Угол 75-ой и 79-ой или Кошмар барбершопа (СИ) - Мар Саша - Страница 4

…в общем, ваша эгоцентричность очаровательна, но несносна, с чего ты взяла, что я о тебе думаю, со школы еще, что я вообще про тебя помню… — ты дебил, — Андрюха ржет, — не-не, я даже круче сказал: «ваша эгоцентричность столь же очаровательна, сколь и несносна», — а можно было без понтов? — ну, можно и без, но обычно получается беспонтово, скучнее гораздо, — ты — дебил, тебе баба даёт, даёт поня-ать, что как бы, ну.. вперед Ромио, — смысл, больше головняков, зачем мне это надо, — не, погоди, а что там про бритьё башки, на лысо, что типа бреешь и меняешь? что, шаверму? чего ты сказал? — карму, дебил, ну, судьбу, — в смысле? — ну, бреешься и меняешь судьбу; фишка в том, что непонятно, что на что меняешь, хорошее на плохое или необарот, может, у тебя и так все было бы зашибись, а ты побрился, и теперь у тебя все будет плохо, казино типа, рулетка, лотерея, ну, приятнее думать, конечно, что ты побрился и в волосах оставил негативные всякие вещи, — вшей? — ну и вшей тоже, — и типа, твои состриженные волосы, такие, в которых отрицательная энергия сохраняется, они превращаются в тебя же, но в параллельном мире, но они такие, мол, проклятые получаются, потому что закон сохранения энергии: негатив с тебя ушел, а где-то остался, то есть ты, по сути, не избавился от него, а отпустил на волю, — вшей? — и вшей тоже! успокойся, — и что тут страшного? — в смысле? — ну, волосы, что в них страшного? — а что, не страшно? а что страшно? — ну там убийства всякие, отрезание всего подряд, кишки наружу, — а то, что в зеркало сморишь и видишь не себя, не Лёху красавчика, а чёрта какого-нибудь, не страшно? — неа, — ну, это потому что ты занудный, — ага и очкарик, занудный очкарик — ага, а все очкарики кто? Guan Don-ы, правда, Паша, — он ушел, — Паша ушёл? вот Don Guan, короче, если я про это напишу книжку, то ты будешь в ней, и я тебя там умертвлю, так, чтобы тебе страшно было, — нет, вот вы на самом деле зря так думаете про очки, очки это супер аксес- суар… — а-сексуар? — аксессуар, который может помочь в трудной ситуации в общении, — Лёха начинает травить про буйную молодость, и это всегда хит, — я же в общаге жил, пока учился, а там как, особенно на первых курсах — бухаешь постоянно, ну и драки, и вот сидишь в комнате, пьешь, компания, и кто-то начинает быковать, а ты такой сидишь сначала молча, а потом так поднимаешь голову, ме-едленно снимаешь очки, и пока кладешь их на стол, так очень спокойно говоришь «ну, я вижу, разговор у нас не получается…», — то есть так начинались почти все драки в вашей общаге, — нет! в том и дело, что многие благодаря этому так и не начинались, меня батя научил, — по-моему тебе пора за чупа-чупсом, — да, и вообще — пора, аревуар кароч, — да, идите вы все сразу на, кароч, — и тебе не хворать.

***

На улице темно и морозно, ветер щиплет лицо.

— Ну что, где твой чупа-чупс тебя ждёт?

— В маркете каком-нибудь.

— Ну, пошли, провожу.

Мы бредём по перекопанному тротуару, брусчатка снята, ноги местами вязнут в песке, то тут то там из земли торчат длинные пластиковые трубы, красные гофрированные и чёрные гладкие. Несмотря на коммунальный коллапс, ночная жизнь полыхает огнями, сигаретным дымом, светом забегаловок и витрин, толпятся тинэйджеры с велосипедами, скейтами, вейпами, прыщами, стеклянными глазами, довольными улыбками и злобными ухмылками.

— А вообще, это конечно, отличная идея, вот так разом взять и избавиться от всей этой дряни, которое у тебя внутри.

— Тебе так плохо, чего в сортир не зашёл, давай зарулим куда-нибудь?

— Да-нет, я про стрижку, на лысо, состричь с себя весь негатив отрицательную энергию, ну и пусть она потом шарахается где-то, у меня же её не будет.

