Амнезия, или Фанера над Парижем - Купрашевич Владимир - Страница 11

Долго не могу найти выключатель, пока не вспоминаю, что он на другой стороне от дверного проема. Затлевшая под потолком лампочка осветила серые, лишь оштукатуренные и уже потрескавшиеся стены. На одной из них, на крючках, гора ненужной одежды. В углу картонные коробки со всяким хламом прикрытые тряпкой. На полу такая же тряпка накинута на что-то продолговатое, приткнутое к стене. Хотя определить рисунок ткани трудно – все покрыто слоем серой пыли. Склеп. Руки мои перестают слушаться, но я тянусь к этой гробнице, стаскиваю накидку и долго осматриваю стопу полотен разных размеров в рамках и без рамок… Я опускаюсь на корточки и медленно перебираю плоды, скорее всего своих давних потуг. Некоторые из них я узнаю хоть и с трудом, другие словно не мной намалеваны, но даже те, которые я узнаю, кажутся выцветшими, и производят какое-то тягостное впечатление. Мне трудно поверить, что все это написано мною и в то же время не хватает сил оставить труху в покое. Черт меня дернул сунуться в кладовую, в этот склеп от которого я интуитивно шарахался и, не зря. Эксгумация продолжается всю ночь и лишь на рассвете, офонарев окончательно, я выползаю в комнату, запираю дверь на амбарный замок и задаюсь вопросом, к чему бы все это. Говорят, что, перед тем как предстать перед высшим судом, человека одолевают картинки прожитого. Те картинки, что я рассматривал, еще никак не связаны с этим прошлым и у меня нет абсолютно никакого желания ворошить его, но меня никто и не спрашивает, Увиденные эпизоды, лица, даже пейзажи напирают и вот-вот сорвут плотину, которой я из последних сил отгораживаюсь, но она уже трещит по всем швам…

Незапамятные времена. Аэропорт «Ржевка». Начинает накрапывать дождь, и я встаю под ветви большого старого дерева, одиноко торчащего на зеленом пятачке. Биолог из меня никудышный, но, думаю, что это сосна, и дереву не менее двухсот.

Узловатый ствол не производит впечатления живого, правда, темно-зеленая, крона, разметавшаяся над обочиной дороги единственное живое украшение поселения. Уже сквозь дымку отчетливо просматриваются полчища высотных зданий. Город наступает. Урбанизация. Слово, которое в моем сознании почему-то ассоциируется с крематорием.

Наверное, я здесь не затем, чтобы горевать о проблемах первозданности. Размышления эти скорее уловка. На посадочную полосу только что приземлился небольшой самолетик. Бормотаний авиадиспетчера отсюда не разобрать, но думаю, что это тот самый, прибытия которого я жду. А скорее я здесь, в надежде, что рейс отменен, или что самолет давно прибыл, или еще что. Вглядываюсь в немногочисленную группу пассажиров высыпавших на поле и ищу знакомое лицо. Та самая девчонка, которой судьбой приписано погубить меня. Узнаю ее по голубому плащу.

Любые отношения, которые могут усложнить мою жизнь, я всегда обхожу седьмой верстой, а при малейшей опасности упираюсь, как кот, которого пытаются стащить с дерева. Но, похоже на этот раз я дал маху. Вместо того чтобы вцепиться всеми когтями я вдруг расслабился и даже понесся на аэродром и только сейчас до меня стало по-настоящему доходить чем предстоящие радости для меня обернутся. Эта особа со смазливой мордашкой, которая уже заметила меня, в лучшем случае сорвет мне экзаменационную сессию, но мне предстоит другой, более жесткий экзамен. Экзамен на прочность. Зачем мне эти искушения?! Каждый считает себя исключением, но никто не возвращается на дерево своей независимости благополучно. Свадебные кортежи я воспринимаю как похоронные дроги. Не знаю, откуда это у меня взялось, может быть, природа в своем проекте допустила ошибку. А может быть это приобретенное.

Пытаюсь придать лицу нейтральное выражение, но боюсь, что диагноз заболевания виден издалека.

Выглядывает солнце. Наташка уже близко, а мне все никак не справиться со своей гримасой. Да и что там физиономия, уже из того, что я сюда приперся можно сделать соответствующий вывод.… У нее новая прическа. Косит под взрослую. Впрочем, она, наверное, уже получила аттестат. Она с ходу прижимается ко мне всем телом и целует в ухо, отчего я минуты две ничего не слышу. Какой-то рыжий мужик ставит рядом с нами чемодан и весь сияет, словно ему удалось переспать с ней.

