Приключения женственности - Новикова Ольга Ильинична - Страница 48

Особенно ее задело сравнение. Хотя Инна, скорее всего, и не думала уколоть, а просто забыла, что у Жени с Никитой были какие-то отношения.

— Она больше молчала. Что меня насторожило, так это ее улыбка. Вот смотри, Женя улыбается и еще больше хорошеет, а у той что-то мышиное проглядывало. Злая мышка получалась и хитрая. Ну и Никите даже не дала возможности меньшее зло выбрать. Отменили у него на радио ночное дежурство, вернулся домой — ему папаша квартиру пробил, тут недалеко — а крошка в его постели иностранца развлекает и еще грозит: если Никита на ней не женится, сообщит куда следует, какие он книжки читает. Честно говоря, он по несколько необычной программе ее в институт готовил: Набоков, Солженицын, Войнович, «Синтаксис» и так далее. Про синтаксис, конечно, на экзамене спрашивают, да не про этот.

— Как ужасно! — Подавленность исчезла, но Женя и сама себе бы не ответила, что послужило обезболивающим — сочувствие, сострадание или надежда: Никита свободен. — Он ее прогнал?

— Кто и кого должен прогнать? — К дверному косяку прижалось незнакомое улыбающееся лицо. — Ребята, возьмите сумки, папа нам писательский заказ отдал.

— Мам, это Женя. Помнишь, я тебе про двух сестер рассказывала?

— Так это одна из тех тургеневских девушек? И правда, похожа… Здравствуйте… Не сегодняшняя газета — мне селедку завернуть?

— Да какая разница, Нина Александровна, — в газетах каждый день одно и то же печатают, а свежая типографская краска даже лучше запах поглощает. — Саша помог теще разложить продукты и достал из буфета еще одну чашку.

— Как Ленечка?

— Спит и пока не кашляет. — Иннин голос дрогнул.

— Тьфу-тьфу… А почему вы только сладкое едите? Инну-ша, возьми в холодильнике икру, новую банку не начинай, там открытая где-то стоит.

Жене сразу понравилась эта женщина, больше похожая на старшую сестру, чем на мать Инны. Она была такая уютная — в узких темно-синих брюках, в пушистом красном свитере.

— Вы, Женечка, где работаете?

— Ее хозяйка с квартиры выгоняет, — вставил Саша.

— Бедняжка, у вас жилья нет? А с родителями нельзя пока пожить?

— Я не москвичка.

Женя напряглась, ожидая, что сейчас же милая дама изменит к ней свое отношение. Это уже не удивляло. На работе не все знали, что она из Турова, и часто при ней говорили о провинциалах как о людях второго сорта, как о хитрых и нахальных проходимцах, готовых ради прописки на любую авантюру. Так иногда разбирают по косточкам евреев, не задумываясь, нет ли в комнате человека, имеющего основание отнести эти суждения на свой счет.

Но Иннина мама участливо спросила:

— И сколько же вы, бедняжка, платите?

— Семьдесят рублей.

— За комнату?

— Нет, за однокомнатную квартиру с телефоном… — И чтобы не показаться барыней, пояснила: — Мне в комнате нельзя — я зарабатываю уроками английского.

Эти расспросы не унижали Женю, она чувствовала, что интерес не праздный, что здесь ей хотят помочь, но все же переменила тему — из скромности, из боязни, что ее рассказ может быть истолкован как просьба — а недостаток жизненного опыта она компенсировала литературным, и красивый, оправдывающий бездействие девиз: «Никогда ничего не просите…» давно взяла за правило, забыв, что это не Булгаков учит читателя, а обер-дьявол искушает Маргариту.

— Инна, а ты сейчас переводишь? Помнишь, кусок из Мерля? Здорово у тебя студенческий сленг получался!

— Вы и это помните? — грустно улыбнулась Иннина мама. — Позвоните мне после праздников, что-нибудь для вас придумаем.

8. ДАЖЕ НЕ ПРЕДПОЛАГАЛ…

— Даже не предполагал, что ты умеешь так изощренно изворачиваться. — Саша впервые говорил строго и отчужденно. — Не хочу больше знать никаких объективных причин! В конце концов, ты же меня подводишь!

Женя обреченно помалкивала. В Сашиной тираде абсолютно все было справедливо. Стало невыносимо стыдно за то, что пошла на поводу у своей ненависти к телефонным звонкам.

