Исповедь Еретика - Дарский Адам "Nergal" - Страница 39

И лейкемия тоже?

Конечно. Я сам не считал болезнь метафорическим воплощением зла. Была для меня просто врагом. Тем, что я должен победить.

Ты победил рак, Томаш Дзюбинский нет. Как получилось, что вы сдружились?

Все началось с его письма, присланного на электронную почту.

Ты ему написал?

Нет. Это он мне написал, когда узнал, что я болен. Я ответил, и дальше все пошло само собой. Я рассмотрел человека за маской безжалостной акулы бизнеса. Вдруг оказалось, что все то, что нас разделяло, в свете последних событий, смерти — просто глупости.

Вы выяснили все недоразумения?

Не было такой необходимости. Мы переписывались, много разговаривали по телефону. Без обиняков или намерений делать бизнес. Мы могли часами разговаривать о еде, о спорте, обо всем. Мы играли в одной лиге, у нас был общий враг. Он боролся с лимфомой, я с лейкемией.

Кому удавалось легче?

Казалось, что ему. Его часто отпускали из больницы. Он все время работал, организовывал концерты и ездил по миру. Он был болен в течении долгого времени, освоился со своей болезнью и хорошо умел скрыть, что ему плохо. Я понял это потом, когда мы встретились.

Как это произошло?

Меня перевели в Гливице на облучение. Еще раньше я написал ему, что буду там лечиться на протяжении некоторого времени. У меня в голове крутилось, что и он там лежит. Он мне ответил, что лежит в больнице в Катовице. Я удивился, но не придал значения. Наконец, когда я собрался ехать в Гливице, я снова ему позвонил. Тогда он признался, что лежит в той самой больнице, куда я еду. До сих пор не понимаю, почему он пытался это скрыть. Наверное, потому, что он находился в гораздо более плохом состоянии, чем хотел казаться во время наших разговоров. Может, ему просто было стыдно.

Но вы встретились?

Да. Договорились встретиться сразу, как я приеду. Честно говоря, он выглядел не лучшим образом. Каждый, кто был с ним знаком, знал, что он был довольно крупным парнем. Он просто был сильным. Такое у него было строение тела. Однако тогда в Гливице я увидел только тень Дзюбы. И был поражен тем, что болезнь сделала из сильного мужчины узника Освенцима. Он был очень худой, очень бледный. Мне показалось, что передо мной стоит смерть.

А сам разговор? Каким он был?

Он был другим, не таким, как по телефону. Как будто снял маску и перестал прятаться. В нем не оставалось ни капли жизни.

Ты ему об этом сказал?

Нет, я не хотел его расстроить. Скорее, это он много говорил о моем внешнем виде. Наверное, был удивлен тем, что я так хорошо держусь.

А ты держался?

Я чувствовал себя отлично. Если вообще в такой ситуации можно чувствовать себя хорошо. Я выглядел посвежевшим после приличной дозы стероидной терапии, с десятью килограммами на лице. Оно так распухло, словно его в улей сунули. Меня было просто много. Но настрой был боевым. Я чувствовал, что это финишная прямая. Меня ждало еще облучение. Или нет: это я ждал облучения. С открытым ртом.

Тогда ты видел его в последний раз?

К сожалению. Мы лежали на разных этажах. Но все время разговаривали по телефону или переписывались. К тому же, нас лечил один и тот же врач, доктор Себастьян Гебель. Иногда я спрашивал его о Томе.

Он рассказывал тебе о его болезни?

Нет, стойко хранил врачебную тайну. Том тоже не много говорил о своем состоянии. Именно на эту тему он не откровенничал. Как и в тот день, когда я говорил с ним в последний раз. Со времени моего приезда в Гливице прошло несколько дней. Вечером я позвонил ему, спросил о самочувствии. Он ответил, что все в порядке, если не считать лихорадки. Мы немного поговорили, и я пошел спать. Утром на обход пришел доктор Гебель. Я знал, что он не ответит, но, как повелось, спросил о своем друге. На этот раз доктор ответил… Ночью Том умер. Вечером, после того как мы закончили разговор, у него поднялась высокая температура, и он не справился с ней. И все.

Это подрезало тебе крылья?

Это был удар. От которого невозможно защититься. К несчастью, таких ударов было много. Люди вокруг меня умирали. И сегодня умирают. Теоретически я здоров, но все время должен проходить обследование. Весной я был у моего врача, доктора Агнешки Пекарской. Спросил, как чувствуют себя люди после пересадки, которые покинули больницу одновременно со мной. Оказалось, что один из тех людей прожил только два месяца. Он подхватил грибковую инфекцию и умер. По собственному желанию я снова получил но морде.

А если бы кто-то сказал, что это просто мир очищается.

Я понял бы. Меня с теми людьми связывали близкие отношения. Их проигрыш было сложно принять. Я поклонялся их борьбе, мы поддерживали друг друга. Они были для меня товарищами по оружию. Они ушли, с этим нелегко жить, но жизнь продолжается.

Тебе не кажется, что твоя дружба с Дзюбой несла в себе тонкую христианскую черту? Любовь к ближнему вместо ненависти, сострадание, прощение?

Я не думаю, что христианство монополизировало право на прощение и сострадание.

Они — основа этой религии.

Как и двуличие, и вечное оценивание. Что хорошо, а что плохо. Что черное, что белое. В моем мире больше двух цветов. Ницше написал книжку «По ту сторону добра и зла», ее название — слоган, пусть и избитый, но отлично отражающий мой подход к этому вопросу. То, что я отвергаю христианскую мораль, не значит, что моя мораль ей противоречит. Отрицание любви также глупо, как и отрицание ненависти.

Но откуда изменение ваших отношений, само желание дружить?

Такие вещи просто происходят, сами по себе. Сначала его болезнь, потом моя — все это способствовало тому, что былые занозы, ненависть и обиды перестали быть важными. Мне просто хотелось с ним встретиться и пожать его руку. Я чувствовал необходимость. Это не было результатом навязанных свыше моральных основ — это было сострадание, исходящие глубоко изнутри, альтруизм в чистой форме.

Ты чувствовал сострадание к другим больным?

Конечно. Меня радовало то, что благодаря распространению новости о моей болезни, удалось найти много потенциальных доноров костного мозга.

Ты таким же образом нашел донора?

С профессором Гельманом связались представители фонда доноров стволовых клеток Польши, DKMS. Он, в свою очередь, рассказал мне о них во время одного из обходов. По его мнению, они отлично зарекомендовали себя в поисках доноров. Я вручил им свою судьбу и не жалею об этом.