Добрая память - Хромченко Софья - Страница 16
- Предыдущая
- 16/20
- Следующая
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:
16
16. Дважды крещенная
Весной на побывку Борис возвратился
Из армии. Настю увидеть хотел.
Матвей отсоветовал – с ним поделился,
Хотя за родных он Бориса жалел.
«Зачем ты семью разбивать ее станешь?» –
«Я только увидеть». – «Аль мало я жил,
Чтоб мог ты солгать мне? Меня не обманешь.
Ты счастье свое, Борис, сам упустил.
Настя замужняя. Я до разводов
Сторонник не шибкий, а ты молодой,
Другую найдешь. Отступить – благородно.
Лезть в ее жизнь – вот поступок дурной.
Адрес не дам тебе. И в память дружбы
С отцом твоим лично тебя попрошу,
Чтоб впредь не искал ее, – Насте не нужно.
Развода я вам никогда не прощу».
Вышел Борис от него со слезами…
Просьбу он выполнил. Настя родить
Никак не могла. Ей детей доверяли
Сестры, но как этим горе избыть?
Нюра и Соня родили по дочке.
Расстроилась старшая было: ведь ей
Сын представлялся в мечтах уже точно,
Судьба ж всегда чаяний женских сильней.
Архипову – Женей назвали. Григорий,
Глядя на крупную дочку свою
(Недаром кормил он усиленно Соню!),
Тотча́с полюбил до беспамятства ту.
Была на Григория очень похожа
И так умилила тем душу его,
Что никого он на свете дороже
Скоро не знал, забавляя ее.
Соня на мужа глядела с улыбкой.
«Всем детям своим имена загадал
В утробе я так, чтобы им без ошибки,
Кто б ни случился, заранее дал.
Родился бы мальчик – Евгений назвали.
Дочка – Евгения. Ведь хорошо?»
Вокруг все смекалку отца признавали.
Детишек загадывал Гриша еще.
Соня молчала. Одно огорченье
Было ей – дочку Григорий крестить
Наотрез запретил: «Для чего той крещенье?
Сказкам поповским не будешь учить!
Сама уж ходи, раз не можешь иначе,
Но дочек не дам! Я давно коммунист,
И дочери будут! О чем, Соня, плачешь?!»
Больно ей было, что муж атеист.
Дочку тайком, без него, окрестила.
Год миновал. Чтоб на внучку взглянуть,
Матрена меньшого сынка навестила.
Понравилась Женя: «От матери – чуть.
Не поздняковская – наша порода,
Архиповых! Можно на лето свезу
Из города пыльного я на природу?» –
Матрена спросила. Мать скрыла слезу.
Свекрови ей вслух поминать не хотелось
О дочери старшей, какой уберечь
В селе их не вышло. Григорий тут смелость
Взял согласиться: «Бери! О чем речь?»
Вздрогнула Соня. Смолчала. «Ох, Гриша,
Зачем ты?» – хотела спросить уж она,
Но поняла, что доставить муж ищет
Матери радость. Ведь мать-то одна!
Втайне Григорий досель тяготился
Случаем давним; и тем, что простить
Смерть Василисы в письме он решился,
И тем, что не мог боль в душе отпустить.
«Мать так страдает! – ему говорила
Груша. – Уж ты с ней поласковей, брат!»
Сама всех родных неизменно любила
И не искала, кто в чем виноват.
Матрена взяла Женю. Ме́ньшему сыну
Слукавила: чаяла внучку крестить.
(О том, крещена ли, у Гриши спросила,
А Соня не смела ему говорить.)
Вздыхала Матрена: «Дитя некрещеным
Великий грех бросить – родимая кровь!
Коли помрет, так не стать и спасенным!»
Не знала, что крестит крещеную вновь.
К батюшке бросилась: «Не погубите
Младенца безвинного! Сын – атеист,
Снохе запрещает крестить. Окрестите!» –
«Рад помочь. Сын у тебя коммунист?» –
«Да». – «От родителей я безымянных
Крестить не могу. Нужно в книгу вписать,
Чье дитя. Есть свидетельство?» – «Я ль не по правде
Ужели могу имена их назвать?
