Воин Донбасса (СИ) - Пересвет Александр Анатольевич - Страница 80

И так было, собственно, и по всей луганской армии.

Но проблема заключалась в том, что бытование — оно и есть бытование. Вооружённость и участие в боях лишь придаёт ему неповторимый аромат мужественности. Мужественности в изначальном смысле слова — мужской жизни настоящих мужчин. Ибо если ты вооружён и охотишься — кто ты ещё? Не шпак же городской? — а такие тут тоже были. Понятно, уже бывшие, как раз и захотевшие уйти из города в жизнь мужчин. Но, как говорится, можно девушку забрать из деревни, а вот деревню из девушки… Вот так и город из иного очкарика — и такие тут были, несмотря на принадлежность к разведке, — не уходил никак. В смысле его суетливости и необязательности — он ведь приучает, город, к определённой расслабленности. Ибо громаден. А потому снисходителен.

Словом, жизнь тут была сродни казацкой — настоящая дисциплина только в строю и в бою. В остальное время — пионерлагерь. И Кравченко, который сумел поставить подобие армейской дисциплины в своей бывшей роте, с некоторой критичностью оценивал то, что видел покамест здесь.

Но не это беспокоило капитана Кравченко. Его волновал вопрос, как бы не перегнуть палку в самом начале новой службы, не восстановить против себя ветеранов. Ну, пусть ветеранов в небольших кавычках, ибо самому подразделению двух месяцев ещё нет. Но ведь эти люди взялись тут не с неба, а вышли из боевых действий лета. И при самых благих устремлениях новый человек быстро и через колено переламывать сложившиеся порядки не может. Да и не должен. Во-первых, верно говорят: если работает, не ломай. А во-вторых, он сам сейчас под десятками придирчивых глаз, и каждый его перегиб будет неприятно отзываться на его отношениях с сослуживцами.

А ему с ними ещё ходить на выходы.

Но и тютей показаться нельзя. Это армия. Иначе сядут и не слезут. Свесят ножки, да ещё и за уши дёргать будут. Мужское общество — тут всегда идёт гласная или негласная битва за лидерство.

Поэтому услышав от уверенного в себе Куляба — «всё равно херня, детские игрушки, у нас в десанте такой ерундой не занимались», — Алексей спросил:

— А ты кем был в десанте, лейтенант?

Охрименко смерил его взглядом едва ли не свысока:

— Командиром отделения спецназа.

Ага, значит, лейтенанта уже здесь получил. Вроде как Еланец при своей «Ноне». А на службе был старшим сержантом.

— А сам откуда?

— Из туркестанских русских, слыхал про таких? Из Ташкента с родителями выехали в Россию. А там Воронеж, хрен догонишь. А зачем тебе это?

Алексей помолчал, внимательно изучая его лицо.

— Да просто думаю я, лейтенант, что полагаешь ты себя круче яиц. А главное — круче меня, — затем медленно, с нажимом произнёс он, глядя парню прямо в глаза. Оно ведь так — чтобы не плодить конфликтов в мужской среде, надо сразу поставить себя. На подобающее место. И если это место будет… хм, на подобающем месте, то и другие согласятся не только с тобой, но и с твоей расстановкой уже их по соответствующим местам. Если перегибать палку в службе с первых шагов действительно не стоило, то перегнуть её с одним и в чисто мужском разговоре — это даже необходимо.

— Но я тебе берусь доказать, что это не так, — продолжил Кравченко. — И что херня в моей сфере ответственности, а что — нет, буду решать я, а не ты. И одобрения моих решений я буду ждать только от командира, а не от тебя. Что, готов принять мои доказательства этой мысли?

Лейтенант побледнел. Не от страха, конечно, — от охватившего его гнева.

Ответил, тем не менее, сдержанно:

— Вы начальник, товарищ капитан, вам виднее.

Но добавил, приметно усмехнувшись:

— Конечно.

— Не понял, — протянул Кравченко. — Ты что, струсил, лейтенант? Мы же здесь не в строю. У нас вроде как физо. И я тебе предлагаю честно побороться и проверить, чьи приёмы — херня, а кому ещё надо им поучиться. Ну? Вот, в присутствии начальника штаба заявляю тебе, что на данный момент я тебе не начальник, а спарринг-партнёр. Победишь меня — делай, что хочешь, я больше в твою подготовку не лезу.

