На земле и на небе - Тарасова Ирина - Страница 10

— Мама-а-а! — с громким криком Ксюшка ворвалась в комнату. — Санька меня пауком пугает.

Увидев отца, она застыла на месте и робко посмотрела на него. На лице Романа было написано недовольство и брезгливость. Ксюшка невольно опустила глаза на свои стоптанные ботиночки, колготки с пузырящимися коленками и большой дыркой на лодыжке. Она машинально засунула свои грязные ладошки в карманы джинсовой курточки.

— Господи! Когда же ты будешь следить за своей дочерью?! — в сердцах бросил Роман.

Лицо Катерины побелело.

— Убирайся, — от едва сдерживаемого гнева голос у нее задрожал, — убирайся, чтобы я тебя больше не видела, И моя дочь тоже. Она достойна лучшего отца!

Роман хотел что-то возразить, но, глядя в ее полные ненависти глаза, опешил, и слова застряли у него в горле. Он ожидал совсем другой встречи, радостных объятий, поцелуев, накрытого стола. Он соскучился по теплу и уюту дома. А вместо объятий жена его встречает настороженным взглядом, с мокрой тряпкой в руке, а вместо тепла — сквозняк по всей квартире и бардак в доме.

Он посмотрел на дочь, но та кинулась к матери и, прижавшись к ней, тихо заплакала.

Резко повернувшись, Роман вышел, хлопнув дверью так, что распахнутое окно с шумом метнулось — и раздался звук лопнувшего стекла. «Это они недостойны меня. Я им каждый месяц деньги высылал, и ни капли благодарности. Такими, как я, не разбрасываются. Она еще трижды пожалеет. — Эти короткие мысли барабанной дробью бились у него в голове. — Она даже не понимает, от чего отказывается! Да такие, как я, на дороге не валяются! Она еще помучается одна в холодной постели, поплачет в подушку!» Он представил, как Катерина тихонько плачет, уткнувшись в белую наволочку, которая становится влажной от ее слез, как вздрагивают ее хрупкие плечи. Что-то защемило у него в груди, он остановился в раздумье, но, вспомнив ее взгляд, только махнул рукой и поспешил к автобусу.

Сегодня его коллега отмечал повышение по службе. Он хотел пойти с Катериной, чтобы заодно отпраздновать и их примирение. «Ничего страшного, пойду один, — он сел на мягкое кожаное сиденье и прикрыл глаза. — Вечеринка будет в кафе, так что, если повезет, с кем-нибудь познакомлюсь. Молодых незамужних баб предостаточно». Успокоив себя этим, Роман задремал. Ехать ему предстояло долго еще, около часа — до конечной.

Катерина посмотрела на длинную трещину, разделившую чисто вымытое оконное стекло по диагонали, и только вздохнула. Она присела, взяла в ладони личико дочери, заглянула в ее светло-карие глаза и серьезно, как взрослой, сказала:

— Ничего, Ксения, прорвемся. Будет и на нашей улице праздник.

Девочка не поняла, куда им нужно рваться, но переспрашивать не стала, серьезность маминого голоса ее остановила. Но себе она уяснила, что с мамой тоже еще как надежно и скоро у них будет какое-то веселье, ведь мама никогда ее не обманывала. Праздник — значит, и подарки, и гости, и всякие вкусности. И она доверчиво улыбнулась.

Праздник действительно вскоре состоялся. Май в этом году был прохладным, с частыми дождями и сырым ветром, зато первые июньские дни радовали. Девятого июня у Саньки был день рождения, ему исполнялось шесть лет. Он был всего на несколько месяцев старше своей подружки, но всегда чувствовал свое старшинство. Ксюшка же легко мирилась с таким положением и даже не раз использовала свое положение «маленькой и слабенькой» в корыстных целях, добиваясь, чтобы ей досталось самое вкусное мороженое, последнее яблочко или место в автобусе, когда на двоих не хватало.

На празднике было много конфет, фруктов, мороженого в ярких обертках. Был и торт с шестью зажженными свечками. Санька так яростно на них дунул, что несколько капелек воздушного крема попало прямо в лицо его отцу, большому, добродушному дяде со смешными волосами на голове, торчавшими ежиком. Да и вообще, он мало был похож на взрослого: медные, на солнце казавшиеся рыжими волосы, курносый, веснушчатый нос, пухлые губы. Он салфеткой отер со своего мальчишеского лица крем и широко улыбнулся.

