Якудза - Силлов Дмитрий Олегович "sillov" - Страница 40

Железо с едва слышным треском легко — ни в какое сравнение с только что резанным ковром — пропороло ткань дорогого пиджака и так же легко вошло в сердце, как входит шампур в кусок хорошо отбитой баранины.

То, что джигит мертв, Витек понял сразу. Возможно, даже раньше, чем понял это сам убитый, попытавшийся оттолкнуть неожиданное препятствие и вдруг понявший, что — все. Что вот эти равнодушные глаза — последнее, что он видит на этом свете. Витек тоже встретился глазами с джигитом — и увидел, как гаснет в них безумный огонь шахида. Может быть, медленнее, чем гаснет огонь в перегоревшей лампочке. Но если медленнее, то ненамного.

«Восьмой».

Абсолютно никакая мысль всплыла в голове Витька. А о чем еще думать в такие мгновения? Не о том же, что только что словно кто-то чужой, живущий в его теле, направил клинок именно в ту точку, от тычка в которую железным штырем человек умирает меньше чем за секунду.

«Восьмой…»

Вслед за этой мыслью всплыл бородатый анекдот про «восьмого». Витек хмыкнул, стряхнул мертвое тело со штыря и всадил его в тело следующего претендента на проникновение внутрь шатра.

Второй джигит, на бегу попытавшийся подтолкнуть в спину замешкавшегося впереди товарища, подтолкнул пустоту. Товарищ внезапно резко сполз на пол, и на месте его затянутой в черный пиджак спины оказалась летящая навстречу окровавленная заточка.

Но второй джигит оказался опытнее первого, уже подлетавшего к небесной базе Аллаха со сладкоголосыми гуриями. Остановиться он уже не успевал, но на бегу, не сбавляя скорости, резко повернул корпус — и штырь, теперь уже вполне осознанно направленный в сердце, лишь распорол шелк пиджака и рубашку под ним, разрезал кожу и, чиркнув по ребру, провалился в пустоту. Результат осознанного удара получился несравнимо худшим, чем предыдущий…

Черный пиджак в области разреза мгновенно стал еще чернее от брызнувшей крови. Но опытный джигит свой опыт получал не в ресторанах, а в горячих точках межнациональных разборок и подобные раны считал царапинами. Стрелять было тесно и неудобно, проще было ударить автоматом по кулаку с заточкой, который обратным движением намеревался уже полоснуть по шее.

Что джигит и сделал, выбив окровавленный штырь из руки противника. Следующим движением джигит крутанул корпус в обратную сторону, треснув Витьку между глаз тем же стволом автомата.

Витек от удара качнулся назад. Джигит оскалился — ствол тупорылого ПП-90М смотрел в живот врага.

Джигит любил своих врагов в такие моменты. Когда они слабы, когда открыты для пуль и лезвий их животы, когда их никчемные рабские души готовы отлететь в чертоги их смешных богов, освобождая места на земле для новых воинов ислама. Он любил их за то, что они избрали именно его для этой миссии — освободить землю от еще одного неверного. Он слишком сильно любил этих людей в эти моменты. И, возможно, сосредоточенность на этой великой любви помешала ему заметить мосластый кулак, вылетевший из-за плеча его почти уже мертвого врага…

Кулак Макаренко врезался в нос джигита и отбросил его на метр назад. Ударенный снес собою стол и упал на пол. Правда, он тут же попытался вскочить, но упал снова, как боксер, схвативший на ринге нокаут и еще не понявший, что это именно нокаут, а не просто обычный удар в переносицу.

— Бежим, бллляха!!!

Макаренко схватил Витька за шиворот и швырнул его в сторону кухни. Другой рукой следователь произвел ту же манипуляцию с остолбеневшей Настей и сам рыбкой нырнул следом, сопровождаемый градом пуль. Двое оставшихся снаружи джигитов, при виде, мягко говоря, неудачных попыток товарищей проникнуть внутрь ковровой цитадели, решили действовать более бесхитростно и, выпустив в огромный ковер по три десятка пуль каждый, сейчас меняли магазины, намереваясь удвоить количество дырок в узоре ручной работы.

Макаренко проехался на животе по остаткам стены, вскочил на ноги и рванул было в глубь кухни мимо поваров и поварят, присевших за свои плиты и кастрюли, но успел сделать только несколько гигантских прыжков.

