Все демоны моего мужа (СИ) - Райнеш Евгения - Страница 49

Я посмотрел на мамины опухшие заплаканные глаза, и меня вытошнило прямо на пол....»

«... потому что я уже не помню, что делал и что говорил во время этих провалов. Аля смотрит на меня как-то странно, я замечаю в её глазах тот же ужас, что замечал на лице мамы и Элика, после того, как я ничего не помню. Страшно ещё и то, что, очнувшись, я чувствую себя полным сил. Словно эти силы я беру у близких мне людей. Хотя этот подъем совсем ненадолго, и я опять....»

«... на кладбище. Можно было принести белые цветы, это был любимый цвет, но из какой-то вредности я взял гвоздики. Вернее, словно кто-то заставил меня взять гвоздики, вопреки моему сопротивлению. Впрочем, к этому чувству, когда кто-то словно руководит тобой, мне уже не привыкать....»

«Она такая тонкая, как веточка, и такая же трепетная. Мне хочется укрыть её от ветра, и я слышу музыку в её присутствии. Это такое блаженство и отдохновение — слышать только эту нежную мелодию, и вдыхать её запах, который тоже — музыка....»

" Такая же тварь, как все.....«

***

Несколько несуразно мятых, драных листов, это было все, что осталось от моей надежды хоть что-нибудь понять. Я тупо смотрела на то, что когда-то было тетрадью, про которую мне говорил перед тем, как попрощаться, Влад. Мне даже не пришлось её долго искать, и теперь понимаю, почему она лежала на самом верху стопки каких-то производственных бумаг в верхнем ящике стола Влада. Кто-то из них, и я думаю, что это была хитроумная и подозрительная Берта, уже нашел его записи, и глумливо оставил мне только загадочные обрывки. Может, Берта наделала из остальных бумажных голубей, может, пустила на самокрутки — с неё станется, но факт остается фактом — здесь больше ничего не узнаю. Я сунула тощую тетрадь в сумку, и зашла в социальные сети.

Это было не очень удобно, а вернее, неудобно совершенно. Потому что в этот момент я стояла под мокрым снегом на привокзальной площади около высокого бордюра с небольшой заплечной сумкой и рюкзаком с ноутбуком. В рюкзак я напихала как можно больше вещей, поэтому он сильно оттягивал мне плечи. Быстро пролистала свою френд-ленту. Посмотрела на красивые горно-водопадные виды, которые на зависть всем публиковала Лия, и написала ей в личке свой новый номер телефона. Мы не виделись и практически не общались, если не считать общением дежурные поздравления с праздниками, очень давно.

Лия позвонила тут же.

— У тебя что-то случилось? — спросила она сразу. Я закрыла глаза, слушая родной голос, знакомый с детства, она все так же нежно начинала фразу и жестко обрывала её

— Что-то вроде отпуска, — сказала я.

— Ты хочешь приехать? Мы будем просто безумно рады, — интонация была нейтральной, но это ничего не значило. Я знала, что Лия действительно очень рада.

— Да, — тихо сказала я. — Очень хочу приехать. Я уже выезжаю.

Лия наверняка заподозрила что-то неладное, но не стала выяснять это по телефону. Я подробно выслушала, как добраться до Аштарака и где найти Лию и Алекса, затем забронировала билет до ближайшего к ним аэропорта. Когда я дала отбой, телефон задребезжал резко и требовательно. На экране высветилась надпись «Любимый». Это было так давно, что сейчас смотрелось просто издевательски. И угрожающе. Влад (или уже совсем Генрих) должен был быть на собеседовании, и предупредил, что телефон он отключит до вечера. Но он звонил. Словно почувствовал что-то. И, кажется, он знал уже наверняка.

Два смешных карапуза врассыпную убегали от нагруженной сумками молодой женщины, которая пыталась их поймать. Она была измучена и устала, еле сдерживала гневные крики, а малыши веселились от души. Я вытащила симку и бросила ее в уже заледеневший привокзальный фонтан. Он набивался мусором, видимо с той поры, как в нем отключили на зиму животворящий оборот воды. В кучу всевозможной грязи полетела и моя карта. Карапузы заворожено остановились, глядя с любопытством на мое расставание с симкой. Женщина, воспользовавшись моментом, тут же схватила их за капюшоны курточек, с благодарностью посмотрев на меня.

