Амнезия, или Фанера над Парижем - Купрашевич Владимир - Страница 8

– Говорят, что-то вроде художника, – нехотя отвечаю я.

– А-а. Наш брат. Раздвоение личности?

Я молчу. Но с диагнозом согласен.

– Пьешь?

– Наверное.

– Лучшее лекарство от этой паршивой жизни не алкоголь, а бабы. Поверь мне. А ты, как я понимаю, принимаешь его редко. Выражение на твоем лице такое, словно у тебя опустилась матка. А так вроде бы нормальный мужик. В штанах то что-нибудь шевелится?

Я молчу, потом неопределенно пожимаю плечами.

– Что, после травмы? – доходит, наконец, до поэта-гинеколога.

Молча киваю.

– Не смертельно. Надо расшевелить. Процесс выздоровления оттуда и пойдет. И с па-

мятью наладится. Почему бы ни оприходовать ту же Машеньку? Вон, какими маслеными глазками она на тебя посматривает.

– Да нет.…Это так… Просто знакомая, – не знаю, зачем плету я.

– Вот и замечательно.

– Нет, нет, – торопливо перебиваю я, догадываясь о продолжении темы. – Она замужем и вообще цели у нее другие.

Хохотнув, Демидов подводит итог.

– Значит, ты не женат и без бабы. В ауте,… Ну, ничего, дело поправимое. Тебе надо вылезать на свободу и лечиться. Сексом. Лучшее лекарство.

– Это, наверное, дорого? – пытаюсь отписаться я.

– Первый сеанс за счет заведения, – подмигивает Демидов.

–А что, есть заведение? – не зная о чем, смешу я его.

–Ну, есть и заведения. А есть у меня одна знакомая. Я ее лечил когда-то. Темпераментная женщина. Кресло, на котором другие падают в обморок для нее мечта. Она млела на нем, пока я ее осматривал. Изумительная это картина – женщина, испытывающая оргазм, когда ты к ней еще не прикоснулся.

– Так ты там и черпаешь это…вдохновение? – тянет меня черт за язык.

Демидов не обижается.

– Конечно там. Женщина для мужика целительница и души и тела. Созерцать ее плоть, улавливать ее реакцию на любое твое движение, даже на взгляд – бальзам на душу.… Происходит процесс омолаживания, появляется интерес ко всему. …Ну да, тебе это все надо пройти. Короче, выписываемся вместе. Бабы, конечно же, нас губят, но они же нас и спасают.

Перед отбоем Мария подходит к моей кровати и, поправляя одеяло, как мне показалось с улыбкой, задает неожиданный вопрос:

– Демидов просил, чтобы вас выписали вместе. Что вы на это скажете?

Я растерянно пожимаю плечами.

– Ну, в общем-то,…я не знаю.

– Хорошо, я похлопочу.

Почти с обидой смотрю на нее. Я как будто бы и не прошу об этом. Тоже хочет от меня избавиться? Ощущение такое, словно я собираюсь изменить ей, а она даже благословляет меня.

– А нельзя мне все-таки остаться?– бормочу я.

– Вам надо возвращаться к жизни …

Она старается произносить слова наставительным тоном, но мне в ее голосе слышится какое-то сожаление…

– Особенно с женщинами, – помолчав, добавляет она. – Хорошо если бы вы кого-то нашли…

– Может быть, я уже, – брякаю я.

Она переводит внимательный взгляд на мое лицо.

– Вы, наверное, забыли, что такое любить?

Я не в состоянии смотреть ей в глаза и рассматриваю спинку кровати у себя в ногах.

– Хорошо бы ваши отношения с женщинами переходили в близкие, понимаете?

Я киваю головой, но, видимо, неубедительно, потому что она спрашивает:

– Вы понимаете, о чем я?

.– Это же не обязательно должно быть связано с сексом, – засвечиваюсь я.

– Первичное чувство и зарождается, чтобы перейти в эту близость. Интимную. Ведь бутон, при нормальном развитии, заканчивается цветком. Так же должно быть и у людей. У вас все получится. И, самое главное, это общение будет толчком, поможет вам вспомнить тех, кто был с вами рядом, что с вами происходило вообще.

Я невольно хмыкаю.

– А если я выберу вас?

Мария как будто теряется, но ненадолго, потом убежденно произносит, что, конечно она тоже женщина и ничто человеческое ей не чуждо, но в этом случае…

Я не дожидаюсь завершения ее монолога.

