Кольцо богини - Борисова Виктория Александровна - Страница 56

Поначалу Максим отчаянно скучал. Казалось — как только можно жить в этом богом забытом месте? Кажется, время здесь давным-давно остановилось. Посреди города высится красно-кирпичная пожарная каланча — памятник архитектуры семнадцатого века, на улицах, кое-где еще вымощенных булыжником, редко-редко проезжают автомобили, а по воскресеньям на рынок приезжают окрестные мужики на телегах.

Потом, правда, оказалось, что и в такой жизни есть свои светлые стороны. Сыновья тети Шуры — маминой троюродной сестры — были почти ровесниками Максима. С ними он ходил в прекрасный сосновый лес, окружающий город со всех сторон, и рыбачил в чистой и холодной речке. А в городе, кажется, все друг друга знают, здороваются на улице, по вечерам в гости ходят… Постепенно неспешная, размеренная жизнь стала нравиться ему, так что даже уезжать не хотелось.

А в самом деле — куда и зачем вечно торопятся обитатели мегаполисов? На что тратят свою жизнь? Деньги, карьера, чтобы успеть, ухватить, урвать и не подавиться, бесконечное пустопорожнее общение, когда, сидя в накуренных клубах, люди пытаются перекричать гремящую музыку, чтобы похвастаться друг перед другом, — или жалуются на жизнь соседу в собственной кухне за бутылкой водки… А так ли это нужно человеку?

Ранним утром, пока еще солнце не печет слишком сильно и в воздухе так чудесно пахнет свежестью, Анна Филимоновна шла на рынок. Яички надо взять, творогу, сырники испечь вечером — Сидор Степаныч их любит… Хотя странный квартирант и мог быть ее сыном по возрасту, старушка теперь неизменно именовала его по имени-отчеству. Как же, учитель! Иначе нельзя.

За последние две недели, с тех пор, как он поселился в ее доме, она почувствовала себя какой-то обновленной и даже помолодевшей. Теперь, когда есть для кого готовить обед и ужин, есть с кем поговорить вечером у самовара за чаем, жизнь ее как будто обрела новый смысл.

Значит, яйца, творог, молоко… И еще на почту, на почту зайти непременно! Сегодня, уходя в школу, Сидор Степаныч протянул ей письмо.

— Анна Филимоновна! Не сочтите за труд — отправьте, пожалуйста! Я бы и сам, но у меня экзамены сейчас, боюсь, не успею. И непременно заказным. Я вам тут и адрес написал.

Она сразу заметила, что адрес московский. А еще — женское имя…

— Жене написал наконец-то? — лукаво прищурилась она. — И года не прошло, как собрался!

Он ничего не ответил, но по тому, как опустил глаза, Анна Филимоновна сразу поняла, что так и есть.

Так что подождет рынок-то. Почта откроется не раньше, чем через час, но ничего. Письмо-то важное, вон аж руки тряслись у человека. Надо отправить прямо сейчас, может, дойдет скорее…

Анна Филимоновна решительно свернула на тихую тенистую улочку и зашагала к приземистому зданию.

В жаркий июньский день, когда в городе даже асфальт плавится и в воздухе висит разогретое марево, хорошо отправиться куда-нибудь за город, на реку в Химки, искупаться и позагорать на пляже или просто побродить по лесу…

Но Конни осталась дома. Вот уже который день она словно ждала чего-то — истово, как верующий в храме ждет явления чуда. Она почти перестала выходить из своей комнаты… Тем более что идти каждый день стало некуда. Две недели назад в Комдреве случилось сокращение штатов, и Конни осталась без работы. Умом она прекрасно понимала, что надо что-то делать — регистрироваться на бирже труда, обходить старых знакомых, искать новую службу, но почему-то не делала этого. Окружающий мир, люди, уличный шум стали ужасно раздражать ее. Зачем-то она взялась разбирать старые вещи — перешивать, перекраивать, словно не было сейчас дела важнее этого, и целыми днями сидела за швейной машинкой.

Только сегодня к ней заходила Валя — бывшая сослуживица по Комдреву, тоже машинистка. Она словно бы чувствовала себя виноватой немного за то, что Конни сократили, а она остается на работе, и считала своим долгом поддержать ее.

У Вали — румянец в полщеки, русые волосы, крепкая крестьянская стать и совсем несложные требования к жизни. Выйти замуж, прикрепиться к хорошему распределителю, занять место старшего делопроизводителя на службе вместо этой мымры Качановой — вот, пожалуй, и все.

Войдя в комнату, она недовольно сморщила носик, отодвинула штору и открыла окно.

— Ты все сидишь? Одна, в духоте, без свежего воздуха… нельзя так распускаться!

Конни только плечами пожала. С улицы пахнуло зноем, раскаленным асфальтом, солнечные лучи бьют прямо в лицо, так что хочется прикрыть глаза рукой. Она молчала, ждала, пока Валя уйдет, но подруга, казалось, не замечала этого. Она уселась на стул посреди комнаты, заботливо расправила на коленях новое платье в горошек и быстро-быстро затараторила:

— Смотри лучше, какая погода хорошая! Мы тут уговорились — едем в Химки, большой компанией. Давай с нами, весело будет! Будет товарищ Весьепольский, — сказала Валя со значением, и ее глаза таинственно заблестели, — он давно о тебе спрашивает! Интересуется.

Конни отрицательно покачала головой:

— Нет, нет, мне что-то не хочется сегодня. Видишь, дел сколько! — Она показала на разноцветную кучу одежды, небрежно брошенную на стул. — Да, кстати, тебе же всегда мое платье нравилось — вот это, голубое, с кружевным воротничком? Возьми! Дарю. Мне уже не пригодится. И вот еще — чулки, туфли…

Валя повела сдобными плечами и сказала неодобрительно:

— Ты прямо как помирать собралась! Нельзя же так раскисать…

Но платье все-таки взяла и сразу же ушла, как будто боялась, что Конни передумает.

После Валиного ухода Конни прилегла на кровать. Визит подруги утомил ее. Разговаривать с кем-то было тяжело, словно камни грузить. Сейчас ей хотелось только одного — поговорить с Сашей, хотя бы мысленно. Она закрыла глаза, представляя себе его лицо до мельчайшей черточки — глаза, улыбку, ямочку на подбородке… Еще немного — и ей показалось, что Саша здесь, совсем рядом, стоит лишь руку протянуть.

Резкий, требовательный звонок в дверь вывел ее из сонного оцепенения. Сначала один, потом еще и еще… Точно — один длинный, два коротких, значит, к ней!

Конни встала, поправила растрепавшиеся волосы и пошла открывать.

За дверью стояла почтальонша Катя с толстой сумкой через плечо. Лицо ее, раскрасневшееся, потное и сердитое, выражало крайнюю степень неудовольствия. Видно было, как устала она бегать по жаре, когда хочется сидеть где-нибудь в палисаднике и пить холодный квас, а вот приходится работать, и все из-за пустой прихоти несознательных граждан, которым вдруг приспичило писать письма друг другу.