— А если нет? — дерзко поинтересовался Охрименко. Дерзость напускная, явно: то, что он поинтересовался, что будет в случае его проигрыша, говорит в первую очередь о том, что он этот проигрыш допускает. В отличие от того же Бурана.

— А если я — ты мой с потрохами, — отрубил Алексей. — И бойцам своим пояснишь, что в боевой подготовке «херни» не бывает. По крайней мере, у меня. Принял?

И стал демонстративно расшнуровывать берцы.

— Принял, — после паузы ответил Куляб.

Вообще, если честно, в глубине души Алексей давил сомнение, то ли он делает. Парень незнакомый, подготовка его неизвестна. Спецназ десантуры, пусть и на уровне сержанта-срочника, — это серьёзно. Конечно, с приёмчиками, отработанными в «Антее», одолеть такого противника есть все основания, — но это если биться по-настоящему. Недолгая мясорубка на блоках, во встречном движении прорываясь через удары начавшего наступление оппонента, — и ценой некоторой боли ты его вырубаешь. Особенно полезно при битве на ножах, которую никогда лучше не затягивать, — во избежание ненужных случайностей.

Но сейчас-то этого всего не будет. Надо отмахаться от десантника на кулачках, что называется. Причём быстро, эффектно, но без тяжких телесных. Это надо думать. А как, не зная манеры противника?

Ладно, бой покажет.

Бой показал. На деле вышло не очень серьёзно.

У парня была вполне надёжная, но кондовая подготовка. Ну да, из той серии, что дают солдатам. Что он сам своим давал: «Делай — раз! Делай — два!». Примерно, что те же десантники на показательных демонстрируют — «шаг вперёд, шаг назад, шаг в разные стороны». Но сверху у Охрименко было наложено нечто более качественное. Что, видно, и помогало парню поддерживать свой авторитет, в том числе и в собственных глазах, — но тоже не выходящее за рамки чисто армейских единоборств.

Так что Алексей уже через десяток секунд приноровился угадывать следующий выпад оппонента и начал его довольно эффективно встречать, добавив в свою оборону элементы из той квази-восточной смеси, что они отрабатывали ещё в училище. И чуть-чуть из казачьего, из того, что то ли сам Ященко, то ли кто-то до него переложил из сабельного боя на ручной. Изобретение на самом деле гениальное, ибо в «ручных» единоборствах привычка к холодному оружию как раз больше мешает: привыкает рука к инструменту, а мозг — к дистанции. Но если уж отработал такое переключение-подключение, то вот эта манера не отбивать чужую руку, как и чужой клинок, а отжимать — она даёт определённое преимущество.

Поэтому схватка их со стороны, должно быть, выглядела забавно. Лейтенант старался достать и забить Алексея ногами и руками, напирая буквально пыром. Но каждый раз промахивался, не понимая, отчего. Бедняге Охрименко не хватало прежде всего комплексности: он не очень умел переводить одно движение в другое без пауз и слома общего рисунка. У него получалось, как в кино про каратистов — серия разных ударов. Но именно серия, — а не один многоэлементный удар, как надо.

Так что Алексей вскоре нащупал манеру Куляба, а затем определил и свою для данного боя. Он уклонялся, плавно, но быстро отжимая руки-ноги оппонента в неудобных для него направлениях, отчего тот терял равновесие. Он встречал движения лейтенанта и по-айкидошному провожал их дальше, опять-таки заставляя соперника отлетать в сторону и тем вызывая усмешки и покачивания головой у зрителей. Какому-нибудь гражданскому вообще должно было казаться, что лейтенант сам пролетает мимо Кравченко. Наконец, Алексей тоже проводил удары — только обозначая их, конечно, звонким хлопком, в основном, по спине.

Нет, парень был хорош, чего уж там. Просто с другим уровнем. И, прежде всего, с другим уровнем натренированности. Реакция его явно была слишком размягчённой для, скажем, ежедневно проводимых отработок. Оно, конечно, и сам Алексей здесь, на войне, тоже не каждый день уделял время подобным тренировкам. Но всё же на прежнем месте службы он добился активного внимания ребят к физо, особенно к отработке приёмов единоборств. И сам с ними занимался. И ещё у него был Злой, с которым они спарринговали если не каждый вечер, то раза четыре в неделю точно.