– А без этого никак?

– Я уверена, что ощущения, которые вы испытаете, вернут в вашей памяти всех, кто был вам дорог. Я хочу, чтобы вы все вспомнили.

Ее настойчивость начинает меня утомлять.

– А мне это нужно?!

Мария теряется окончательно и мне начинает казаться, что это нужно ей.

Утром мне сообщают о выписке. Марии в нашем отделении почему-то нет, хотя должна была прийти на дежурство. Я останавливаю в коридоре санитарку и спрашиваю, что с ней случилось.

– Подменилась. Наверное, какие-то проблемы.

Я не настолько плох на голову, чтобы возомнить, будто эта проблема – я сам, хотя и могла бы улыбнуться на прощание.… Когда я видел ее улыбку в последний раз? Когда Мария объясняла мне, что такое полноценная любовь.… Почему все это достает меня? Действие психотропных? По логике, действие этих лекарств, как раз в обратном – подавлять всякие волнения. Не демидовские же лекции, о роли интенсивного секса в возрождении организма, привели к такому результату.

В приемный покой меня провожает старшая сестра, Тамара. Она выдает мне мои вещи и конверт.

– Это вам передала Мария.

Я тотчас сую нос в конверт и нахожу там несколько денежных купюр, ключ и записку. Я разворачиваю ее и убеждаюсь, что ключ от моей квартиры, дальше четко и крупно написан адрес этой квартиры и в самом конце приписка, что долг можно не возвращать, или, если очень уж захочется вернуть, когда будут лишние деньги…

Я вопросительно смотрю на Тамару. Из окна на нее падает солнечный луч, и я только сейчас замечаю на ее лице веснушки, которых раньше не видел из-за косметики. А может быть из-за тусклого освещения.

– Где это она все узнала?

– Подняла какой-то архив.

Тамара отвечает чуть слышно и смотрит на меня как-то странно, как на безнадежного пациента. Может быть, так оно и есть.

                        Часть вторая

Безликая одиночная камера, холодная и полутемная. Минимум мебели. Кровать, диван, тумбочка. Как в каземате. Неужели я и там побывал? Ванная и туалет отдельные, значит квартира. И, похоже, моя, но в каком-то запущенном состоянии. Наверное, стерильность больничных палат избаловала меня.

Нахожу в туалете швабру и пытаюсь навести хоть какой-то порядок. Мероприятие затягивается до полудня, пока я не прихожу, наконец, к неутешительному выводу, что уборкой здесь мало что изменишь. Ощущение неустроенности и какой-то необъяснимой тревоги не проходит. Правда Мария предупреждала, что первое время так будет – побочный эффект от лекарств. Порывшись в шкафу, ящиках, нахожу одежду, предметы, какие-то еще непонятные мне рисунки на клочках бумаги…

На тумбочке, скорее всего из-под телевизора, детские книжки. Детей у меня, вроде бы, нет, и чьи книжки я не знаю. Листаю их, чувствую, что-то очень далекое и смутно знакомое… Может быть из собственного детства. Ворошить его нет никакого желания, и я отношу их на книжную полку, где обнаруживаю паспорт. Тупо смотрю на фотографию, сличаю ее с изображением в зеркале, и вынужден признать, что сходство хоть и отдаленное, но есть, На странице «семейное положение» никаких записей и я с облегчением сознаю, что никому ничего не должен.… И это главное. Остальное встанет на свои места, хотя мне этого совсем не хочется. И даже наоборот. Потому, остановившись у двери с навесным замком, не тороплюсь искать от него ключ – понимаю, что это кладовая, то есть помещение с сюрпризами. Но, на сегодня с меня хватит!

Очертить свое жизненное пространство оказалось делом не сложным. За несколько дней на автопилоте нахожу продовольственный магазин, в котором наверняка бывал многократно, пару мелочных лавок со всякой всячиной. Что-то вспоминается, как когда-то виденное, что-то нет… Правда, обнаружилась и острая нехватка средств, как что-то очень знакомое. Денег, которые одолжила мне Мария, хватило ненадолго, и я стал перед проблемой, где найти источник этих самых средств. Как я понял по исчирканным обрывкам бумаги я и раньше зарабатывал на жизнь какими-то оформительскими работами, вряд ли изготовлением монументальных полотен.