Обидели, батюшка! – сердце Матрены,
Будто с горы крутой, ухнуло вниз. –
Свидетельства нет у меня… Некрещеной
Неужто оставите? Что за каприз?!
Ах, бюрократ! Да я, что ли, чужая?!
Первый раз видите? В храм не хожу?!» –
«Есть указанье. Другого не знаю.
Увижу свидетельство – внучку крещу».
Матрена от брани едва удержалась.
Женю оставив Антона жене,
Она в сельсовет что есть духу помчалась.
Объяснила всё: «Нужно свидетельство мне!»
И тут ей отказ: «В Москве внучка роди́лась.
Бумагу не можем о ней выдавать –
Нет права». Матрена так гневно бранилась,
Что документ не смогли всё ж не дать.
Со слов ее в тот же день всё написали.
Печатью заверили. Не говорить
Об этой уступке в селе умоляли.
Место рожденья пришлось уж сменить.
Матрена с бумагою в церковь: «Крестите!» –
«Подложное? Грех!» – Головой поп качал. –
Внучка ж московская! Впрочем, несите, –
Понял, что сам он к подлогу толкал.
Так Женю крестили второй раз. «Сыночек, –
Матрена в Москве повинилась потом, –
Уж я окрестила, прости, твою дочку,
В той церкви, где сам был младенцем крещён.
Помрет – в раю будет». Всплеснула руками
Соня. Лицом побледнела она:
«Я прежде крестила. Беда!» – «Да что с вами? –
Смеялся Григорий. – Какая беда?
Ну, искупали малышку два раза.
Подумаешь!» – «Ты тут, сынок, виноват, –
Мать рассудила. – По-Божьему сразу
Надо всё делать. Славяне крестя́т
Спокон веков. Соню обидел напрасно:
Тайком ей пришлось дочку в церковь носить.
Пироги печешь, Соня, не спорь уж, ужасно. –
(Та испекла, чтоб свекровь угостить.) –
А что в церковь ходишь – хвалю! Всегда знала:
Пусть лучше живот сын похуже набьет
(Таланта к стряпне у тебя, Соня, мало),
Зато о нем слово до Бога дойдет.
Молись за безбожника!» Соне приятны
Были такие Матрены слова,
Хоть, зная метания сердца, обратно
Их, вероятно б, свекровь забрала.
Соня сама себя грешной считала:
Муж от всего ее сердца любил,
Она ж, покоряясь, любовь принимала,
Да недовольна порой была им.
У Бога просила любви она к мужу
И всяческих благ ему. Знала, никто
Неудовольствия б не обнаружил
На лице добром и кротком ее.
Семью их счастливой и крепкой считали.
Из деревень бежал в город народ –
Колхозы крестьян быстро в бедность вогнали,
Хоть прежде сулили беречь от невзгод.
К Архиповым семьями ехали люди –
Их земляки. Как могли не принять?
Откажешь – беда непременная будет:
Станут твои земляки голодать.
С округи тянулись. Сменяя друг друга,
Быстро в Москве закреплялись они
Или назад возвращались с испуга –
Не все принять жизнь во столице могли.
С начала тридцатых так много бывало
Гостей у Архиповых, что не всегда
Соня число проживающих знала.
Шести человек постоянных семья:
Она, муж, две дочки, два Сониных брата –
Один брат учился, работал другой.
Таяла всякая в доме зарплата.
Да земляки, что валили толпой.
До восемнадцати враз всех садилось
За стол человек. Было, что приезжал
Кто-то внезапно. «Уж сделайте милость…» –
На пороге негаданный голос звучал.
Соня с улыбкой спокойной вставала,
Радушия полная, из-за стола
И гостю тем место свое отдавала,
Всем говоря, что поела она.
«Жалко родных мне», – всегда говорила
Матрене, когда та, бывало, ее
За то, что им «сели на шею», корила:
«Столько людей! Детям-то каково!
Младшая спит на полу, а у старшей
Спина заболела уж от сундука –
На нем спит, сердечная». – «Это пока что.
