Приключения женственности - Новикова Ольга Ильинична - Страница 5

Тем временем служительница сердито закрывала дверь в зал и чуть не прищемила Простенкину руку, которой он придерживал створку, услужливо пропуская меня вперед.

К антракту я сумел трансформировать бестолковые чувства в более-менее упорядоченные мысли. Удовольствие от работы можно получить лишь если она толково организована. По собственному опыту я знал, что стоит согласиться написать статью или книгу, как оказывается, что ты уже опаздываешь, подводишь журнал, издательство, типографию, лично редактора и его начальство. Работать нужно четко, быстро, но не в спешке. Впопыхах никак не может получиться то, что след в жизни оставляет.

Первые январские недели вплоть до старого Нового года в конторы соваться неприлично. Значит, официальной стороной издания займемся позже, а с Эрастом как раз теперь можно все обсудить.

— Дети мои, что вы тут шепчетесь?

Эраст на бегу полуобнял меня и помчался бы дальше, если б Простенко его не остановил:

— Народ требует книгу о твоем творчестве. У тебя самого времени нет, поэтому издательство предлагает создать ее в соавторстве с Тарасом.

Я-то думал, что меня режиссер выбрал, а оказывается — Простенке я этим обязан.

— Конечно, конечно… — Эраст снова обнял меня, ласково улыбнулся и посмотрел тем взглядом, ради которого я готов был бы и сам все за него сделать.

— Давайте прямо сегодня все обсудим. Можно после прогона у меня встретиться.

Я тупо решил, что теперь для нас троих эта книга — самое главное в жизни, и больше ни на что не обратил внимания. Великие дела только так и делаются, но была ли наша затея великой?

— Конечно, конечно, я позвоню и подъеду. — И он исчез.

— Как замечательно все складывается! — Простенко от счастья аж порозовел. — Я как раз бутылку шампанского припас. Правда, у меня тут встреча назначена с режиссером из Ельца — он моего Уайльда ставить собирается. Это такой умница, такой очаровательный человек, пить недавно бросил — он нам не помешает. А то я не знал, куда его повести…

Вот так все началось — из-за Вали я пошел на этот прогон.

Простенко и провинциал, от каждого движения которого в нос шибал запах пота и дешевенького одеколона, проторчали у меня до полуночи — ночевать я бы их ни за что не оставил. Эраст три раза звонил, спрашивал, как на машине ко мне проехать, но так и не появился.

ОБ АВЕ

Сухопарая «гениальность» (как назвал ее в хорошем настроении Эраст) с налезающей на очки челкой посторонилась и подтолкнула вперед юнца, который не спеша пошаркал по резиновому коврику и, перешагнув порог, с высоты своего почти баскетбольного роста кинул взгляд на Аву — так на ходу бросают камешек в воду и ленятся посмотреть на круги от него.

— Мне рекомендовали вас как глубоко порядочного человека… — прямо в коридоре начала писательница.

Ава поежилась. Многоточие в конце фразы предполагало, что надо либо предъявить доказательства своего благородства, либо пробормотать «да, конечно…», чем поставить себя в зависимость, в подчиненное положение. Встреча начиналась как состязание, но если спортсмену дома и стены помогают, то психоаналитику легче бывает на чужой территории, поскольку на своей приходится проявлять гостеприимную любезность, не всегда полезную для работы.

— Мне нужно знать, как вывести Петра из депрессии! Причины понять не могу — девочки тут ни при чем, я выяснила, — больно схватив Аву за локоть и затащив ее в гостиную, громким шепотом объявила писательница.

Однажды неглупый ловелас со стажем, лежа на фрейдовской кушетке, признался Аве, что ему надоели порядочные женщины: почти всегда отдаются лишь после долгой борьбы, иногда и физической, а потом виновато шепчут: «Теперь вы — или „ты“, не имеет значения, — меня не уважаете». Приблизительная цитата, подумала тогда Ава. Дамы плохо помнят Анну Сергеевну, или Чехов хорошо, правильно запечатлел типическое ханжество и закомплексованность русской женщины в типическом обстоятельстве по крайней мере на два века — двадцатый заканчивается, а в следующем появится новый классик и построит свою периодическую систему характеров уже не только русских, а просто человеческих. Вряд ли это будет нынешняя посетительница: даже в роли матери не отдает себе отчета в том, как она похожа на всех родительниц, к какому бы слою они ни принадлежали. Думают, что все знают о своем дитяти, а не понимают, как легко обмануть беззащитную самоуверенность.

