Орден - Мельников Руслан - Страница 22

И все же в эту минуту он тоже искренне пожалел об отсутствии знатного происхождения, громкого титула и длинной родословной. А что, обзавестись рыцарским званием было бы совсем не лишним. Дело тут, разумеется, не в Аделаиде. Или… Или именно в ней дело? А, пан Вацлав?

— Русич, у тебя не осталось чего-нибудь поесть? — Неожиданно менять тему разговора княжна умела как никто другой.

Снова перед ним сидела беспомощная, нахохлившаяся, как воробушек, девочка-подросток с голодными глазами.

Бурцев покачал головой. Денек выдался без завтрака, обеда и ужина. И спать им, похоже, придется на голодный желудок.

— А где мы будем ночевать? — Полячка растерянно огляделась. — Здесь нет даже моей повозки, а я помираю от усталости.

Бурцев кивнул на шкуры-попоны, пропахшие конским потом:

— Насуем под них веток… Не пуховая, конечно, перина, но все удобнее, чем на голой-то земле. Поможешь?

Она честно пыталась помогать, но, исколов нежные пальчики о хвою, расплакалась и уселась на прежнее место. Так и сидела, пока Бурцев охапку за охапкой таскал наломанные ветки, хворост и еловые лапы. Только под конец работы Аделаида внесла-таки свою скромную лепту в общее дело: отошла к ближайшим деревьям и с сосредоточенным лицом положила на собранную Бурцевым кучу несколько прутиков. И то прогресс!

— Молодчина, княжна! — похвалил он.

Немудреная постель готова. Внизу — хрустящая подстилка, выпиравшая под шкурой-попоной некомфортными буграми. Сверху наброшена еще одна шкура — одеяло.

— Располагайтесь, ваше высочество, — широким жестом пригласил Бурцев.

— А твой ремень?! — напомнила она.

Ах да, конечно! Разговор по душам и упоминание о гипотетической свадьбе назло врагу вовсе не означает, что Аделаида согласна спать с мужчиной, без хотя бы символической границы. Тем более что «Какая жалость, Вацлав, что ты не рыцарь…»

— Глупо, Аделаида. Все равно придется по очереди дежурить всю ночь, так зачем же тогда…

— Ремень! — требовательно протянула руку, девушка.

Со вздохом Бурцев расстегнул пряжку и отдал ремень. Она растянула его во всю длину и быстрень поделила пространство на шкуре. Причем себе, к отметил Бурцев, худенькая тростиночка-княжна отхватила большую половину.

Приминая хрустящую подстилку, девушка влез на ложе, перетянула на себя почти все одеяло и укуталась в шкуру с головой. Эх, вот бы и ему сейчас так.

— Ладно, подежурю первым, княжна, — проворчал Бурцев. — Но учти, потом разбужу тебя.

Ответом было лишь уютное посапывание. И снова он терпел песок в глазах и свинцовую тяжесть в веках, пока звезды не начали тускнеть, а на черном небе не появились первые проблески рассвета. Cил бороться со сном не стало. Если он сейчас же не ляжет, то уснет сидя. Или даже стоя. Не забудется в чуткой дреме, как там, у повозки княжны, а отключится по настоящему — провалившись на несколько мертвь часов в бездонный чернильный колодец. Прошлая бессонная ночь и тяжелый день давали о себе знать.

Однако спать обоим теперь, когда выяснилось, что по лесу шныряют не только всадники в масках, но местные «зеленые братья» во главе с усатым рыцрем, — безрассудство. «Что ж, княжна, вот и наступило твое время заступать на пост, — подумал он. Ивини, но я не двужильный».

Тормошить Аделаиду пришлось долго. Девушка поднялась медленно, словно сомнамбула. Выслушал Бурцева, не открывая глаз, кивнула, давая понять что полностью согласна с его доводами.

— Зенки-то все же раскрой, княжна, а то опять со сморит.

Тяжкий стон… Полячка послушно подняла длинные пышные ресницы, часто заморгала.

— Так-то лучше! Ты ведь понимаешь, что спать тебе сейчас никак нельзя?

Кивок.

— На тебя можно положиться?

Еще кивок.

А потом сила тяжести возросла неимоверно. Бурцев рухнул в трескучую упругую массу. И сгинул, растворился, растекся в ней грудой расслабленных, трепещущих от предвкушения долгожданного отдыха мышц. Только и успел, что пробормотать:

— Разбудишь меня, когда в лесу… светло… отправимся… доро… у…

Последнего кивка, если тот и был, он уже не видел. В полуосознанном усилии укрылся куском шкуры. Запах конского пота и хвои был острым и пряным. А пришедший вместе с ним сон — мягким, всепоглощающим.

