Синий и золотой (ЛП) - Холт Том - Страница 16

– Мне нужно увидеть принца, – сказал я.

Сержант – не тот, что в последний раз – кивнул. У меня сложилось впечатление, что он ожидал от меня этих слов, так что Фока предположительно хотел попрощаться, как я и надеялся. Говорите о Фоке, что хотите, он всегда был предсказуем: хорошее качество в ингредиенте, жизненно важное для хорошо контролируемого эксперимента.

(Было бы очень мило, если бы моя жизнь была хорошо контролируемым экспериментом. Знаете, начините с базовых ингредиентов, добавьте образование, опыт, события, помешайте стеклянной палочкой, когда необходимо, замедлите реакцию с помощью куба льда. Предсказуемые последствия, задуманные результаты и что-нибудь стоящее в конце. Сработало не совсем так. Что касается результата, продукта, подождем увидим. Я еще могу удивить себя.)

– Юристы говорят, все должно быть в порядке, – сказал Фока. Он посерел от переживаний. – Они составили план защиты, и я выслал бумаги вперед с экспресс-курьером, так что они будут там прежде, чем ты прибудешь. Если повезет…

– Я буду в порядке, – сказал я. – Правда, – я улыбнулся ему. – Знаешь, всегда думал, что я умный, но неподсудность духовенства…

– Проклятье, – сказал он, – чуть не забыл. – он порылся в бумагах на столе, нашел то, что искал. – Локуст Салонин, даешь ли ты торжественную клятву исполнять и соблюдать обязанности священнослужителя наисвятейшей конвокации Общества Неодолимого Солнца? Скажи да.

– Да, – сказал я и подождал. – Это все?

– Это все. Ты священник. Теперь убирайся с глаз моих.

– Правда священник?

– Да. Пока. Попытайся никого не ограбить или ничего не взорвать.

– Фока, – я смотрел прямо на него, чего обычно не делаю. – Я должен кое-что тебе сказать, прежде чем уеду.

– Ну?

– Наедине.

Он засомневался, а котелки внезапно насторожились.

– Да ладно, – сказал я. – Теперь я священник. Если ты не можешь верить духовенству…

– Ладно, – он кивнул сержанту, и котелки покинули комнату. – Ну?

Я чуть понизил голос.

– Он начался, – сказал я.

– Что?

– Эксперимент. – понадобилось мгновение, чтобы до него дошло, а потом его глаза стали круглыми, как доллары. – Я начал его. Он займет около пяти часов.

Он схватил меня за рукав.

– Ты имеешь в виду?..

– В моей лаборатории, – сказал я, – на столе стоит каменная чаша, рядом с водяными часами. В чаше пригоршня железных гвоздей, покрытых бледной зеленой жидкостью. Где-то через час ты должен увидеть бледный желтый слой на гвоздях. Что бы ты ни делал, не трогай их, вещество разъест твои пальцы до кости. Просто оставь их, но кто-то должен наблюдать за процессом, как ястреб. Пока жидкость остается зеленой, все нормально. Если она начнет синеть, кто-то должен добавить две капли темно-коричневого вещества из темно-зеленой стеклянной бутыли. Это приведет его в порядок, но это должно быть сделано в тот момент, как жидкость изменит цвет. Иначе весь эксперимент будет потерянным временем и мне придется начать заново, это отбросит нас на месяцы, – я усмехнулся. – Это, пожалуй, самое неудачное время, что они могли выбрать.

– Ты не мог подождать, пока вернешься? – нахмурился он.

Я покачал головой.

– Главный реагент остается стабильным только около дня, – сказал я. – Ему необходимо девять недель, чтобы созреть, после того, как его подготовят. К тому же, – тихо добавил я, – я могу не вернуться. Не хотелось бы умереть, не попытавшись.

Он выглядел, будто ему стало плохо.

– Не говори так, – сказал он. – Юристы…

– Я обо всем напишу, когда доберусь до Мезентии, – сказал я. – Отправлю тебе письмо с дипломатическим курьером.

– Нет, – он был в ужасе. – Ради всего святого, не делай этого. Мы никому не можем довериться с чем-то вроде этого. У нас будет достаточно времени, когда ты вернешься.

– Как хочешь, – пожал я плечами. – Просто удостоверься, что кто-нибудь будет следить за процессом следующие пять часов. Все, о чем прошу.