— Вешаю трубку, и ты сейчас же набираешь Светланин номер. Надеюсь, в третий раз ты его не потеряла!

Получалось, что этот звонок нужен Саше, а кто же не знает, насколько легче делать для другого. Женя не воспользовалась даже реальной отговоркой — сослуживцы могут понять и не простить. Телефон стоит в углу за шкафом, и ясно, что все пятнадцать столов, словно талантливые археологи, по одной ее реплике восстановят суть всего разговора.

— Здравствуйте, позовите, пожалуйста, Светлану. — Женя враз выпалила эти слова, которые в обычном телефонном разговоре составляют две фразы или хотя бы делятся паузой.

— Я вас слушаю, — размеренно, с большим чувством собственного достоинства сказал прокуренный голос, принадлежащий, как показалось, скорее мужчине, чем даме.

— Простите, мне Светлану, — чуть медленнее произнесла Женя.

— Я вас слушаю, — повторил голос.

Стало понятно, что это может быть и женщина, но теперь Женю удивило, что она откликается на голое имя, без отчества.

— Извините, наверное, у вас не одна Светлана. Мне Вагину.

— Ах, Светлану Васильевну! Сию минуточку! — вдруг зачастил голос. Женя почти увидела, как дама расплылась в подобострастной улыбке.

— Света, привет, это Женя. А ты, видимо, там важная персона… — Благодаря путанице с именами Женя получила передышку и успела успокоиться.

— Здравствуй. По просьбе Саши я говорила о тебе. Перезвони завтра. Тебе назначат. До свидания.

Женя недоумевала, туда ли она попала, та ли это Светлана? Слова вроде бы Жене адресовались, но как они были произнесены! Особо выделено «по просьбе» — сразу ясно, что теперь будет обязан и тот, кто просил, и тот, за кого просили. Независимо от результата. Храбрость, с которой Женя нырнула в разговор, улетучилась, и холод, пробравшийся внутрь, начал смешиваться со страхом.

Приказала себе не думать о предстоящем визите. Вспомнила, что перед вступлением в комсомол знающие люди советовали изучить последний номер «Правды», особенно сообщения, напечатанные самым мелким шрифтом на пятой странице. В библиотеке взяла свежие журналы и вечером, вернувшись домой, сварила кофе и принялась не просто с любопытством их просматривать, а штудировать с той остротой, какая появляется в ночь перед экзаменом.

Ровно в три решила, что можно передохнуть. Залезла под толстое одеяло в кружевном батистовом конверте, сшитом мамиными руками и охраняющем теперь дочь от холода московской жизни. Не сразу улеглось возбуждение от тщательного и, как ей казалось, успешного труда. Как второе дыхание проснулось воображение и стало рисовать розовой краской: литературный журнал, настоящие писатели, чтение на службе, да еще за это зарплату дают. Не надо рано вставать — в редакциях свободное присутствие, начало работы в двенадцать. Можно будет не бояться встреч со знакомыми. Главное, сообщать о «Литературной молодежи» в придаточном предложении, как бы между прочим, а на удивление, которое непременно выкажет собеседник, ответить небрежным пожатием плеч — мол, это для нас пустяки…

Утреннее зеркало подпортило настроение — пролилась синева из глаз и образовала два четких полукруга, хорошо еще, не мешки. Попробовала запудрить, но вышли неестественные загорелые пятна. Снова умылась холодной водой и синей тушью покрасила ресницы — получился взгляд, испуганный в самой глубине. Захотелось перескочить предстоящий визит, чтоб он уже окончился, совершенно все равно, с каким результатом. Или хотя бы перенести, отодвинуть его: может же заболеть начальник, к которому должна идти, или его внезапно вызовут на совещание, или Светлана забудет позвонить…

Ничего этого не случилось, и Женя, с унижением получив увольнительную якобы для проводов родственницы, приехала в редакцию.

Местоположение молодежного издания оказалось мрачноватой окраиной. К многоэтажному редакционно-издательскому комплексу надо было пробираться через рельсы и склады. У входа на Женю подозрительно уставилась старуха-вахтерша. Робко поздоровавшись и не услышав окрика: «К кому?!» — Женя пошла в глубь коридора. Хмурые и очень занятые, по-видимому, люди проходили и пробегали мимо, не обращая на новое лицо никакого внимания. Это помогло утишить страх, но как найти нужную комнату?