Через пять минут мать, замороченная стопкой журналов, сидела на угловом диванчике в прибранной кухне и срывала свое раздражение на литературных соседях, проживающих под одной с нею светло-голубой мягкой обложкой, а сын жадно рассматривал картины, что с детства висели в комнате Авы.

— Акварель фонвизинская у вас хорошо сохранилась… — Петр прервал ловкое, ненапряженное молчание, которое проветрило комнату, и солгать или схитрить в ней стало все равно что насорить в музейных покоях.

Ава не всплеснула руками и не закудахтала восхищенно: «Ах! Ох! Откуда ты знаешь?! Какой молодец, что догадался!» — а, пересаживаясь из-за письменного стола на диван, обронила:

— Даже искусствоведы не всегда точно атрибутируют Артура Фонвизина, один приписал эту работу Звереву.

— Что вы! Зверев гораздо нахальнее! Папку с Фонвизиным мне наш режиссер показывал у себя дома. Акварели солнца боятся, поэтому на стену он их пристраивает только для телевизионщиков.

О каком режиссере речь — Ава уразумела сразу: паренек все время месил свою белокурую челку, как это делал на репетиции Эраст, бегая между креслами амфитеатра и сценой. Зная подсказку, можно было продемонстрировать прозорливость и огорошить подростка безапелляционным разложением по полочкам его проблем, но задача-то другая — не классифицировать, как делают психологи, стряпающие диссертации и статьи, а снять, вытеснить всю или хотя бы большую часть тяжести с его души. К профессиональному интересу, который при встрече с любым, каким угодно случаю, пациентом питал Аву, диктовал вопросы, руководил мимикой, — добавилась возможность выведать для Тараса неожиданные детальки о жизни его персонажа. Пока же стало ясно, что ярлык «депрессия», изготовленный в домашних условиях, обозначает скорее всего не болезнь, а беду, поделиться которой с такой матерью невозможно.

— Ава Ильинична, пожалуйста, не говорите моей маме, что я был у него дома, хорошо? Она потребовала, чтоб этот «мелкий бес» не смел больше притрагиваться к ее пьесам, а я… — Петр уперся невидящим взглядом в окно, сжал большие, с резким, как у Тараса, выгибом губы и покраснел. — Он говорит, что я — талант, он роль Лопахина со мной готовит, он шелковый пиджак мне из Германии привез, он такой добрый и любит меня…

Скороговорка оборвалась внезапно, как будто собирались выплеснуть полное ведро воды, а вылилось лишь несколько капель.

Теперь молчать нельзя — уличающая тишина превращала комнату в поле битвы беззащитного пациента с профессионально вооруженной Авой, и она поторопилась перепрыгнуть через намечающуюся линию фронта в тыл к подростку:

— А Раневскую кто будет играть — или это пока лишь проект?

Петр встрепенулся, передвинулся на край кресла, по-ба-летному выпрямил спину и, ухватившись за вопрос, стал перебирать подробности «Вишневого сада» со старшеклассниками и взрослым Фирсом, знаменитым эстрадником.

За окном вдруг потемнело, порыв ветра захлопнул на защелку чуть притворенную дверь, отгородив двоих от ближнего, расположенного на кухне, зарубежья. Пришлось зажечь настольную лампу, ее свет упал на сдвинутые Авины брови, разоблачив напряжение, с которым она запоминала и анализировала услышанное. Обычно ей довольно быстро удавалось разговорить пациента, и потом, расслабившись, она с легкостью выуживала из потока жалоб (претензии к миру, не к себе, проще всего становятся потоком) нужную информацию. Но сейчас Аве пришлось опровергать поговорку про двух зайцев, потому что кое-какие мелочи из рассказа Петра могли пригодиться Тарасу для его книги. Для себя она уяснила, что мальчика увлекает чистое вещество театра, а не сопутствующие ему товары; что будет не так уж трудно ослабить его зависимость от Эраста, хитро сумевшего употребить в том числе и психологические приемы, дабы как можно больше приближенных полагало, что высокое искусство — это он, и только он. Режиссура — еще и умение морочить другим голову. Как не использовать этот талант в бытовой жизни, если у тебя такие нетривиальные желания?!