Кольцо богини - Борисова Виктория Александровна - Страница 19

Рецепт Максим взял и насчет остального обещал подумать, но про себя знал точно — ни на какие сеансы он ходить не будет. Еще не хватало! Про психоанализ он знал только из трудов доктора Фрейда, читанных в студенчестве потому, что это было запрещено, а значит — ужасно интересно, да из американских фильмов, где каждый уважающий себя представитель среднего класса старше сорока лет, измотанный работой, непростыми отношениями с женой и призраком надвигающейся старости, непременно ходит к психоаналитику. И то и другое особых надежд не внушало. «Подавленное либидо» было актуально в конце девятнадцатого века, но не теперь, после полной и окончательной победы сексуальной революции, а лежать на кушетке и рассказывать незнакомому человеку про свои детские переживания по поводу потери плюшевого мишки и припоминать, в каком возрасте перестал писаться в постель, вовсе не хотелось.

Зато таблетки помогли. Вот сейчас бы самое время воспользоваться — лечь в постель и заснуть тяжелым «химическим» сном без сновидений, который наваливается, словно огромная мохнатая лапа, а потом встаешь с тяжелой головой и весь день ходишь как неприкаянный, ощущая звон в ушах и мутную вялость во всем теле. И память о прошлом постепенно уходит далеко-далеко, не терзает и не мучает больше, кажется чем-то малозначительным и почти нереальным, словно перипетии сюжета давно прочитанной книги…

Спать, спать, остальное — завтра! Вот самое правильное решение. Но вместо этого Максим решительно затушил в пепельнице догоревшую почти до самого фильтра сигарету и снова открыл тетрадь.

Все оставшиеся в живых защитники Золотого города окружили царя с царицей. Даже матери принесли маленьких детей и теперь стоят, прижимая их к груди.

Царь что-то говорит, указывая то на женщин и детей, то на врагов, штурмующих стены. Собравшиеся слушают его в напряженном молчании, и почти против воли Саша почувствовал, что понимает слова незнакомого языка.

Лучше бы и не знать такого… Страшное дело замыслил царь — убить всех жен и детей, чтобы избежали они позорного плена, а потом — ринуться в последний, безнадежный бой и погибнуть со славой.

Воины отводят глаза. Один, самый молодой, закрывает лицо руками. Одно дело — быть убитым в битве, унеся с собой столько врагов, сколько сможешь, но как поднять оружие против тех, кого любишь?

Вперед выходит молодая царица. Она прекрасна, как сама жизнь, и кажется нелепым, несправедливым, почти чудовищным, что через несколько минут ее на станет.

Но даже сейчас на губах ее играет улыбка, словно вовсе не страшно ей умереть от руки любимого, словно для нее это — вовсе не горе, а великая радость и честь. Она обнимает мужа, в последний раз приникает к его губам, потом целует лезвие меча и, отбросив в сторону длинные волосы, склоняет голову. Царь-жрец заносит меч над юной женой, и видно, как слезы текут по его щекам.

Еще миг — и кровь ее обагрит камни… «Не хочу этого видеть, не хочу!»

Но почему медлит царь? Почему он вдруг опустил свой меч?

На стену поднимается седобородый старик в длинных белых одеждах. Он кажется неправдоподобно дряхлым, двое юношей бережно поддерживают его под руки, и видно, что каждый шаг дается ему с трудом, но глаза светятся мудростью и добротой. Все почтительно склоняются перед ним, даже царь опускает голову.

Воздев к небу высохшие руки, старик что-то говорит, словно молится. Потом решительно и властно указывает куда-то вниз, где в основании крепостной стены вмурована мраморная плита с изображением профилей гордых властителей. Скрытая долгие годы под слоем земли и песка, она, кажется, осталась совершенно такой же до сегодняшнего утра, пока не явилась снова благодаря случайной оплошности Яши Горенштейна…

И открывается ход в подземелье! Первыми, взявшись за руки, туда уходят царь-жрец и прекрасная царица. За ними устремляются остальные… Быстрее, быстрее! Женщины несут на руках маленьких детей, те, что постарше, цепляются за платья, воины ведут раненых товарищей. Последним в прохладной темноте исчез тот самый старик в белом одеянии. Уходя, он обернулся на мгновение, простер вперед морщинистую руку, произнес несколько слов, и плита вновь встала на свое место. Потайной ход закрылся, и ничто больше не напоминало о нем.

