Воин Донбасса (СИ) - Пересвет Александр Анатольевич - Страница 42

Даже у Алексея подобное поведение вызвало ощущение неправильности, а уж Томич и вовсе посматривал на хозяйку тяжёлым взглядом и молчал.

Разгромленная квартира производила тоскливое впечатление. Там, где было если не уютно, то по крайней мере чисто и мило, теперь царили копоть на потолке и стенах, обвалившаяся штукатурка, разбросанные взрывом куски мебели, раскиданные вещи. И колючий запах вчерашнего дыма…

На пороге ванной комнаты Алексей увидел засохшие следы крови — здесь прилетело Иришке, здесь она лежала после контузии и ранения. Действительно, можно сказать, повезло: дверь ванной выходила в коридор, который сам представлял собою боковой отнырок от залы, ведущий к выходу из квартиры. Так что когда заряд влетел в залу, коридор и ванная оказались вне зоны разлёта осколков и пострадали больше от ударной волны. Та, конечно, натворила дел и здесь — побило стоящий в коридоре шкаф, разлетелись зеркала и лампы, — но это всё же не гарантированная смерть, которая прошлась по зале и кухне.

Эх, минутки не хватило Ирке, чтобы покинуть дом…

Свои вещи он нашёл не столь пострадавшими, как ожидал увидеть. Форма, что висела в шкафу, частично оказалась разорванной, но, в общем, починке годной. Берцы не пострадали вовсе, находясь в глубине коридорного шкафа. Мыльно-рыльные — те разлетелись по ванной, но в целом были в порядке и сохранности.

Больше всего досталось нетбуку, который теперь представлял два отдельных предмета — экран и клавиатуру, оба здорово покоцанные. В общем, к дальнейшей жизни не пригодные. Жалко, там на харде у Алексея были кое-какие полезные записи. И музыка. Но, может, сам хард как раз уцелел, можно будет хотя бы информацию реанимировать.

Хозяйка всё ахала и причитала; речи её постепенно выруливали на стоимость ремонта, каковую следовало стребовать с укров, Порошенки и почему-то с жильца. Почему — это тоже постепенно выкристаллизовалось в содержимом причитаний женщины: потому что жилец каким-то образом спровоцировал обстрел своего жилища.

Алексей помалкивал, не находя, что отвечать. Оно, конечно, стреляли по нему. Но стрелял-то всё-таки не он! Вот со стрелка стоимость ремонта и следовало спрашивать.

Это, кстати, Томич сказал. И кстати спросил:

— А кто-нибудь вообще мог знать, что здесь военный живёт? У вас никто этим вопросом не интересовался?

На реакцию Анны стоило посмотреть! Она в буквальном смысле впала в ступор, застыв едва ли не в полуобороте. Двигались только глаза, перебегавшие с Томича на Алексея и обратно.

Томич с бойцом его переглянулись.

— Так что? — мягко, даже вкрадчиво продолжил он. — Кто-то спрашивал вас о вашем жильце?

Женщина быстро и мелко закачала головой:

— Да нет, никто… Кому это надо?

Но глаза её выдавали обратный ответ.

— Да вы не волнуйтесь и не бойтесь, — начал успокаивать её Томич. — Мы ведь именно помочь вам хотим. Вот найдём того, кто это сделал, заказчика найдём — и они ответят за свои дела. И за ремонт вам заплатят, никуда не денутся.

Анна посмотрела широко открытыми, чуть навыкате глазами на Алексея. Что-то в них было, но вот что? Женские глаза-то, не всегда в них читается то, что на самом деле прячется в голове. Страх? Злость? Да. И обречённость.

Вот тут Кравченко очень твёрдо понял, что хозяйка эта, милая и вполне домашняя женщина, типичная такая полухохолочка, когда-то красивая, — что она каким-то боком причастна к инциденту. Что именно она как-то навела на него гранатомётчика. И разорённая квартира — следствие в том числе и её действий, покамест неизвестно как и в чью пользу произведённых. Но уж — точно не в свою. Ибо дело теперь не просто во взрыве в квартире. А в покушении на убийство двух и более лиц. Одно из которых, ко всему прочему, — действующий офицер армии, принимающей участие в защите республики. И это уже не просто подсудное дело. Это уже может стать делом суда военного. А в условиях, в которых жил Луганск с весны теперь уже прошлого года, приговор его был более чем предсказуем.