Пуля ударила в ногу чуть выше колена. Макаренко споткнулся, по инерции сделал еще пару шагов и на третьем шаге понял, что теперь дальше он сможет только прыгать на одной левой.

Витек, повинуясь приданному капитаном ускорению, уже промчался половину пути, волоча за собой Настю по направлению к двери напротив, которая ну по всем меркам должна была выходить на улицу. Потому как если не на улицу — то все, кранты, поворачивайся назад, лапки кверху и иди, сдавайся неизвестно откуда свалившимся на голову моджахедам. И промчался бы Витек дальше, кабы уголком сознания, сквозь звон вражьих пуль о кастрюли не уловил сдавленный стон. Он обернулся.

— Ты чего, капитан?

— Беги, — сквозь сжатые от боли зубы прошипел Макаренко. — Мента мочить побоятся.

Витек посмотрел вслед Насте, летящей к двери прямо по классику, на двадцать футов впереди своего визга, хмыкнул, потом вернулся, взвалил следователя на плечо и попер его в том же направлении.

«Киношный сюжет, — подумал Макаренко, морщась от боли и стыда, — осталось только стонать „брось меня, командир, а то стукану коллегам, и закроют они тебя за твои дела на острове Огненном, как в известной песне, „на всю оставшуюся жизнь““».

Джигиты перезарядили автоматы и выпустили в ковер еще по магазину, но Витек уже ввалился в дверной проем на противоположном конце кухни.

За дверью был недлинный предбанник со старым хламом, сложенным вдоль стен, заканчивающийся металлической дверью с задвижкой изнутри. Дверь была распахнута, за ней виднелся кусок улицы и слышался где-то вдали удаляющийся визг Насти.

По пути Макаренко протянул руку и прихватил стоящий у стены лом.

— На хрена тебе лом? — прохрипел Витек, слегка задохнувшийся во время скоростной транспортировки стодвадцатикилограммового следователя.

Макаренко ничего не ответил.

Через секунду они вывалились на улицу. Перед ними была проезжая часть узкой улочки между домами. Внедорожник Витька остался у парадного входа в ресторан. А ловить тачку с раненым милиционером на плече на улице, которая шириной как раз только-только продуктовой «Газели» Артавазда подъехать-развернуться-разгрузиться, да и то тесновато будет, можно примерно с такой же долей вероятного успеха, как поймать кита на спиннинг в истринском водохранилище.

Макаренко сполз со спины Витька, привалился к стене, закрыл дверь и подпер ее ломом, вогнав перед этим оный в асфальт мало не на палец глубиной.

— Здоров ты, капитан, — выдохнул Витек, вытирая пот со лба.

За дверью громко завозились и залопотали на нерусском языке. Даже стукнулись в нее раза два без особого результата.

— И ты неслаб, хотя с виду не скажешь.

— Бывает со мной такое, — сказал Витек равнодушно. — Колбасит не по-детски, когда меня убивать пытаются. Сам удивляюсь.

— Колбасит, не колбасит, а все равно спасибо.

— Не за что, — пожал плечами Витек.

— Хорошая дверь, наша, не то что импортные, — сказал Макаренко, кивая на дверь. — Сталь «трешка». Такую «калашом» может и возьмешь, но только пока возьмешь, рикошетов нахватаешься. А «калашей»-то у них и нет.

— И у нас нет.

— Угу, — согласился Макаренко.

— И чего дальше делать будем? — спросил Витек. — Я тебя больше переть по-любому не смогу. И так ноги трясутся. Здоров ты больно.

— А я особо и не напрашивался, — сказал Макаренко. — Ты это, беги куда-нибудь. А то сейчас джигиты в зал вернутся, доложат своему Хоттабычу что почем, ресторан обегут по периметру, и писец нам обоим.

— Так оно по-любому когда-нибудь писец, — сказал Витек равнодушно. — И какая разница — сейчас или завтра?

Макаренко с интересом посмотрел на парня.

— И чего, совсем жить не хочется?

— По фигу, — сказал Витек, сплюнув на асфальт набившуюся между зубов гипсовую пыль.

Закончить дискуссию им не дали.

Из-за угла ресторана вылетела белая «десятка» и с визгом тормознула рядом. За рулем сидел Афанасий.