Мы перепрыгиваем через яму и оказываемся в круге света перед стеклянными горящими дверями супермаркета. Рядом на стене наляпанные объявления, теснятся как попало, друг на друга, жадно занимая выгодный клочок стены прямо перед входом. Конкуренция среди уличных рекламщиков безжалостная. Среди мешанины букв, восклицательных знаков и цифр выделяются четыре крупных одинаковых бумажки:

«Только сегодня!!! Куплю ВОЛОСЫ И ЧАСЫ. Дорого!»

Номер телефона густо замалёван чёрным маркером.

— Лёха, у тебя есть часы?

— Нет, я на телефоне всегда…

— А волосы?

— Отвали.

Я разглядываю объявление, пытаясь разобрать номер телефона.

— Ну, правда согласись, круто же: состричь с себя всё дерьмо, которое тебе жизнь, портит, просто — полчаса в парикмахерской, и ты — как новый, а?

— Главное, чтобы тебя не состригли.

— В смысле?

Я удивлённо оборачиваюсь, Лёха стоит и протирает снятые очки.

— В смысле, чтобы меня не состригли?

— Ну, а почему ты так уверен, что в этой истории — ты главный, а если вдруг ты и есть такой вот ошмёток состриженных волос, кусок отрицательной энергии, от которой кто-то хочет избавиться.

— Да не свисти, сам ты ошмёток, — я смеюсь и смотрю в прозрачную дверь супермаркета, — пошли.

— Ну, я вижу, разговора у нас с тобой не получается…

Это же мой голос звучит у меня за спиной! Я резко поворачиваюсь и вижу себя самого перед собой, надевающего очки. Блики от горящих дверей скрывают выражение глаз, но лицо этого второго меня напряженное и суровое. Наступает немота. Рядом с похожим на меня очкариком стоит низенькое волосатое существо, всклокоченные патлы извиваются пластилином, в его лице я вижу то прыщавого подростка, то сморщенного старика, то бледную девушки со впалыми щеками. Пытаюсь кричать, но не могу, открываю рот, но звука нет, звук уходит не наружу, а внутрь черепа, голова вибрирует от напряжения. Тот второй, похожий на меня улыбается, и я ощущаю его решимость и страх, страх сделать какой-то последний жуткий шаг, но он готов. Он ждет. Маленькое существо вытягивает вперед руки, из пальцев лезут длинные черные нити, волосы, они захватывают меня, липнут ко мне, притягивают меня к нему, тело к телу, голова к голове, нос к носу, его лицо меняется с бешеной скоростью, парень-девушка-старик, нас заматывает в плотный волосяной кокон, глаза к глазам, не могу закрыть, не могу отцепиться, не могу кричать. Оно разевает рот с кривыми желто-зелёными зубами и натягивает себя мне на голову, заглатывает меня полностью с головы до ног, как удав. И я лечу, в черноту. Всегда.

Я поправляю очки и смотрю на распластанную передо мной волосяную кучу. Руки дрожат, на лбу выступил пот. Омега стоит рядом и хихикает, голос его отдает прямо в уши справа и слева, хриплый старческий и чистый женский. Заглатывание пришлось ему по душе.

— Ну, что дальше?

— Поехали дальше, — он стоит чуть поодаль, но голос звучит прямо в ушах, и меня от этого бросает в дрожь, никак не могу привыкнуть к такой манере беседовать.

— Ещё много осталось?

Омега не отвечает, он подходит к трепещущей волосяной куче, делает маленький шажок вперёд и погружается в неё. Я медлю, и через мгновение из кучи выстреливают кривые как колючая проволока чёрные нити, прилипают ко мне и затягивают внутрь, и мы стремительно ныряем в бездонную тёмную яму.

Мимо проносятся всклокоченные облака плотного дыма, фиолетовые, зелёные, розовые, и сквозь них проступают зеркала в винтажных рамах, и полки, а на полках книги, банки из кунсткамеры, наполненные формальдегидом, светящиеся болотным цветом, с зародышами уродов, гигантскими гусеницами и червями. Свистит ветер.

— Осталось много ещё? — кричу.

— Ты сколько раз брил голову, четыре, пять?

— Три!

— Значит ещё один, и будешь чист.

Я буду чист.

— Давай искать!

Мы летим дальше, зеркала загораются экранами телевизоров, в которых я вижу себя. Проплывают мои повседневные картины: еду на работу, иду домой, с женой и детьми, я, я, и снова я, детство, школа, институт, вот я маленький, мне четыре, и у меня истерика, я не хочу идти в парикмахерскую и довожу отца до белого каления.