Под сенью исполинов (СИ) - Калинин Никита - Страница 13

– Прости, если сбила с мысли…

– Ничего. Мой папа католик. И воспитывалась я, сама понимаешь, в католических традициях. Ну, более или менее, учитывая события в Европе, всю эту послевоенную грязь. Папа нередко рассказывал мне о боге. Но не просто на словах, он старался донести до меня то, что, наверное, чувствовал сам. Он пытался объяснить мне как это – бог…

– Извини, но я теряю мысль. Причём тут «прыжок»?

– Тебе не думалось, что темнота, ну, понимаешь, о чём я, и есть…

– Бог? – Рената даже приподнялась на локтях.

– Ну, не то чтобы он, просто… Там так тепло. Уютно и нестрашно. Как будто бы…

– Вернулся в начало.

– Ты прям мои мысли прочла!

– Нет, Вик, – Рената потёрла лицо, сдавила лад‍он​ями​ го​товую​ р​аспасться надвое голову. – Так просто все говорят‍. Все это чувствовали, понимаешь?

Виктория не ответила. Да Рената и не хотела, чтобы ей отвечали. Она хотела закрыть глаза и… что? Не открыть их больше? Остаться там, в темноте, куда страху так и прожить жизнь в одиночестве ни за что не пробиться? И бросить всех, бросить обязанности, груз Ординатора?

Ну нет… Не для того всё это было. Не для того недели пропитывались серостью даже когда над стольным Новосибирском распускался цветами дурманящий май! Должно же быть что-то ещё! Должна же она ещё раз встретить человека, расколовшего бы жизнь на «до» и «после»! На серость и цвет... Ну не врали же поэты – поэты не умеют врать!!

Рената не сразу поняла, что Виктория стонет. Подскочила было на помощь, но поняла, что тревога ложная. Девушка вновь лежала в том же положении, уронив руку на лоб, а на полу появилась маленькая желтоватая лужица.

– Когда же это кончится!..

По телу Ренаты пробежали мурашки. Ответ на этот вопрос давно затерялся где-то на пути к ней. Его она ждала больше всего на свете. Рената даже согласилась бы так и остаться непричастной к краскам жизни, знай взамен ответ. Если видишь финиш – не так тяжёл навешанный на плечи груз, каким бы неподъёмным он ни был.

В переборку неожиданно постучали. Вошёл Иван, неся вакуумные упаковки с постельными принадлежностями. Положив их на второй ярус нар, он тут же вновь исчез, чтобы уже через миг внести в кубрик ещё и матрацы с подушками. Глянув на состояние женщин, Иван вздохнул и принялся распаковывать и раскладывать принадлежности на с‍во​бод​ных​ лежа​нк​ах. Матрацы, освободившись от гнёта упаковки, под‍обно тому чёрту из табакерки, резко, кратно увеличились в объёме, развернулись и расправились. То же самое случилось с подушками.

Забавно, подумала Рената. Она лично знала человека, выдумавшего принцип «сжатого производства» для нужд космоходства, где каждый квадратный метр космического аппарата неизменно оставался на вес золота. Он долгое время жил по соседству, на одной с ними лестничной клетке.

Побывав на челноке самолично, Рената поняла, что полезность той идеи весьма относительна. Всё, как и всегда, упёрлось в неодолимую стену нормативов. Инженеры-конструкторы «Герольдов» и челноков на ура приняли новый способ сэкономить место в бытовом отсеке, где ждало своего часа всё необходимое космопроходцам. Но вот второй склад неизменно оставался пуст – предписание не нарушалось даже когда о том кричала логика.

Но по прибытии на челнок космопроходцев положение дел менялось. Редко когда «марсианские правила» противоречили официальному Уставу, они скорее дополняли основной документ. Но в этом случае всё обстояло именно так: Устав определял пустующий склад исключительно для «возможных» нужд, в то время как космопроходцы первым делом заполняли его частью вещей, взятых из переполненной «бытовки». Причём однотипные вещи никогда не хранились кучно. Особенно, если вещи эти являлись жизненно важными. Их делили поровну и размещали на двух разных складах.

За объяснением далеко ходить не нужно: всему виной пресловутый пожар, случившийся на челноке, на той самой многострадальной «Маркизе». Эксп‍ед​ици​и т​огда ​до​сталось крепко, благо расстояние до Земли не тако‍е большое по космическим меркам, и радиосигнал доходит в среднем за пятнадцать минут.