… Проснулся Бурцев от холода и дробного костяного звука, выбиваемого его собственными зубами. Одеяло куда-то подевалось. Зябкое утро обступало со всех сторон. Бр-р-р, весьма зябкое. И достаточно уже светлое, чтобы давным-давно тронуться в путь. Почему же Аделаида его не разбудила?

Да все, блин, потому же! Княжна не выдержала предутренней вахты. Лежала рядом с Василием, плотно закутавшись в их общую шкуру, и спала безмятежным сном праведника. Даже сладко улыбалась далеким видениям. Интересно, когда она задремала — сразу же после пробуждения или все-таки пободрствовала хотя бы с полчасика? Впрочем, какая разница? Главное, что благосклонная фортуна позволила им провести вторую ночь в лесу без приключений. Но если ночные дежурства так будут продолжаться и впредь…

По-хорошему, конечно, надо бы растуркать эту девицу и отчитать как следует. Может быть, отшлепать, невзирая на титулы. Но, еще раз взглянув на спутницу, Бурцев понял: не сможет. Рука не поднимется.

И язык тоже. Сейчас он мог только умиляться. Ну, полячка! Ну, княжна! Мало того, что намотала на себя все одеяло, так еще и забилась к нему под бочок. Попросту перекатилась через разделительный ремеш пригрелась.

Вот будет шуму, если Аделаида поймет, что спали они на одной половине походного ложа чуть ли не в обнимку. Лучше ей ничего не говорить, а сама, гляди, и не вспомнит, с какого боку на шкуру залазила. Сонная ведь была, как сурок зимой.

Аккуратно, стараясь не разбудить девушку, он начал медленно сползать с постели. И замер. Стоп! Сейчас лучше вообще не двигаться, ну а княжна… Княжна вряд ли станет допытываться, что он делает на половине постели, когда увидит с десяток стрел, направленных в их сторону.

Лучники в волчьих шкурах и мохнатых шапк осторожно — в полшага, в четверть шага, чтобы не потерять с кончика стрелы цель — выходили из-под прикрытия деревьев. Приближались молча. А че тут говорить-то? И без слов ясно: одно резкое движние — и Василий с княжной превратятся в подушеки для гигантских оперенных иголок. Хотя девушку тронут вряд ли, но тем хуже для него. Все хищно поблескивающие наконечники польских робингудов достанутся ему. Бурцев легонько тронул Аделаиду: руку, моля бога, чтобы она не спровоцировала луников резким движением. К счастью, княжна все еще была сонной, а движения ее — заторможенными.

— Что это? Кто это?

Она села на постели, по-совиному хлопая глазами.

— Полагаю, наши вчерашние знакомые, — шепнул Бурцев.

Он узнал среди лучников трех давешних лесных стрелков. Особые приметы — синяки, ссадины и выбитые зубы.

— Главное, не дергайся, княжна, и все будет хорошо.

Бурцев поднял руки ладонями вверх. Универсальный жест мира. Вроде бы успокаивает даже самых кровожадных дикарей. А эти лесные хлопцы в шкурах здорово смахивают на одичавшее племя.

— Мир вам!

Бурцев очень старался, чтобы голос его звучал дружелюбно, а с лица не сходила улыбка. Никто из лучников оружия не опустил. И никто не ответил на приветствие. Лишь самый молодой глянул мельком на самого старшего, словно спрашивая, когда же можно будет стрелять. И то верно: долго ли удержит человек оттянутую тетиву тугого лука?

— Встать! — распорядился старшой, черноволосый, широкоплечий, с косматой бородой, нестрижеными усами и бугристыми мышцами. Руки бородача чуть дрогнули от напряжения. Пальцы жаждали по-скорее пустить стрелу.

— Хорошо-хорошо, уважаемый, — Бурцев поднялся. — Уже встаем.

— Да как вы смеете?! — заверещала было возмущенная полячка.

— Тихо, — шикнул он. — Делай что говорят.

Аделаида порывисто встала, испепеляя взглядом вожака лесной шайки. Жар и пепел, впрочем, бородатого не засыпали. Его глаза были по-прежнему такими же острыми, колючими и холодными, как наконечник стрелы. А рука на тетиве подрагивала.