Голова бога (Приазовский репортаж) (СИ) - Марченко Андрей Михайлович "Lawrence" - Страница 38

Город торговал, а, стало быть, жил, дышал.

Минуя базарные ряды, Аркадий приценился, но ничего так и не купил. От базара прошел по Бастионному спуску, где тоже торговали, но иным и по-иному. Здесь размещалась, барахолка, блошиный рынок.

Сюда редко заходил квартальный надзиратель, ибо маклачили тут по зову сердца, без малейшей выгоды для себя. И, следовательно, вероятность получения взятки стремилась к нулю. Продавались вещи слегка поломанные, одежду вышедшую даже из провинциальной моды. Попадались такие предметы, назначение которых не было известно даже продавцу. И это было прелестно! Что-то таинственное имелось в подобных базарчиках, причем именно летом. Аркадию они напоминали рынки Востока, где можно было купить лампу Аладдина или что-то наподобие.

Как водиться на блошиных рынках, свой товар владельцы раскладывали прямо на земле, сами садились либо на принесенную табуреточку, либо прямо на корточки.

Раньше, когда Бастион находился в запустении, по спуску никто не ездил, и торговцы занимали всю проезжую часть. Теперь они же были вынуждены жаться к обочинам.

Аркадий прошел вдоль ряда продавцов, приценился к вполне приличному макинтошу, но даже не стал торговаться, отложив покупку на будущее. Рядом на ящике из-под овощей сморщенный старик продавал тоненькие брошюрки на дрянной бумаге «Щитъ духовный» и мастику патентованную якобы с запахом кошки. По рассказам продавца, ей следовало намазать в хате стены, и мыши, почуяв кошку, побоятся высунуть из нор носы и вскорости перемрут от голода. Сомневающимся продавец клятвенно обещал, что если мастика не поможет — ее можно вернуть.

Походив немного, Аркадий нашел что надо: нож с лезвием в ладонь длиной, с латунной гардой и деревянной ручкой с деревянными же ножнами. На лезвии имелись оспины ржавчины, но сам нож был вполне прилично заточен.

От Бастиона пошел на Биржу, и, срезав дорогу через склады, вышел на Торговую. По ней тащились возы с зерном нынешнего урожая. От пшена густо пахло солнцем, молоком, пылью, и, казалось, словно степь вторглась в городишко.

Дойдя до выезда из города, Аркадий отправился в чумацкий табор. Там, на вытащенный из тайника, не слишком окровавленный червонец, он купил полпуда соли и получил положенную сдачу. При этом он дрожал от страха, но страх оказался напрасным. Огромный хохол, который атаманил в обозе, на деньги взглянул лишь мельком, и велел выдать соль.

Соль Аркадий снес домой и стал нервно прохаживаться по комнате — до встречи оставалось где-то с час. Подумалось — пойти осмотреться? Нет, это лишнее: место встречи и без того отлично известно. И известно не одному ему.

Аркадий задумчиво запустил руку в свои волосы. Пронеслась мысль: не мешало бы подстричься — по такой жаре заросшая голова просто плавилась. Кроме трат, это сулило и потерю времени, коего также не хватало. Еще подумалось: как бы здорово было, если бы имелась возможность шевелюру снять, словно шляпу, отдать куаферу пока та не нужна — например, на время сна. А после — забрать ее, как забирают из мастерской починенное платье или сапоги. А еще было бы здорово, если бы имелась некая машинка, заменяющая медленные ножницы…

Он покачал головой, вытряхивая из нее посторонние мысли.

…На Бастионе, отмечая полдень, громыхнула пушка. Палили, надо сказать холостым, ибо, во-первых, на каждый день ядер не напасешься, во-вторых холостой выстрел — самый громкий. Обычай этот ввели недавно, но он уже успел расколоть общество. Как водится, городские мальчишки были в совершеннейшем восторге и сбегались смотреть на каждый выстрел. Девочки и девушки мило пугались. Им, похоже, нравилось пугаться. Мастеровые к пальбе относились скорей с симпатией. Часы имелись мало у кого, да и не всегда удобно на них глядеть. А так, если бабахнуло, значит все, шабаш, обед. Не пропустишь.