Только перстень с синим камнем, оброненный царицей, остался лежать в пыли и след от него остался на мраморе, отпечатался, словно в мокрой глине…

Когда нападающие ворвались, наконец, в город, он был совершенно пуст и безлюден. Варвары носятся по мощеным улицам, круша все вокруг, врываются в дома, дерутся из-за добычи, вырывая друг у друга узорчатые ткани, золотые украшения и изукрашенные сосуды, но только мраморные статуи безучастно глядят на творящееся вокруг разорение.

Волшебный свет погас. Саша почувствовал, что земля уходит из-под ног. Он инстинктивно ухватился за причудливо изогнутую колонну, похожую на диковинное растение со стрельчатыми листьями, прижатыми к длинному стеблю. Раздался угрожающий треск, и откуда-то сверху на них обрушился град камней и песка.

В последний момент, уже падая, Саша успел оттолкнуть в сторону Конни, прикрыть ее своим телом, потом что-то тяжелое ударило его по голове, он вскрикнул от боли…

И очнулся.

Первое, что он почувствовал, — соленый запах моря и колкие камешки, впивающиеся в спину. На лицо капало что-то горячее, но почему-то от этого было приятно.

— Саша, Сашенька, ты жив?

Открыв глаза, он увидел, что лежит на морском берегу. Конни склонилась над ним, плача и утирая платком кровь, сочившуюся из ссадины на лбу. Саша огляделся вокруг и понял, что они оказались в маленькой тихой бухте, всего в полуверсте от места раскопок. Сюда они обычно ходили купаться с товарищами, если выдавалась свободная минутка.

Ласковые теплые волны тихо плещутся у ног… Кажется, с того момента, когда они вошли в пещеру, прошло совсем немного времени. Даже закат еще не совсем догорел вдалеке, и алая полоска светится в постепенно темнеющем небе. Над волнами летает одинокая белая чайка и жалобно кричит, словно оплакивая погибший город.

— Слава богу! Я так испугалась… Саша, что это было?

— Не знаю. Чудо, наверное…

Он приподнялся немного и сел, опершись спиной о большой серый камень-валун. Чувствовать его шершавую, грубоватую поверхность, нагретую солнцем так, что тепло проникало и через рубаху, было все равно что вернуться домой из долгого и опасного путешествия.

Он и сам не мог объяснить произошедшего с ними, не помнил, как выбрались они из пещеры, как оказались здесь… Ясно было только одно — они живы! Неизвестно почему, пещера отпустила их почти невредимыми.

Только сейчас он заметил, что все еще сжимает кольцо в кулаке. Свидетельство далекого прошлого, оно каким-то невероятным образом приоткрыло для них дверь в иные миры… Они вошли туда вместе, теперь Саше казалось почему-то, что по-другому и быть не могло.

Он всматривался в лицо Конни, видел слезы на длинных ресницах, и сейчас это лицо было для него таким родным, любимым, единственным в мире! Он чувствовал неодолимую потребность рассказать ей об этом, о своей любви, как будто знал в глубине души, что другого случая уже не будет.

Саша облизнул растрескавшиеся сухие губы.

— Конни, милая… Я хотел вам признаться. Раньше не решатся, а теперь…

— Говорите, я вас слушаю!

Саша почувствовал, как маленькая, но крепкая теплая ладонь легла на его руку. Прикосновение подействовало на него ободряюще, и Саша справился, наконец, с волнением.

— Конни, я люблю вас! Полюбил, как только увидел впервые. Я мечтал всегда быть рядом с вами, всю жизнь… И в знак этого — вот.