Фарамонд. Его хорошо знали во Франции по службе Филиппу. Ты что-нибудь знаешь о нём? —незнакомец сбавив тон и взглянул на люк в потолке.

— Нет, не знаю, за исключением того, что никто из пассажиров не выжил, — сказал Раф.

Но Раф прекрасно знал имя Фарамонда. Элена повторяла его, когда рассказывала о разговоре, подслушанном в усадьбе. Тот самый Фарамонд, с которым пришёл встретиться Хью в ночь, когда сгорела "Святая Катарина". Эта гнида Хью когда-то сражался за Иоанна, был им сполна вознаграждён, однако не остановился перед тем, чтобы предать своего короля ради французов.

Они помолчали некоторое время, потом француз продолжил:

— Ты уверен, что Фарамонд не добрался до суши?

— Расскажи мне о нём, — сказал Раф. — Он твой друг, да?

— Я не имел удовольствия встречаться с ним лично, но слышал о нем. Но если его предали, откуда мне знать, что и со мной не случится так же? Те лодочники, которых ты нанял, ты им доверяешь? Они верны нашему делу?

— Да плевать мне на ваше дело! — вспыхнул Раф. — Я делаю это потому, что должен. А что касается лодочников, они верны золоту. Это единственное, на что ты можешь рассчитывать, чему могут быть преданы люди в наши дни.

— А те люди, с которыми я должен встретиться? — тихо спросил француз.

— Говорю же тебе, я никого не знаю, — сказал Раф.

Он с трудом удержался, чтобы не добавить — если бы знал этих людей, они уже были бы в цепях. Но он должен был помочь этому мелкому куску французского дерьма. Жизнь леди Анны, да и его собственная жизнь зависела от доставки этого человека целым и невредимым в Норвич. Рафу придётся скрывать отвращение по меньшей мере ещё несколько часов.

Раф взглянул на тщедушного француза.

— Я даже имени твоего не знаю. Как прикажешь к тебе обращаться — просто шпион?

Несмотря на всю свою решимость, Раф не мог побороть отвращение, произнося это слово.

Француз подвинулся, и скамья скрипнула.

— Мартин,— сказал он, ничем не показывая обиды.

Раф колебался. Может, прямо спросить у француза, прибыл ли он на встречу с Хью? Если он подтвердит, это и станет тем необходимым Рафу доказательством, что Хью и есть изменник. Но если Хью обнаружит, что Раф спрашивал о нём, прежде чем тот успеет что-либо предпринять, они запросто могут поменяться ролями. Ведь слово человека вроде Рафа никогда не перевесит слово дворянина. Кроме того, Хью уже приходил в бордель Матушки. А вдруг он вспомнит, где видел Элену раньше, и догадается, что это она подслушивала за дверью, когда он говорил о Фарамонде? Единственное слово о подозрении — и Хью решит, что Элена для него опасна и следует заставить её молчать. Раф не мог так рисковать.

Взгляд француза опять заметался по комнате. Он как будто пытался запомнить расположение всех дверей и окон на случай нападения. Наконец, не обращая внимания на постель, он вытянул ноги на скамье и облокотился на угол, явно собираясь провести сидя всю ночь. Он не стал гасить масляный светильник, и Рафу в конце концов пришлось опять подняться и задуть его. Теперь комнатушка освещалась только слабым рубиново-красным огнём угасающего очага.

Шум моря за стенами маленькой пивной на острове Ярмут становился всё громче. Звуки с берега неслись по узким Рядам, казалось, волны бьют прямо в стены. Ветер швырял в деревянный домишко песок и камни, тряс ставни, как истеричный ребёнок, пытающийся попасть внутрь. Мартин, сгорбившийся в углу на скамье, по-прежнему не шевелился. Раф поплотнее завернулся в плащ и наконец провалился в тревожный сон.

Он не знал, сколько проспал, и резко очнулся от громкого удара в деревянную стену дома. Рев ветра и волн, казалось, усилился, однако Раф мог поклясться, что слышал снаружи что-то ещё, высокий и тонкий звук, похожий на крики чаек. Но чайки не летают ночью. Комната была погружена в темноту, исчез даже отсвет огня. Раф протянул руку, поправляя укрывающий его плащ, и подавил крик, почувствовав под пальцами ледяную влагу. Он попытался вскочить с матраса, и тут же с плеском соскользнул вбок. Пол покрывала вода, не больше, чем на два-три дюйма, но она стекла в яму очага и залила угли. Раф ощутил запах сырого едкого дыма. Он прошлёпал по ледяной воде, яростно выругался, когда наткнулся на стол и оцарапал голень о скамью. Раф стал на ощупь продвигаться вдоль стены, нашёл край маленького квадратного окна и распахнул ставни.

Ветер чуть не вырвал из его рук толстую деревянную створку. Сначала Раф не мог понять, что видит. Земля за окном шевелилась, как будто рушится мир. Потом что-то чёрное взвилось совсем рядом, ударив в лицо белой пеной. Ряды погрузились в воду, по улице между домов неслись волны. За окном билось море. Раф, почти ослепший от жгучих брызг, попытался закрыть ставни, но, сражаясь с ветром, заметил кое-что ещё.

Вдоль Ряда по чёрной воде двигались какие-то фигуры. В такой темноте рассмотреть трудно, но он видел руку, бледную на фоне маслянистой воды, и лицо, обращённое к нему, расплывающееся в слезящихся глазах. Раф не знал, кто они — рыбаки, пробирающиеся домой, или моряки, спасающие севшую на мель лодку, но просто безумие оказаться на улице в такой шторм. Как можно сопротивляться такой стихии — это было выше его понимания.

Наконец, Раф сумел захлопнуть ставню на ветру. Он нащупал в темноте одну из скамеек и шлёпнулся на неё, подняв ноги, как это сделал француз. Промокшие ступни онемели от холода. Кажется, вода поднималась не слишком быстро. Тяжелая просмолённая дверь сослужила хорошую службу, но вода всё же как-то затекала внутрь, может, через пол или сочилась сквозь трещины между пропитанными смолой досками стен.

Брусья дома трещали и стонали под напором поднимающихся волн, и Раф гадал, сколько они ещё выдержат. Если дом станет рушиться, всё может случиться очень быстро. И тогда их раздавят брёвна. Может, безопаснее находиться снаружи, как те люди? Возможно, и они спасаются из разрушенных домов? Стены дрожали, ветер бился о них и визжал так яростно, как будто в дом ломились демоны ада.

А потом Раф услышал первый удар в деревянную дверь. Он звучал глухо, но снаружи явно кто-то стучал.