Все демоны моего мужа (СИ) - Райнеш Евгения - Страница 53

Общество чинно расположилось по мягким диванам и креслам, я внимательно осмотрелась, но Ануш нигде не заметила. Шаэля тоже видно не было, что не удивительно, учитывая, как тетка скрывает своего драгоценного племянника от людских глаз. Впрочем, незабываемый голос Ануш я вскоре услышала из кухни, он вместе с терпким и сладким ароматом врывался в комнату, и окутывал всех присутствующих приятным ожиданием.

Честно говоря, всех, кроме меня. Я все-таки немного побаивалась встречи с сумасшедшей теткой Шаэля. Хотя Лия совершенно убедительно мне доказала, что сказительница не будет устраивать прилюдный скандал из-за племянника, которого она почему-то прячет от всей деревни.

— На самом деле, оказывается, это именно она настояла, чтобы тебя, случайную гостью здесь, пригласили на этот вечер, — с удивлением заметила моя подруга.

Я открыла рот от изумления.

— Она на меня совсем не будет злиться?

— Ну, может, подуется чуть-чуть, — подумав, добавила Лия. — Все-таки....

«Подуется чуть-чуть» меня вполне устраивало, и я даже постаралась расслабиться. Села тихонечко на угол длиной скамьи, видимо принесенной по такому случаю из сада. На скамью никто не покушался, так как присутствующим хватало места на многочисленных пуфах, креслах и диванах. Я могла тихонько рассмотреть компанию. Тем более, что вечер шел своим чередом.

Жена Рафа была совершенной ему противоположностью. Вся маленькая, плавная, гладкая и круглая, с подобранными под тугую косынку волосами, она, то сновала деловито между гостями, поддерживая светские беседы о сваренных компотах и надвигающейся свадьбе кого-то из ещё незнакомых мне жителей Аштарака, то быстро, грациозно и незаметно удалялась на кухню, где происходило священное действо. Хозяйка Рафа кивнула мне с добродушием, собиралась, видимо, что-то спросить, но тут её отвлекли, и она заскользила на зов о помощи. Я вдруг поняла, что не помню, как её зовут, и мне стало неудобно. Лия затерялась где-то, пропала из моего вида, спросить у неё я не могла. Краем глаза я выловила в окружение одетых для выхода женщин Джен. Она о чем-то горячо и убедительно спорила с молодой девушкой. В общем, Джен тоже казалась глубоко занятой, поэтому я решила полагаться только на себя.

Постепенно разговоры стихали, в воздухе прямо начала ощущаться торжественность момента. А потом все замолчали разом, и со стороны кухни появились две женщины, несущие с двух сторон большой красивый чан, от которого даже на расстоянии шел медово-пряный одуряющий запах. Женщин сопровождала Ануш, словно плывущая над полом в своем длинном красивом платье, на которое она сменила неизменные трикотажные бриджи. Она выглядела непривычно сосредоточенно, вся поглощенная наблюдением за тем, чтобы действо прошло, как нужно, без лишних эксцессов. Идущая за ней маленькая жена Рафа, которая несла на голове большой разнос с яркими, разрисованными многочисленными фигурками керамическими пиалами, хоть и была хозяйкой дома, но казалась менее озабоченной приемом гостей, чем Ануш. Как-то сразу стало понятно, тетка Шаэля здесь главная.

Женщины поставили праздничный, одуряюще пахнущий чан на специально подготовленный стол, и Ануш кивнула. Как-то все сразу поняли, что она имеет в виду. Я вдруг осознала, что в комнате совсем не осталось мужчин. А присутствующие женщины стали подходить к столу по одной, каждой Ануш большой поварешкой наливала в пиалу исходящий горячий паром напиток, и, подавая его, что-то тихо приговаривала на ухо подошедшей. Когда дошла очередь до меня, почему-то затряслись руки, и необыкновенное волнение охватило всю мою сущность. «Это просто глинтвейн», — пыталась образумить я себя, но эти несколько шагов, сделанные мной в сторону Ануш, показались вечностью. Словно вот-вот случится что-то очень важное и значительное в моей жизни, — так ощущала я этот момент.

Я подошла так близко, что увидела, как в красном коралловом вине плавают кусочки фруктов и каких-то пряных трав. А ещё — честное слово — мне показалось, что глинтвейн ровно и мягко светится. В смысле, от него действительно исходило сияние, которое чувствовали и даже наблюдали все присутствующие. Но так как никто этому не удивлялся, все воспринимали как должное, то я решила не удивляться тоже.

