Фельдмаршал. Отстоять Маньчжурию! (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 24

Траншеи шли не одной сплошной изломанной линией. Отнюдь. Соединялись проходами, но не более того. Поэтому первая центральная линия была полностью локализована и изолирована от соседей. Однако японцы теперь могли вполне уверенно блокировать дзоты центральной позиции и вскрыть их, подойдя с тыла. А много ли те продержатся в изоляции? Да и толстые деревянные двери-заглушки не такая уж и надежная защита от врага.

А значит, что? Правильно. Японцы переведут дух. Подавят дзоты и начнут подтягивать подкрепления, желая прорваться во вторую линию обороны. И если первую успели как следует укрепить, то вторая и особенно третья оказались весьма иллюзорны. Работ там требовался еще непочатый край. Да и не хватало много чего от пулеметов до колючей проволоки и банального дерева. Кроме того, между слишком плотными линиями обороны не имелось просторного предполья для работы артиллерии по площадям. То есть, создался весьма опасный момент, который грозил поставить под удар все сражение. Японцы реально могли прорвать центр. Хотя для них это и должно было стать Пирровой победой, но не это главное. Если они сделают это. Если заставят отступить Алексея Николаевича, то ситуация России в Маньчжурии окажется плачевной. Войск там немного. Куропаткин специально налегал на поставки вооружений, боеприпасов и обмундирования. И приличная часть всего этого добра хранилась в Ляояне. Потеря этого города в таких обстоятельствах приводила фактически к катастрофе – с голым задом против существенно превосходящих числом врагов особенно не навоюешь. Тем более, что они захватят твои склады.

Конечно, Алексей Николаевич в своих размышлениях излишне сгущал краски. У него были свежие резервы. Но вводить их в бой – значит сорвать замысел операции. Требовалось обойтись без использования этих линейных частей. А потому Куропаткин, скрепя сердце, решился на введение в бой, едва сформированного и еще толком не слаженного штурмового батальона. Ничего особенного там не было. Просто специально отобранные лихие парни, вооруженные самозарядными пистолетами Маузера и удобными, подходящими лично им под руку клинками. Ну и гранатами, куда уж без них? Дурными, конечно. Но других не было…

Основная свалка в передовой центральной траншее завершилась полчаса назад. Русские войска отступили по проходам, надежно закупорив их спешно установленными пулеметами. Не прорвешься. Да японцы особенно и не пытались. Так – дернулись разок и сразу остыли. Им бы дух перевести да передохнуть.

Выставили охранение. «Стекли» по стенкам на пол траншеи. Потянулись к фляжкам, трясущимися от волнения руками.

Тишина. Хорошо. Спокойно. Кто-то заговорил о еде.

И тут от проходов раздались свистки и полетели гранаты.

А следом посыпали бойцы, сходу открывая беглый огонь из самозарядных пистолетов. Часто-часто захлопали выстрелы, буквально сметающее всякое сопротивление.

Штурмовой батальон, разделившись поротно, атаковал вдоль проходов, активно используя гранаты и самозарядное оружие. Его задачей было – отвлечь противника. Увлечь шумом.

Тем временем из второй и третьей линии центральных позиций подтянулись все, доступные для контратаки силы. Около девяти тысяч бойцов. У каждого в руке по гранате, а в зубах зажат тлеющий фитиль, запал-то примитивный. Вторая рука сжимает винтовку. На поясе клинок, лопатка или какие-нибудь паллиативы, созданные в армейских мастерских.

Впереди, в траншее заухали гранаты, захлопали выстрелы.

Шел бой.

Штурмовой батальон крепко врубился в японцев.

И вот линейная пехота, услышав свистки командиров, нестройной толпой ринулась вперед. Молча. В зубах же фитиль. С ним не покричишь. Куропаткин специально так решил поступить, чтобы японцы заметили этого «пушного зверька» как можно позже.

Рывок. Пробежка. Сдвоенный свисток командиров.

Все девять тысяч бойцов поджигают запал гранаты и кидают. После чего приседают. Но не все. Особенно «умные» лезут вперед, забыв наставления…

Слитная серия взрывов, поднявшаяся стеной.