– Не волнуйся, – сказал он, и его голос был чуть выше обычного. – Я все сделаю сам.

– Правда?

– Даю слово.

– В таком случае, – улыбнулся я, – мне не о чем волноваться. Благослови тебя Бог, сын мой, – добавил я и постучал в дверь.

История моей жизни до сих пор.

Когда я был юн, я хотел знать правду. Я был нетерпелив. Я видел вещи очень ясно. Пожалуй, это ошибка – учить юных логике. Логика настолько же оружие, насколько инструмент. Ты учишься ей, ты ей овладеваешь, ты дождаться не можешь, чтобы выйти и использовать ее на ком-нибудь. В Элписе я обнажал меч логики, пока не с кем стало сражаться. Затем у меня удивительным образом исчезли деньги, а вскоре оттуда исчез и я.

Бегство. История моей жизни. Я убежал от философии и принялся делать глупые вещи. Воровать глупо, потому что рано или поздно тебя поймают. Быть пойманным – тоже история моей жизни. Я всегда сбегал, но меня всегда ловили. Когда-то я думал, что просто наткнулся на алхимию, но теперь я достаточно стар, чтобы понимать, что нет такой вещи, как совпадение. Меня создали два доминирующих фактора – философия и преступление, соединенные вместе на кубе льда, который служит мне личностью. И так родилась моя алхимия. Мы были, как говорят, созданы друг для друга.

Самое глупое, что я, наверное, величайших из когда-либо живших алхимиков. Не потому что я нашел или не нашел способ превращения неблагородных металлов в золото, но потому что… ну, мы еще дойдем до этого позже. К тому же я довольно компетентный философ, но только пока вы готовы мне за это платить. Чем дольше вы думаете об истине и мудрости, тем больше понимаете, что они лишь плоды воображения; и что остается? Ну, существует чистое удовольствие фехтования логикой, что прискучивает со временем, и существует приемлемая жизнь, на которую можно заработать лекциями, писательством и преподаванием. Я бы попробовал, если бы меня оставили в покое, но увы.

Фока и Евдоксия определили мою жизнь. Когда я не убегал от них, я лгал им, чтобы меня не убили. Я убил Евдоксию, потому что был вынужден: слишком старый и уставший, чтобы продолжать бегать, слишком измотанный, чтобы продолжать доставать комки pulveus fulminans из задницы и выпрыгивать в окна. Что касается Фоки, думаю, он хотел как лучше, но это не оправдание. Я хотел как лучше на разных стадиях своей жизни, и мне нет никаких оправданий.

Самое интересное, что одним из величайших моих талантов, пока я его не утратил, было заводить друзей. Давным-давно я нравился людям инстинктивно. Феодосия любила меня. Нужно быть в десять раз большим ученым, чем я когда-либо буду, чтобы разобраться в этой химии.

Ну. Простите, кстати, что я врал вам раньше. Не смог устоять. Думаю, прежде всего я шоумен, исполнитель, лжец. И с этим вы можете идти в банк.

– Ради Бога, – сказал Песценний, злобно глядя на меня. – Тебе обязательно было разворотить весь дворец?

Можно не говорить, что он преувеличивал. Но…

– Да, – ответил я. – Омлеты и яйца, – объяснил я. – К тому же, если вещь стоит делать…

Он налил мне в чашку бледно-зеленого чаю, который так моден в эти дни. Что касается меня, я скорей буду воду пить из канавы.

– Как именно ты это сделал? – спросил он.

Песценний, бывший глава Народного Стремления, а сейчас Первый гражданин Республики был, разумеется, моим старым университетским приятелем. Мы давно знакомы.

– Эта штука на вкус, как моча, – сказал я.

– Да. Как ты?..

Для этого я слишком хорошо его знал. Но это было неважно. У нас с ним было общее убийство. Такого рода взаимной связи можно доверять.

– Argens fulminans, – сказал я ему, вытягиваясь в его комфортабельном кресле. – Иначе известный как гремучее серебро.

– Никогда не слышал о…

– И не должен был, – сказал я. – Я его открыл. Фульминат золота существовал столетиями, все это есть в книгах. Я задумался, можно ли получить тот же эффект с серебром. Они оба совершенно бесполезны, конечно.

Он зыркнул на меня.

– Медленней.