– Вы как? – участливо осведомился парень, склонившись в проходе.

Виктория преобразилась на глазах. Казалось, это какая-то магия, фокус: всего минуту назад она помирала, стонала и причитала, а теперь вдруг – раз! – и уже без зазрения совести строила Ивану глазки. Ей было что строить, по правде сказать. Неизвестно какова Вика была до «прыжка», но после, даже несмотря на все отпечатки временного недуга, умудрялась выглядеть притягательно. У Ренаты вдруг шевельнулась тёмная мысль взять да и ответить что-то типа: не лучше, чем вон та лужица на полу! Но она сдержалась. И даже постыдилась, укорив саму себя в мимолётном проявлении зависти. А через минуту и вовсе расстроилась, что вообще могла такое подумать.

– Всё в порядке, рыцарь! Если объявятся чудища, мы кинем клич, – игриво-серьёзным тоном ответила Виктория.

– Спасибо! – бросила Рената в спину уходящему парню. Тот кивнул, широко улыбаясь.

Ничего такой, подумала Неясова. Росту бы побольше. А то низковат. И держится как-то, по-борцовски что ли. Хотя, если только он борец-легковес…

Превозмогая себя, женщины перестелили любезно принесённые принадлежности на уже обжитые нары.

Снова серость углепластика перед глазами. Ординатор синхронизировал внутренние часы людей с временем планеты ещё несколько часов назад. За внешней переборкой темнела неизвестная, наверняка полная опасностей ночь, но никто не спал. В том числе и женщины, казалось бы, имевшие тепер‍ь ​для​ эт​ого в​сё​ необходимое и даже больше. То и дело откуда-то д‍оносились звуки, похожие на приглушённые скрипы, бумканье. Арсенал, видимо, уже опечатали. Теперь принялись за «разгрузку» бытовки.

Рената долгое время бесцельно смотрела перед собой. И не заметила, как звуки работ вдруг прекратились, а чуть позже ослаб и электрический свет – Буров ознаменовал отбой.

– А тебе хоть раз снились сны? – вдруг спросила Виктория и поспешила с разъяснениями: – Там, в капсуле. До пробуждения…

– Там сны не снятся…

– Как же – не снятся. Ещё как!

– Да? Тогда по тебе можно кандидатскую защищать…

– Это ещё почему?

Рената беззвучно зевнула, прикрыв рот ладошкой.

– Запроси у Ординатора. Там всё подробно.

– Мне снилось, что в капсуле я не одна… – через некоторое время севшим голосом произнесла Виктория. – Я слышала звуки, как если бы кто-то ладонью бил в толстое стекло…

Глаза Ренаты то и дело ускользали под веки – сон всё-таки подступал. Она повернулась в Вике, посмотрела на неё. Внимательно так, желая понять – шутит или нет.

– Ты хорошо говоришь по-русски, знаешь? – мысли Ренаты уже напоминали полупрозрачных мотыльков, редко порхавших вокруг гаснущей лампы сознания. – Вот я, например, не знаю своего национального языка. Стыдно…

– А какой язык твой национальный?

– Татарский.

– Я читала книгу про Волжскую Булгарию… В школе ещё, в Граце. Нам предоставили выбор, я почему-то в вирт-библиотеке выбрала её. А ещё, я читала про…

Узнать про что ещё читала Виктория Ренате было не суждено. Последние мотыльки приникли прозрачными телами к мутному стеклу лампы, и она погасла.

Под ногами что-то хрустело. Не то крупный песок, не то мелкая галька.

Город. Дороги и площадь посреди – всё засыпано песком-галькой серого цвета. Дома вокруг тоже серые, разве что окна с кованными намордниками решёток светятся разными тонами, пропуская жизнь, пышущую изнутри, сквозь цвета занавесок. Но её там никто не ждёт. Решётки для того и ввинчены в кровоточащий серой пылью бетон, чтобы она не могла даже постучать в окно.

Вокруг бродят тени: серые, безликие. Такие же, как она, кому путь в цветную жизнь заказан. Они не видят её, порой даже проходят насквозь, оставляя внутри потрескивающий иней. От таких «встреч» раз за разом становится всё холодней, и она начинает уклоняться, чтобы не умереть от их холода.