Рывок. Почти прыжок. И бойцы врубаются в дезориентированных японцев. Кто чем…

Атака линейных подразделений проводилась в некотором отдалении от проходов, поэтому штурмовой батальон не накрыло гранатами. Как, впрочем, и ощутимую часть японцев, накопившихся для противодействия штурмовикам. Но эти «хвосты» очень быстро подчистили. Самозарядные пистолеты в условиях траншеи оказались удивительно губительным оружием, особенно в сочетании с гранатами. Десяти минут с начала контратаки не прошло, как все оказалось закончено. Конечно, кто-то из японцев выскакивал и пытался бежать обратно, к своим. Но тут уже пулеметы, вроде как замолчавшие, включались, охотно выкашивая противников.

Наступление генерала Куроки было остановлено. С трудом, но остановлено. А первой японской армии были нанесены очень существенные потери, по меркам тех лет. Сколько? Сложно сказать. Да и преждевременно, операция ведь еще не завершилась...

17 июня 1904 года, окрестности Ляояна

Генерал Куроки наблюдал в бинокль за ходом наступления и, признаться, немало обрадовался, когда его бойцы ворвались в русскую траншею. Он не сомневался в успехе ближнего боя. Однако то, что произошло потом, испортило ему настроение раз и навсегда, а вместе с тем карьеру и жизнь.

На основных японских позициях прекрасно видели, как из второй линии обороны выступила русская пехота для контратаки. Но предупредить своих, увы, не могли. Даже артиллеристов не удалось подключить. Полевой телефонной связи у него не было, как и флажковой системы сигнализации, а вестовым бегать слишком долго. Так что, генерал даже не стал пытаться, опасаясь путаницы и накрытия своих войск, находящихся в не самой благоприятной обстановке.

Русских было не так чтобы и много. По идее, его бойцы должны были удержаться. Но волна взрывов в занятой японцами траншее поставила крест на этих надеждах. Он понял – это провал. Полный. Потому что повторить подобное наступление в обозримом будущем он уже не сможет – для того не было ни сил, ни средств. С живой силой еще можно было как-то уладить дела, оголив фланги. Он ведь понял, что новую систему обороны можно прорвать только по-настоящему массированным натиском. Но что делать со снарядами? После стольких дней непрерывной долбежки их осталось совсем мало. Да и моральное состояние войск было теперь ниже некуда.

Погруженный в эти мысли он продолжал наблюдать за развитием событий. А когда заметил, что часть солдат, выбитых контратакой из траншеи, все же прорвалась через пулеметы, ушел к себе в палатку, распорядившись самым тщательным образом выживших бойцов опросить. Если и не для себя, то для того, кто займет его пост после отстранения от должности. Такой провал! Если бы он знал, что вся эта история – только начало…

Куропаткин не стал сразу переходить в наступление. Да и зачем? Японцы худо-бедно канавок эрзац траншей накопали и пулеметы расставили. Не на фланкирующих позициях, ясное дело. Но все же. Поэтому лобовая контратака ему мыслилась неразумным расходом человеческих жизней, стоящих под его началом. Во всяком случае, без подготовки.

Поэтому, дав японскому лагерю прийти в уныние от известия о столь печальном провале, он незадолго до сумерек распорядился всеми батареями шестидюймовых пушек открыть огонь по позициям южного фланга противника. Самого края. А потом, когда уже начало смеркаться, отправил часть подчиненных Ренненкампфа обозначить атаку фланга с целью обойти противника.

Боя толком и не было. Так – возня небольшая. Тут и сил для натиска оказалось задействовано чуть, и особой обороны у противника не было. Но это и не важно. Алексей Николаевич твердо знал – в штабе Куроки знают о том, что почти вся кавалерия Маньчжурской армии сведена в отдельный корпус, стоящий в тылу, в резерве. А значит что? Правильно. С очень высокой вероятностью эту атаку могут воспринять очень серьезно. Удар крупной массой кавалерии во фланг деморализованной армии – вполне себе разумное решение. Особенно в ночи, когда японцы толком не смогут воспользоваться пулеметами для отражения натиска.