Мне стало как-то не очень хорошо, голову, словно резко сдавил тугой железный обруч, и я подумала, что до аэроэкспресса ещё есть время, и мне не помешает перекусить. На всякий случай постаралась вспомнить, когда ела в последний раз, точно не вспомнила, но получалось, что это было не сегодня, и, кажется, даже не вчера.

Тут же на глаза мне попалась столовая самообслуживания, где не нужно было ни с кем разговаривать. Я поставила на разнос греческий салат и стакан с вишневым компотом, протянула на кассу двести рублей, и поняла, что у меня кружится голова. Мне стало страшно, что я упаду сейчас прямо здесь. Стараясь не выглядеть пьяной, я мужественно дорулила с подносом до столика в углу. А когда села, то поняла, что не могу съесть ни крошки. У меня потемнело в глазах, замутило сразу все и везде: в солнечном сплетении, у горла, в висках. Глаза тут же пришлось закрыть, потому что невыносимо больно было смотреть на светлые стены и столы столовой. Эти светлые разводы то дробились на отдельные фрагменты, то сливались в одно большое пятно, вызывая у меня новые приступы головокружения и тошноты.

Мне показалось, что умираю. Какой-то силой воли я заставила себя не упасть на этот грязный пол в разводах только что выпавшего и уже стаявшего снега, который принесли на башмаках многочисленные посетители. Честно говоря, и не подозревала, что у меня есть подобная сила воли. Кругом были люди, они торопливо что-то жевали, чем-то запивали прожеванное, и никому не было дела, что космос открылся во мне тянущей воронкой где-то в районе солнечного сплетения, и все, что было мной разумной, засасывается туда со страшной силой. В голове пронеслось: «Неужели это все?», я еще пыталась определить по симптомам, что со мной происходит, когда голова упала на сложенные на столе руки. Меня пробил пот. В первых заморозках я чувствовала, что со лба у меня катятся крупные капли больной испарины, так же и с затылка, они скатываются, чуть щекоча шею, под капюшон куртки, и начинаю чувствовать их за воротом. А ещё очень боялась, что сейчас кто-нибудь подойдет и заговорит со мной, хотя бы спросит: «Девушка, вам плохо?». Я бы, может, даже не могла найти в себе сил, чтобы кивнуть.

В тот момент я явно поняла, насколько меня уже физически пожевали демоны моего мужа. И если оставались ещё хоть маленькие тени сомнения в правильности моего побега, сейчас как раз я прошла точку невозвращения. Постепенно дурнота отступала. Мне даже не поверилось, что смогла поднять голову и, вытирая крупные капли пота, катившееся по моему лицу, оглядеть зал столовой, который тоже постепенно становился на свое место.

На салат, который я выбрала перед приступом, даже смотреть было тошно. Немного поборовшись с жадностью (было до слез жалко впустую потраченных денег, которых у меня оставалось не так уж много) и состоянием организма, я решила оставить еду на столе. Кому-нибудь, кому она нужна больше, чем мне. Прислушалась к себе. Было гораздо легче.

Тем не менее, это состояние через некоторое время вернулось ко мне, и я все-таки, несмотря на все попытки держать лицо, где-то упала в обморок. Просто все, что происходило после этой столовой, я плохо помню. Люди пугали меня, казались одним темным угрожающим роем, и я стремилась затиснуться куда-нибудь подальше от этого гудящего монстра. В таком состоянии я зашла в самолет, и пристегнула ремень. На секунду в толпе заходящих пассажиров мне почудилось искаженное лицо Влада, и меня опять пробил холодный пот, но, к счастью, мне показалось. Потом мне не раз казалось, что я вижу это лицо, и меня шарахало от любого, кто заговорит со мной во время пути. Жажда жизни и чувство самосохранения все-таки вывели меня на финишную прямую. Я стремилась к друзьям, как раненый человек держится в скорой помощи из последних сил, чувствуя, что ему сейчас помогут. Приглушат боль, промоют рану и наложат на неё повязку. Он не умрет, этот раненый человек, ни от болевого шока, ни от заражения крови, ни от потери, потому что уже воет над ним сирена, и машина с красным крестом мчит в ночи. Чтобы исправить ошибку судьбы, которая решила, что вот сейчас ему и самое время умереть. Но нет, эта пляска жизни ещё продолжится. По крайней мере, для меня — точно.