Вира Кровью (СИ) - Пересвет Александр Анатольевич - Страница 74

Вспомнился Серёжка Тарасов, с которым они ещё в «Антее» в рейд ходили, похищенных абхазцев с сопредельной территории вытаскивать. Тяжёлая была работа — чисто физически. По горам-то побегай! Соответственно, раненая нога начала ныть. И могла, значит, подвести.

А Серёжка был доктор. Настоящий, хирург. Даже не военный, что интересно, а вообще из таможенников. Из госпиталя таможенного. Каким образом и для чего Тихон его оттуда выцепил, Алексей, естественно, не вникал. Но выбору шефа в том выходе активно радовался. Потому как оказался Серёжка парнем светлым, весёлым, оптимистичным. И как будто излучающим теплоту. Настоящая находка вот в таких ситуациях, когда уходишь от погони на чужой территории, и испытания тебя — особенно тебя, командира, — встречают не только физические, но и моральные.

Вот там как-то и сложилось: «Доктор, у меня ножка болит»…

«Ножка? Фигня вопрос, я же хирург! Нет такой ножки, которую я отрезать не смог бы!»…

И следовала какая-нибудь врачебная байка на тему, с каким удовольствием он у кого-то там ногу или руку оттяпал, когда с похмелья не хотелось сложную операцию проводить.

Врал, конечно, собака, безбожно! Но было весело. И как-то — несмотря на живописно-людоедские подробности хирурговского рабочего процесса — оптимистично-зарядительно!

И что интересно — чем-то таким одновременно пользовал ногу, что проходила и боль, и эта вот раздражающая саднящая мозжа, от которой больше всего выть хотелось.

А после возвращения Серёжка зазвал к себе в госпиталь («Не, ну ты чё, ты же обещал мне дать тебе ногу отрезать!»), и там что-то такое они вместе с главой отделения сотворили, что и впрямь гораздо легче стало жить. И тут, на войне, нога практически ведь не беспокоила!

Беспокои… ла? Ты, Буран, уже распрощался с нею, что ли? То есть, значит, с жизнью?

Эх, если удастся выжить и вернуться, надо будет повидаться с Серёгою, поблагодарить.

Значит, должно удаться!

И значит, надо до вечера продержаться. Вот только патроны…

Нет, хорошо повоевали, чёрт возьми! Но снова: непонятно, что произошло, раз при такой благоприятной ситуации не бросили сюда к нам подкрепление, с которым уж точно этот посёлок нашим стал бы. И на горле дебальцевской группировки завязан стал бы большой красивый узел…

Что это: глупость или измена? Так, что ли спрашивал какой-то деятель в Первую мировую войну?

Про измену думать не хотелось. И если честно, глупость была куда вероятнее. Ибо её оказалось в последние месяцы бескрайне много. Переход на армейские рельсы штабы бригад, да и корпуса, надо признать, не выдержали. Нечасто бывал Алексей в штабах, но от всех их одно оставалось впечатление: все носятся, как ошпаренные, одновременно заполняя невероятное количество бумаг, — акты, справки, рапорта, отчёты. Нет, по-человечески всё понятно: формируется армия, требуется перестроение на новые, армейские, форматы. Хотя какие, к чёрту, новые форматы, когда их раньше никаких не было! Летом всё шло само, координируясь инициативой полевых командиров, а затем армию пришлось создавать заново. Все учились на ходу, и штабы в том числе.

С другой стороны, и люди в штабах не на полянке под листиком выросли. Кто-то где-то служил, кто-то как-то воевал. Вот и получилось, что в штабах сидели офицеры с украинской штабной культурой, а внедрять надо было российскую. А украинская армия — ни о чём, она не воевала ни разу за всю свою историю. Зато российская — наоборот: из конфликтов не вылезала. Как совместить?

К тому же внедрять должны были бывшие украинские военные. А российские инструкторы и кураторы — они инструкторы и есть. Частные лица, зачастую из армии выставленные, вот как Алексей, до реформы. То есть несущие тоже не последние веяния. И главное — по факту не лучшие они офицеры. Лучших-то в своих рядах оставили…

Вот и получается, что армии республик формируют не эти блистательные и ультрабоеготовые «вежливые люди», а вышедшие из недр никогда не воевавшей армии офицеры. Которым новые форматы падают через отставников вчерашней российской армии…

Ладно, фигня это всё на данном боевом фоне. Война покажет. А русские всегда выигрывали народные войны. Вот как эта, в Донбассе.