— Гражданка Горобец, — сухо произнёс Томич. — От имени следствия по данному делу я принимаю решение вас задержать…

Дальше было противно. Хозяйка впала в истерику, дико билась в руках комендантского бойца и милиционера, орала что-то бессвязное. Однако Томич, похоже, вычленял из этих криков что-то для себя понятное, потому как поощрительно кивал и команды успокоить женщину не давал, Похоже, в своих проклятьях, обращённых ко всем подряд, включая присутствующих, неких отсутствующих, втянувших её в это дело, хохлов, сепаров, Порошенко, Путина и даже отчего-то Хрущёва, Анна что-то выплёскивала и что-то полезное для следствия.

В конце концов, она успокоилась. Алексей принёс ей воды, они выпила так, будто и воду ненавидела сейчас — вместе со всем тем длинным списком персон, который она только что выдала. Посмотрела на своего жильца, на Томича, затем спросила безучастно:

— Меня на подвал, да?

Томич задумчиво посмотрел на неё:

— Ну, а как ты хотела? По содеянному. Но и на подвале люди живут. А вот как живут — зависит, конечно, от того, как они сотрудничают со следствием…

Анна поникла. Было понятно, отчего. В молодом Луганском государстве — ладно, недогосударстве — и нравы царили… ну, молодые. Как в той Гражданской войне. За белых аль за красных? И далее — без особых процессуальных заморочек. В зависимости от.

На подвал МГБ попасть — это, по слухам, было ещё ничего. Всё же шантрапой всякой не занимаются, да и некая культура законности всё же не заслонена военной неумолимостью. Вот у казачков было, опять же по слухам, совсем хреново. Полная революционная целесообразность. Подозревали в работе на укров всех, а всех незнакомых — вдвойне. Хватали и тащили на подвал даже добровольцев, если те оказывались в казачьей зоне без знакомого казакам сопровождающего. Такие тоже бывали: проходили «ноль» самостоятельно, или связывались с жителями приграничных селений, или вон просто шарашили через поля на грузовике, вдали от пограничных КПП.

Рассказывал про такой случай один из парней в его роте, сам видел, возвращаясь после излечения через какой-то из дальних переходов. Дескать, вдруг погранцы закрыли проход, опустили шлагбаум и, по словам рассказчика, «вдумчиво засуетились». Результат суеты нарисовался уже минуты через три в образе бэтра, щедро разбрасывающего питательную донецкую землю из-под колёс и шустро углублявшегося в сопредельную темноту.

Итогом операции стал пригнанная на КПП древняя крытая «шишига» и длительные переговоры кого-то с погранцами, окончание которых боец уже не застал. По отрывочной фразе, однако, брошенной веселящимся дээнэровцем (переход был у соседей) он понял, что некие наивные ухари добровольцы посчитали, что раз степь, то её никто не охраняет, и приборчиков внимательных нет, и попёрлись внаглую. Хорошо, что рация у них была правильно настроена, на правильную волну — когда услышали приказ команде бэтра стрелять в случае продолжения грузовиком движения, остановились, обозначили себя светом и по радио.

В общем, энтузиасты просачивались, полагая, что тут всё мёдом намазано и им сейчас же дадут оружие и направят на фронт. А казачки встречали их неласково. Бросали на подвал и начинали задавать вопросы. И если некто в течение первых пятнадцати минут не успевал убедить их в своей пушистости и добронамеренности, то приходилось такому добровольцу несладко.

Нет, как рассказывал Алексею один казачок в Алчевске, куда Кравченко заехал по переданной из Брянска просьбе посмотреть на состояние бабушкиного дома и был принят там подозрительными патрульными Головного, — никаких таких пыток и жестокостей. Людишек били вдумчиво, чтобы посмотреть, кто как держать будет экзекуцию. И в зависимости от этого уже определяли дальнейший путь добровольца — на окопы на пару неделек, для дальнейшего вдумчивого наблюдения, на подвал дальше, или же — по законам военного времени, как укровского шпиона. «Но то редко совсем, — заверял казачок, заглаживавший за немудрящим столиком вину перед «правильным» Алексеем за первоначальную подозрительность. — Когда точно всё со злодеем ясно. И то иной раз просто выкидывали его между блок-постами, когда подозрения были, а доказательств — нет. Не звери, чай…».