Кончится темная, верю, пора.
Вот тогда дочкам кровати поставим,
А пока некуда». С мужем они
Матрене свою всякий раз уступали,
Когда приезжала проведать семьи́.
«Шибко родни у тебя, Соня, много.
С какого колена-то числишь родней?» –
«Я не считаю. Все живы от Бога».
Матрене по сердцу ответ был такой.
Соню она и не шибко бранила.
«Дал безотказную душу Господь, –
Вздыхая, о младшей снохе говорила. –
Для чужих ущемляет свою кровь и плоть!
Кто так живет?» – «Вот хоть Петр к примеру, –
С умыслом Соне рассказ завела. –
Ему тоже жаль земляков своих, верно,
Но в дом не пускает приезжих – семья!
Одно исключение сделал для Маши –
Свояченица, а с тех пор никого!
Приедет к нему кто, под дверью и ляжет!
По округе вперед пустил слово про то». –
«Неужто не ездят?» – дивилась лишь Соня. –
«Я не видала. Ты думаешь: злой?
О Петре говорят по округе худое:
“Зазнался!” А зять дорожит мой семьей!» –
«И к Маше не ездят?» – «Не ездят и к Маше.
Ей тяжело ж за гостями ходить –
Сердца порок. Ничего тут не скажешь!
Умеют зятья моих дочек любить.
Горой за них станут!» – «И я ради Гриши…
Да днем не бывает у нас никого:
Кто не работает, те место ищут». –
«Зато у вас ночью народу полно». –
Соня смутилась: – «Пристроим всех скоро». –
«Сама про сестер своих, Соня, скажи –
Нюру да Настю: к ним ездят? Укора,
Захочешь сказать, за вопрос – не держи». –
«Не ездят…» – «Одна всю округу пускаешь!» –
«Я не умею прогнать земляков.
И Гриша не может». – «О Грише я знаю,
Что любит тебя он. Всё кроет любовь.
На всё сын готов ради нежного взгляда…» –
«Братьев женю, отделю». – «У тебя
Хорошие братья – всегда видеть рада». –
Матрена правдива хвалою была.
Сонины братья ей нравились. Ваня
Был доброй души весельчак озорной,
Любил на гармошке играть, на баяне
И всех очаровывал справной игрой.
Девки за ним, стыд не помнивши, ви́лись!
Скольких уж спортил! Совсем как Антон
В пору свою: был горяч, как любились,
Но переменчивый в сердце своем.
К скорым легко остывал он победам.
«Осталась в селе, говорят, у него
Большая любовь; ты не знаешь, кто это?» –
Матрена у Сони пытала давно. –
«Откуда мне знать?» – Тут неправду сказала…
Саша на старшего брата глядел
И подражал ему нравом немало.
Правда, играть хорошо не умел.
Мечта его сердце теснила другая –
Летчиком стать. Ваня шел на завод,
А Саша в училище летное – взяли,
Хоть ростом повыше быть должен пилот.
Долго осматривали, сомневались.
Экзамены сдал, но вот рост… «Отчего,
Летчиком стать ты, – спросили, – мечтаешь?» –
«На небо гляжу и уж знаю: мое.
Я на земле не смогу. Пристрелите,
Если летать мне никак не судьба». –
«Летчиком быть – смерть пытать». – «Не смутите.
Смерть так и так на роду всем одна».
Его рассужденья понравились. Скоро
В училище ставили Сашу в пример.
Бабушкой звать стал в Москве он Матрену,
Доставив тем радость сверх всяческих мер.
«Я дедов-бабок не видел родимых,
Так вы своим внуком зовите меня», –
С доверчивой нежностью ей говорил он.
Помнил, что маму любила она.
Зла ей не помнил. К ее посещенью
На стипендию сладости он покупал,
До слез доводя тем Матрену почтеньем.
Бег времени нрав ее властный смягчал.
Всякой она доброте умилялась –
Теплому слову, улыбке чужой,
Маленьким детям. «Так вот она, старость!» –
Думала. И … не боролась с собой.
16
- Предыдущая
- 16/20
- Следующая