— Слышь, командир, БК кончается шо кабздец. В натуре по магазину осталось. Надо линять. А то прикрывать друг друга нечем будет, по полю когда пойдём. А эти гадёныши, — Шрек мотнул головой за стену, — чё-то опытные какие. Просекут враз, что мы безоружные.

Алексей поморщился, словно у него заболел зуб. Да, так фактически и было. Он и сам с тоскою смотрел на свой последний магазин, и тоска его брала именно как от зубной боли.

Всё же реально бросили их здесь…

— Думал уж об этом, — проговорил он досадливо. — Вон пятеро лежат. Опытные, как ты говоришь. Значит, БК у них с запасом. Но до них слазить нельзя. Снайпер, сука, работает. Подозреваю, где сидит, но не твёрдо. А пульнуть наудачу боюсь — у меня в «винторезе» пять штук патронов осталось. И граната последняя.

— Так какие вопросы, Буран? — искренне обрадовался Шрек. — Я сейчас сползаю, пособираю. А ты меня прикроешь сверху.

— Он тебя первым делом и снимет, — покачал головою Алексей.

— Зачем? — отверг печальную перспективу Шрек. — Ты перемещайся на позицию, а я ему после сигнала твоего покачаю касочкой в окошко. Он стрельнёт, ты его поймаешь. Всего и делов. Поскорее надо, а то они сейчас опять навалятся. Можем тут уже не отбиться, без патронов-то…

Не очень Алексей верил в такой оборот. Разве что да, в горячке боя утратит снайпер положенную осторожность. Но с другой стороны, он же тоже видит, что нас тут мало. Вернее, что я один в этом доме. А что здесь ещё один боец, он не видит. Может купиться, если ему показать как бы меня.

Ладно, попробуем. Есть на примете один подозрительный чердачок. Уж больно выгодно окошко с него смотрит прямо на их два дома. Не может снайпер его не занять.

Через две минуты Алексей сидел перед небольшим удобным прораном в крыше. Но в глубине, чтобы не отсветить случайно вражескому снайперу. Солнца нет, конечно, но бережёного Бог бережёт.

Дальше действия они отрабатывали. Не в таких условиях, конечно, как сейчас, но принцип тот же. Сейчас Шрек запускает пару раз тени в глубине комнаты. Какая-нибудь тряпочка на палке, — но так, чтобы стороннему наблюдателю, затаившемуся в сотне метров с винтовкой, казалось, что в доме движение. Потом при возможности к окну подсовывается каска, надетая на скомканное камуфло или бушлат. Рядом выставляется ствол автомата. Древняя, как сама война, обманка. Но на неё покупаются. Особенно если снайпер — не какой-нибудь там ас из спецназа, а обычный солдат.

Противник оказался не ас из спецназа. Ну, да и стоит-то тут обычная бригада, как показал пленный ещё утром. Потому рассчитано всё оказалось хоть и на дурачка, но правильно. Неопытный снайпер, горячка боя, приказ — наверняка! — от начальства «закрыть дело» до темноты, торопливость, азарт. В общем, движение, блеск малый — и Буран отправил в это движение пулю. Перекатился к другой дыре в крыше, заранее присмотренной, поглядел. Движения больше нет. Повёл стволом винтовки вправо-влево-вниз-вправо-вверх-влево — вроде тихо. Ну, то есть прежняя стрельба шла, но укры явно не видели, откуда был срезан их снайпер. Или даже не видел, что он вообще срезан. И палили просто без видимого прицела.

— Давай! — скомандовал он Шреку. Сам продолжал сторожить активность противника. И не зря: второй номер снайперской пары, похоже, узрел движение Вовки и захотел остановить его при помощи хотя бы автомата. Не смог. Остановился сам. Лёжа.

Чёрт, даже если не уйти отсюда, — он, Алексей Кравченко, уже не зря повоевал. Семерых за сегодня, которых точно он, лично, упокоил. Не считая казнённого нациста. За одну свою жизнь — хороший баланс. А скольких они ещё вместе положили…

И за отца отомстил. И пусть для кого-то суд его покажется фикцией, но это был самый настоящий народный суд. Потому что народ донбасский сделал бы с карателем то же самое. Ну, а как старший по званию офицер в данных военно-полевых условиях Кравченко вполне имел право взять на себя функции военно-полевого суда. Ибо не до юридических закавык тут. Тем более что, как Митридат тогда показал, все эти твари, подобные Лихому, давно под уголовкой и в розыске. Так что перед законом Буран чист.