Кольцо богини - Борисова Виктория Александровна - Страница 7

Дождь уже кончился. Подниматься из оврага по размытому склону было тяжело, но и сил как будто прибыло, как после долгого отдыха или сладкого сна. Словно по наитию он находил самый удобный путь, и ноги ступали крепко, уверенно.

Выбравшись, наконец, из оврага, он обернулся и посмотрел на небо. В глубокой и чистой синеве, словно омытой прошедшим дождем, протянулась радуга. Саша еще долго смотрел на нее. Казалось, кто-то там, наверху, протянул широкий, празднично-разноцветный мост от земли до неба… Потом, будто спохватившись, закинул на плечо потяжелевший ягдташ и зашагал прочь по раскисшей дороге.

Когда Саша добрался до дому, уже совсем стемнело. Тоненький серп ущербной луны освещал тусклым светом заросший сад, и старую беседку с покосившимися столбами, и кусты сирени, буйно разросшиеся у крыльца… Сейчас он как будто по-новому увидел все это. Впервые в жизни он заметил бедность и запустение обветшавшего родового гнезда, и сердце его сжала щемящая грусть.

Несмотря на поздний час, во всем доме почему-то горел свет. Саша хотел проскользнуть к себе в комнату тихо и незаметно, но не тут-то было. Маменька выбежала на крыльцо, накинув на голову старую вязаную шаль.

— Сашенька, голубчик! Слава богу!

Лицо ее как будто съежилось и постарело за эту ночь. Саша впервые увидел седые нити у маменьки в волосах, сухие, запекшиеся, словно горячечные губы, лихорадочно блестевшие глаза, горестные складки у рта — и острое чувство жалости и вины больно сжало его сердце. Он неловко обнял ее, она уткнулась лицом ему в плечо (только сейчас Саша заметил, насколько стал выше ростом!), и плакала, и все говорила, горячо и бессвязно:

— Я чуть с ума не сошла… Гроза страшная, град с куриное яйцо… В Покровском двух подпасков в поле убило… Я все молилась… Сжалилась надо мной Царица Небесная! Ну, пойдем, пойдем в дом скорее, у меня самовар горячий! Простудишься еще…

Маменька с трудом стояла на ногах. Они вошли в дом, и Саша осторожно поддерживал ее за локоть — впервые как взрослый, как мужчина.

Отец тоже не спал. Заложив руки за спину, он расхаживал взад-вперед по застекленной веранде, на которой обычно пили чай, когда собирались гости, и дощатые полы жалобно скрипели под его тяжелыми шагами. Почему-то в этот поздний час он был одет как днем — в строгий черный сюртук, застегнутый на все пуговицы, и цепочка от часов вьется из жилетного кармана… Увидев Сашу с маменькой, он резко остановился.

— Что ж ты, сын… — начал он и вдруг осекся, как будто горло у него внезапно перехватило. Папенька достал белоснежный носовой платок из кармана, снял пенсне и зачем-то стал протирать его.

Своим новым, все замечающим зрением Саша увидел его седые виски, усталые глаза, ссутуленные плечи — и новая волна острой, жаркой любви и жалости накрыла его с головой. На миг Саша даже позабыл о своей находке — так захотелось подойти к отцу, обнять, уткнуться лицом в колени, как в детстве.

Тяжелый ягдташ оттягивает плечо. Ничего-ничего, сейчас они увидят, что сын их — больше не ребенок!

Не говоря ни слова, Саша прошел к круглому столу, накрытому белой скатертью, — за ним обычно но вечерам собиралась вся семья, — торопливо достал тяжелую крынку, хотел было показать свою находку…

В этот момент ветхий, растрескавшийся глиняный сосуд рассыпался у него в руках. И — хлынул на белое полотно золотой водопад! Монеты текли сквозь пальцы, переливаясь в свете керосиновой лампы «молнии», падали на стол с тяжелым стуком, катились по полу…

Папенька с маменькой стояли, не в силах вымолвить слово от изумления. Охи, ахи, расспросы и рассказы о происшедшем — все это будет потом. А пока… Древнее золото, бог знает сколько лет пролежавшее в земле, ворвалось в их жизнь, как чудо, как послание из иного, неведомого мира. Саша улыбался торжествующе и гордо.

А кольцо на груди чуть трепетало в такт биению сердца.

Максим с трудом оторвался от тетради. Часы на стене показывают половину третьего ночи. Время, конечно, позднее, и глаза слипаются… Убрать бы сейчас нежданную находку подальше, припрятать до лучших времен, да пойти спать. Только ведь разве уснешь теперь, не узнав, чем все кончилось?

Максим твердо знал, что не сможет выпустить тетрадь из рук, пока не дочитает до конца. Прямо сюжет для романа! Только вот слишком неправдоподобно выглядит ситуация, когда клад прямо под ногами валяется и легко дается в руки мальчишке. Любой редактор придерется — и будет совершенно прав. Такое только в плохих романах бывает…

А еще — в жизни.

Черт, в самом деле, как интересно! Что там про «Кудеярово отродье»? Неужели Саша — и есть потомок знаменитого разбойника? Как там говаривал булгаковский Воланд? «Кровь! Причудливо тасуется колода…»

Версия эта выглядит дико и глупо только на первый взгляд. Давно, еще в институте, читал Максим, что народные предания упорно называли Кудеяра сыном опальной царицы Соломониды Сабуровой, заключенной мужем в монастырь за «неплодие». Царь отправил наскучившую супругу в Суздаль, подальше с глаз, и тут же, буквально через пару месяцев, женился на юной красавице Елене Глинской, будущей матери Иоанна Грозного. Только не все было так просто… Вскоре разнеслись слухи, что царица беременна.

Австрийский дипломат Герберштейн в «Хрониках жизни московитов» приводит прелюбопытный рассказ о том, что уже в монастыре Соломонида родила сына, но никому его не показала, только призналась, что младенец «отдан надежным людям до возрасту его»… Вопрос — кому? Кому могла царица доверить долгожданного ребенка, за жизнь которого имела полное основание опасаться? Скорее всего — своим родственникам, кому же еще!

А дальше пошло совсем непонятное. Вроде бы ребенок вскоре умер… Только потом, уже в советское время, при раскопках в гробе-колоде нашли только куклу, наряженную в шелковую рубашечку с кистями. Так что ребенок либо никогда не жил на свете, либо…

— Максим, ты почему не спишь?

Запахивая халатик на груди и щурясь от яркого света, в кухню вошла Верочка.

— Да так… Поработать захотелось. А ты зачем встала?

— Я проснулась — а тебя нет…

Верочка поежилась, будто от холода. Лицо у нее стало на миг испуганное, совсем детское. Максим встал, обнял ее за плечи.

— Куда ж я денусь, Веруня! Не сбегу же… Ты посмотри на улицу — хороший хозяин собаку не выгонит!

И верно — снег идет сплошной стеной. Завтра на улице, наверное, будет ни проехать ни пройти, и все дороги Москвы заполнят многокилометровые автомобильные пробки. Максим в очередной раз тихо порадовался, что ему-то нигде отбывать от звонка до звонка не надо и штраф за опоздание не начислят…

Он наклонился к жене, поцеловал милые сонные глаза.

— Один глазенок… Другой глазенок… Спать хотят, закрываются! Иди ложись, милая, не волнуйся. Я скоро.

— Ага, сейчас, только водички попью… Ой, а что это у тебя? — Верочка заметила фотографию на столе, бережно взяла ее в руки. — Родственник твой, да? Как похож — просто одно лицо!