Ануш внимательно посмотрела мне в глаза, но в её взгляде не было и капли осуждения. Это была какая-то совсем другая Ануш, не та, что кричала на меня совсем недавно из-за активации кулона, истории, в которую я так неожиданно и легкомысленно влипла. Этот взгляд был полон какой-то нездешней мудрости и отрешенности. И в то же время он познавал суть саму того, на кого был направлен. Ануш подала мне пиалу и приблизилась к моему лицу.

— Возьми силу, свет и ярость её, — тихо, но уверенно сказала она мне. — Воспользуйся с умом и отвагой.

Я думала, что сейчас обожгу руки об исходящую горячим паром посуду, но керамика совершенно чудесным образом сдерживала жар в себе, и сама пиала оказалась приятно-прохладной. Руки чувствовали набитые на ней объемные фигурки, я кинула быстрый взгляд и оторопела. Эти картины, кажется, видела на кулоне. Да, это была все та же техника исполнения, и насколько позволял судить мой беглый взгляд, сюжет повторялся в пиале, как зеркальное отражение. Ануш загадочно улыбнулась мне и молча кивнула.

Я отошла со своей долей напитка в полном недоумении. В полной тишине все находящиеся в комнате женщины медленно и торжественно, маленькими глотками пили глинтвейн. Казалось, что его аромат звенит в этой странной густой тишине.

Пришло время и мне осторожно попробовать горячий напиток. Целая симфония вкусов взорвалась у меня на языке и покатилась звучанием слаженного королевского оркестра в голову, а оттуда теплой, все согревающей и укрывающей волной — к сердцу. Это не стоило называть обыкновенным опьянением, потому что главным ощущением, накрывающим меня в этот момент, было явное видение открывающейся двери в другое измерение. Все главные понятия, такие как «рождение», «смерть» и «жизнь», приобретали совершенно иное по силе значение. В этом не было смещений эмоциональных полюсов, просто чувствовалось все по-другому. Словно кто-то сильный, с совершенно иной точкой зрения на все окружающее, открыл во мне глаза и смотрел сейчас с умилением и на эту комнату, и на женщин, тихонько пьющих глинтвейн, и на большой красивый чан с глинтвейном самим. И, кажется, все присутствующие чувствовали то же самое. Наверное, так оно и было, такое вот чувство одновременного и единения, когда ты — это часть чего-то, и явного осознания отдельности и неповторимости твоей сущности.

Ануш сделала едва заметный знак рукой, и все стали возвращать пустые пиалы на место. Торжественная тишина была прервана, но чувство чего-то необычного, объединяющего всех этих людей и выделяющего каждого, как особую ценность мироздания, не прошло.

Под мягкий стук пиал, возвращаемых на место, в комнату входили оставшиеся в деревне на сезон большого снега мужчины. Их было всего пять человек, и каждый из них держал в руках не похожий на остальные музыкальный инструмент. Это были какие-то совсем необычные и очевидно очень старые инструменты, но я не большой теоретик музыки, поэтому могу и ошибаться. Единственное, что мне пришло в голову, это откуда-то известное мне название «дудук», когда я увидела в руках у одного из вошедших большую деревянную трубу. Оказавшаяся вдруг совсем рядом со мной Лия шепнула: «Это гариби, сейчас будет музыка». Впрочем, про музыку я догадалась и без неё.

— Что такое гариби? — так же тихо спросила я её.

— Музыканты. Они поют и играют только раз в год. В сезон большого снега. Слушай, это просто замечательно, — успела шепнуть мне Лия, и в тот же момент по комнате поплыли странные, одновременно зовущие за собой и печальные звуки. Они витиевато огибали все, что находилось на пути их звучания, одновременно проникая в сердце, заставляя его стучать в унисон со своими кудрявыми переливами и перекатами. В этой мягкой лавине, увлекающей за собой, бурлила горная река, то стремительно несущаяся по камням, то свергающаяся водопадом с отвесной скалы. Слышался щебет птиц, а сквозь причудливый калейдоскоп смыкающихся крон древних кряжистых деревьев проникало солнце. Я снова сидела на прогретом случайным осенним солнцем камне, и то ли в музыке самой, то ли перед моими глазами блеснуло что-то яркое, и в тот момент мне стало понятно, что это река сама принесла мне дары свои — кулон и ..... Шаэля? Музыка объясняла все, что происходило со мной, как только могла она. Не словами, а образами, которыми она щедро делилась, пытаясь открыть не то, что я вижу, а то, что таилось в сердце. Она словно вытягивала истинные чувства и желания из самой глубокой глубины, не заставляла, а намекала принять верное решение.