Зато бабы, особенно живущие недалеко от Бастиона кляли почем зря. Говорили, что выстрел пугает кур, и те хуже несутся. А уж если умирал хоть цыпленок, то винил в его смерти пушку — не иначе от ее выстрела надрывалось сердце у твари. Мужики от жалоб своих суженных отмахивались. Что с них взять, одним словом бабы!

Когда ударила пушка, Аркадий стоял, где и было написано: на углу Греческой и Екатерининской, вглядываясь в лица немногочисленных прохожих. Он пытался угадать своего будущего информатора. Вот идет дамочка с изящными формами, но слегка печальным лицом. Может статься, Ситнев был ее тайной любовью, и о находке ей известно все… Она прошла мимо Аркадия. В самом деле, это не могла быть она. Записка была написана скорей мужским почерком, человеком хоть и малограмотным, но все не безграмотным.

Количество «і», употребленных не к месту наводило на мысль о малороссе. Однако же нет, лица, знающие и русский и украинский язык обычно не ошибались с»?». Существовало простое негласное правило: если при переводе слова на украинский в сомнительном месте возникало «і», то в русском писалась»?», в противном же случае — «е».

Вот, положим, письмо написал переходящий улицу подмастерье в рваном переднике. Возможно, Ситнев заказывал у него какой-то прибор, или просто точил лопату, да обронил какое-то словцо. Нет, тоже не он.

Внезапно Аркадий услышал, как кто-то подкрался сзади. Хотел обернуться, но поздно: под ребра ткнулось что-то холодное и железное. Мгновением позже он понял — пистолетный ствол.

— Что за на… — начал, было, Аркадий.

— А ты что думал, так просто тебе это с рук сойдет?.. Узнал, паршивец?

Аркадий действительно узнал.

— Ники, что ты…

— Молчать, — отрезал Николай. — Делай, что тебе сказано — и я тебя не убью. Шагай.

Они пошли по улице, так что прохожим казалось: вот идут два приятеля, которые обнялись, которых мужская дружба связывает более, нежели плотская любовь — мужчину и женщину.

В голове стучало: неужели Николай — английский шпион?… Невероятно! А ведь он, Аркадий, его спас. Но Ники приехал в город на день позже того гелеографирования… Ну и что? Он мог, положим, остановиться на станции вблизи города, вечером обменяться сообщениями, переночевать на почте, и лишь на следующий день приехать в Гайтаново.

Но пещера! Николай не мог быть в пещере — он же боится замкнутых помещений. Все же имеется сообщник? Тогда и с эскадрой мог связываться второй…

Меж тем Ники втолкнул Аркадия в какую-то подворотню, похожую на ту самую, из страшного сна со старухой. В подворотне было сыро и казалось: дыхнуло могильным холодом. Крошечная дверь. Полутемный закуток, коридорчик, снова дверь. Ее Николай толкнул ногой, впихнул Аркадия вперед.

И юноша оказался в зале небольшого, вполне приличного кабачка. В углу, за накрытым столом их уже ждали боевые товарищи Николая.

— Господа! — крикнул тот. — Смотрите, кого я к вам привел! Мой спаситель! Господа, троекратное «ура» Аркадию!

Господа были изрядно подшофе, поэтому «ура» грянули неровно, но с такой охотой, что задрожали все склянки в кабаке.

— Садись, Аркаша! Угощайся! Сегодня пьем только за тебя!

В горле пересохло, и от протянутой кружки пива Аркадий не отказался.

— А признайтесь, здорово я вас разыграл! Струхнули! По глазам вижу, что струхнули! Но нет тут ничего постыдного! И не обижайтесь, право-слово! — смеялся Ники.

— И все же, я бы попросил объясниться… Записка ваших рук дело? Как вы могли меня так разыграть?

— Да очень просто! Батюшка рассказал, что вы возомнил себя сыщиком от журналистики, и теперь ищете убийцу Ситнева. Откройтесь, вам досадно, что отец запретил вам печататься о смерти генерала, и вы желаете наверстать тут.

Аркадий растерянно кивнул.

— А я, ведь, господа, уже серьезно в душе прощался с вашим обществом, с военной карьерой. Полагал, что плачут по мне, рыдают просто таки арестантские роты. И самое обидное, за то, что я не совершал. Ну, выпьем!

Прилетела муха, уселась на кружку и принялась потирать лапки так, словно она замыслила какую-то вселенскую проказу. Аркадий согнал муху, сделал глоток, заел соленым сыром, поданным для закуски.