На этот раз Вячеслав приехал к сыну на машине, похожей на танк. Санька прямо раздулся от важности, когда отец сел за руль и посадил его рядом с собой. Ксюха обиженно опустила глаза — у ее отца машины не было, да и вообще, он, похоже, совсем забыл, что у него есть дочка. От таких мыслей слезы подступили к глазам, и она готова была зареветь, но тут Санькин отец выглянул из машины и окликнул ее, приглашая садиться. И ее рот тотчас растянулся в благодарной улыбке. Она с видимым удовольствием плюхнулась на мягкое черное сиденье рядом с Санькой, а их мамы сели сзади. Вот такой компанией они и поехали на пикник. Теперь Ксюша знала, что пикник — это замечательная прогулка до реки, это костер и поджаренные на костре сосиски, нанизанные на скользкие палочки. Эти палочки они сделали с Санькой сами. Дядя Слава острым ножиком срезал небольшие веточки с дерева, которое своими тонкими ветвями касалось земли, а они с Санькой сдирали с них с помощью зубов и того же ножика темную кожицу так, что показывалась другая — светло-зеленая.

Вечером, когда отец Саньки уехал, а дети были раздеты, вымыты и уложены спать, женщины сидели на кухне и болтали.

— Повезло тебе, Шура. Хоть Вячеслав и не живет с вами, но отец он замечательный, да и денег тебе дает.

— Да, — согласилась Шура. — Славка — классный парень. Я с удовольствием и женой была бы ему, да, видно, не люба… — вздохнула она.

Катя внимательно посмотрела на подругу. Шура была детдомовской, но в ее характере это никак не сказалось. В детдом ее определили после восьми лет, когда мать попала в тюрьму за убийство мужа. Обычно тихая и спокойная, она, узнав, что у того есть любовница, стукнула его по голове тем, что под руку попалось. А попался утюг — и прямо в висок. Типичная бытовая ссора обернулась трагедией сразу для троих.

Лагеря мать Шуры не выдержала и умерла в первый же год заключения. Шура осталась сиротой. Но ей повезло несказанно. Она попала к самой, наверное, душевной воспитательнице, и та ее полюбила всем сердцем за непосредственность, за незлобивость характера и звонкий, заразительный смех. И девочка не была обделена лаской и любовью и сохранила открытость души и способность радоваться жизни. После детского дома она закончила строительное училище, получила диплом маляра-штукатура, но по специальности работать не стала, а устроилась продавщицей в коммерческий ларек, где уже в первый свой рабочий день познакомилась с Вячеславом.

Шура была привлекательной — чуть удлиненное лицо, тонкая кожа, большие, как будто удивленные глаза редкого бирюзового цвета, длинные темные ресницы, чуть капризный ротик. Фигурка у нее в ее двадцать с небольшим была как у подростка: ручки-палочки, ни намека на грудь, зато прямая спина и длиннющие стройные ноги. Шура и сейчас была как ребенок. Они с Санькой казались сестрой и братом. Шура не любила заниматься домашней работой, зато с радостью возилась с детьми. Как-то, когда Санька болел, Катерина, забежав в гости к соседке, застала такую картину: в квартире сплошной тарарам — игрушки валяются на полу рядом с мятыми Санькиными штанами и клубком Шуриных прозрачных колготок, на столе — гора посуды. А Шура, лежа рядом с Санькой на большой тахте, увлеченно читала «Волшебника Изумрудного города». Санька во сне тихо похрапывал, а Шура, на секунду оторвавшись от книги, махнула рукой соседке, жестом показывая, чтобы та присела в кресло. Дочитав до конца главу, Шура с сожалением захлопнула книгу, блаженно потянулась и сказала:

— Оказывается, читать так интересно! А в школе меня было палкой не заставить книжку открыть.

Наверное, вот этой детской наивностью и простотой она сначала и покоряла мужчин. Но так как книга ее жизни была проста и тонка — мужчины быстро прочитывали ее и с легким сожалением откладывали в сторону, переходя от азбуки к интересному роману. Но детей без присмотра оставлять нельзя, и Слава взял на себя обязанность ее содержать. Поэтому, наверное, и повзрослел так рано.