– Чемодан тяжелый и он предложил помочь, – различаю я ее голос.

Искоса взглядываю на ее попутчика. Мне не нравится этот мужик, но я пожимаю плечами.

– Как у тебя дела? – спрашивает легкомысленность.

Я не понимаю, какие дела ее интересуют, и отвечаю наобум.

– Завтра экзамен.

– Последний?

– Если провалю, то последний.… Почему не поездом? Можно было пригородным, – спрашиваю я, стараясь подавить ощущение от ухмылки ее попутчика.

– Хотелось побыстрее, да и на самолете никогда не летала. Маме сказала, что еду поступать в институт.

– На самом деле? – я поднимаю чемодан и тащу его к площадке, у которой изредка

притормаживают такси.

– Можно подумать, ты не знаешь, – сияет девчонка.

Как же не знаю. Знаю. Завтра мне вставят два балла по предмету, который абсолютно не лезет в голову с той минуты, как я расписался в получении телеграммы. Повернувшись в сторону, замечаю, что и рыжий мужик волочется следом за нами. Я опускаю чемодан на землю.

– Мы вам что-нибудь должны?!– цежу я сквозь зубы.

– Да нет, не знал где остановка, – прикидывается дурачком рыжий и ускоряет свое перемещение к остановке, где наудачу появляется такси. Но, подлец, уже из тронувшейся машины помахивает дурочке, что стоит рядом со мной. Я перевожу взгляд на ее лицо и убеждаюсь, по ее порозовевшим щекам, что так оно и есть. Натуральная дура.

– Что, дорожный роман? – не сдерживаюсь я.

– Да просто этот парень сидел рядом…

– Парень?! – обалдеваю я. – Этот парень вдвое старше тебя.

– Ну, так и что?! Я просто сидела рядом на том месте, какое записано в билете. В самолете все сидят рядом с кем-то. Одиночных мест там нет.

– Все. Забыли, – прихожу я в себя.

Не хватало еще только, чтобы эта пигалица решила, что я ревную. С чего? Ведь оставил же я ее тогда в ее родном городке на растерзание сверстникам. Так нет, прилетела следом. В своем голубом плаще, который мы выбирали в ее городишке вместе.

Покупку тогда мы «обмывали» лимонадом «Буратино» и закусывали вафлями «Артек». Сидели на кроватях моего общежития, напротив друг друга и, когда я поднялся, чтобы принести салфетку, глаза ее заблестели, и она потянулась ко мне. Я опустился на колени, и мы впились губами друг в друга. Когда я оторвался, услышал ее шепот:

– Только я не умею.…У меня еще никого не было…

Я не сразу понял, чего это она не умеет, а когда до меня дошло, дурь в голове рассеялась моментально. Этого мне только не хватало. Уж это точно ловушка! Я поплел, что-то вроде того, что один из моих соседей по комнате должен скоро вернуться и тут же приврал, что он мне только что позвонил. Девчонка выкатила на меня глаза, но спрашивать, в какое это место у меня вмонтирован телефон, не стала. Я проводил ее до подъезда, где она вместо признательности за мое благородство заявила, что больше ко мне не придет. Не успел я осмыслить ее ультиматум, как восстал мой обманутый организм – меня свело так, что я невольно присел. Девчонка перепугалась, и кинулась было вызывать скорую. Кое-как я объяснил ей, что это не аппендицит. Объяснил, наверное, плохо, потому, что когда мы сели на скамейку в ближайшем сквере она снова полезла целоваться. Возвращаясь, я пообещал себе поставить точку. Пусть кто-нибудь другой…

Долгие дни абсолютного безделья и обострившееся финансовое недомогание наводит меня на мысль писать портреты, тем более что рисовать обнаженных я уже зарекся. Промысел тоже не безопасный, но здесь можно заработать немного денег. Тем более что другой статьи дохода у меня нет. От моих услуг оформителя или рисовальщика плакатов мои заказчики отказываются все чаще. Компьютерные технологии…

Работа выпадает не так часто, как хотелось бы. Прежде всего, потому, что нас, обосновавшихся на Невском, от Мойки до Фонтанки, целая шобла, да и лето еще толком не наступило – желающих позировать, особенно в прохладные утренние часы, единицы. Приезжих немного, а они, чаще всего и составляют нашу клиентуру.