Венец Венеры (СИ) - Устомский Александр - Страница 8

Первый зал, куда попадал визитер - Пурпурный. Пурпур - традиционный цвет власти и могущества, и в этом зале ожидали выхода дожа прокураторы - должностные лица, занимавшиеся вопросами содержания зданий и носившие пурпурные одежды. Стены и потолок помещения были богато отделаны белой с позолотой лепниной, мраморный камин украшало шикарное изображение льва-ботана. Зубриков уже был в этом зале, по знакомству получил возможность глянуть на внутренние богатства дворца. Более всего его поразил прикол: украшать потолки! Вот уж был полный бред - стены украшать это вроде бы нормально - стоишь, ждешь, любуешься красивыми штуками. А на потолки лепить картины... в чем прикол? Ведь никак не приблизишься, чтобы рассмотреть подробно детали, оставалось воскликнуть огорченно: «Отчего люди не летают так, как птицы?» - и сетовать на отсутствие в эти времена биноклей, позволяющих не упустить всякие мелкие детали.

Залов во дворце дожей было огромное количество, Лешку вели не спеша, давая осознать ему, что он мелкая песчинка перед необъятным морем величия и значимости Сиятельной Венеции. Стены коридоров были уже украшены картинами - надо признать работы были простенькие и невнятные, не впечатляли того, кто репродукции Рафаэля видел: а поклонники Мадонны её Сикстинский образ всегда в голове и душе держат - одна из уникальнейших картин человечества. Про Боттичелли умолчим - Зубриков был фанат Боттичелли, картины этого дядьки ему очень нравились, понятно, что на всякого чудака довольно простоты, а что может быть проще, чем созерцание обнаженной красотки Афродиты-Венеры. О, как мил этот допустимый уровень порнографии для подростков - это величаво, это было приятно, в школе такие картинки рассматривать.

В стенах были много окон, узковатых, имеющих понятное военное-оборонное назначение - для отстрела нападающих на дворец - но был и момент эстетический, толковый психологический ход. Из окон открывался вид на крыши домов Венеции, который создавал приятный контраст и баланс пониманию - жизнь горожан внизу, а здесь работают те, кто решают, кто власть имеют. Зацени также богатство Венеции - это тебе не простенькие крыши домов, что дрожат под тяжестью дней - бойся провинившийся, сегодня припекут тебя угольками, если сочтут виновным!

И вот они пришли. Как и всякого вредного вонючку и хулигашку Пачино решили поставить в угол! Его подвели к углу одной из зал и все остановились, потому что угол уже был занят! Но не другой мелкий мерзавец там наказанный стоял, вовсе нет - в углу стоял шкаф. Это был непростой шкаф, это была Буссола.

Знаменитая потайная дверь «Буссола», замаскированная под деревянный шкаф и ведущая в комнаты трех глав «Совета десяти» и инквизиторов заставила Зубрикова остановиться перед этим «шкафом» и переспросить с видом дурачка: «Мне в шкаф?» Один из арсеналотти посмотрел на него подозрительно, и не сразу ответил, будто решал вопрос: «Этот гаденыш, он что, издевается? Ах, нет, это же вонючка Пачино - он недавно заявился в нашу милую Венецию. Совсем тупой, понаехали тут! Все им объяснять надо дикарям!» И страж порядка солидно и негромко пояснил виновнику переполоха:

- Буссола. Замаскированная дверь в зал, в котором судят провинившихся перед Серениссимой.

- Замаскированная дверь, - выдохнул Пачино, выпучив глаза, и стал мямлить. - Как это хитро! Как это умно и дальновидно. Мне всегда дедушка, упокой Святая Фаину его душу, говорил: «Хочешь что-то сохранить - поклади в шкаф». Дедушка не любил слово «положить», говорил, что «от него воняет вонью лжи». А какая донна там наверху - это же древняя богиня правосудия!

Вершину шкафа украшала искусно выполненная фигура богини Фемиды - всё при ней было: и меч карающий, и весы, чтобы грехи и вину подсудимого взвешивать, и повязка на глазах. Кстати, эта повязка была неким пунктиком для дурачков. Если вдуматься, в чем её смысл? Ага, как же - я глаза завязала, я вас не вижу, и всех сужу одинаково справедливо, и равномерно всем отвешу трендюлей по вине каждого. Ага, ищи дурачка, верить в такой бред. Как она узнает вину? Глаза завязала - значит, прочитать по бумажке всякие там следовательские протоколы она не сможет. И по морде физиономии подсудимого она ничего не увидит, если она упертая фанатка теории Чезаре Ламброзо, который всех шокировал идеями на тему: «Преступниками уже рождаются. У преступников даже морда с детства прохиндейская и сразу выдает человечка с гнусным будущим».  Вот как она увидит, Фемида эта, если глаза завязала? А уши она себе не заткнула восковыми пробочками, как хитроумный Одиссей? Тогда какой смысл в этих выпендрёжках? По слуху сразу узнаешь - кто перед тобой, имя же назовут обвиняемого! Тьфу, Фемида эта - довольно хитрая тетка была, очень хитрая - она только притворялась простушкой, мол не волнуйтесь, я слепая, не бойтесь я слабенькая - я вас не больно покараю, я вас не сильно осужу - не верил Зубриков в такие притворяшки. Поэтому он улыбнулся Деве правосудия, и удивил всех стражников, когда отвесил ей глубокий поклон - не в его положении было пренебрегать старыми богами. Хитрую интригу он замутил, коварную, гнусную своей двуличностью и хитропопством. А потом и вовсе они выпали в осадок, когда и шкафу Пачино отвесил поклончик, и выдал фразу вовсе глуповатую: «Дорогой, многоуважаемый шкаф! Приветствую твое существование, которое вот уже больше ста лет было направлено к светлым идеалам добра и справедливости; твой молчаливый призыв к плодотворной работе не ослабевал в течение ста лет, поддерживая - сквозь слезы - в поколениях нашего рода бодрость, веру в лучшее будущее и воспитывая в нас идеалы добра и общественного самосознания!»

Величие и пафос слов мощной фразы словно приколотил каждой буковкой присутствующих к полу. Они не знали, как им быть. Как это солидно и уважительно и достойно прозвучало... но шкаф! И какие сто лет? Дворец только недавно окончательно отстроили, и сто лет назад не было этого шкафа! Стоп! А вдруг был?! Вдруг этот самый шкаф принадлежал этим Пачинусам! Они ведь древний род, хоть и Тарантийцы коварные, но древние в своем коварстве и вероломстве. Что делать-то? И все молчали.

Молчали все! Даже те, кто притаились за картинами и подглядывали через дырочки и щелочки массивных, богато украшенных позолотой рамок картин. Молчали притаившиеся за ложными стенами, готовые в любой момент выскочить с кинжалами и в тесноте помещения ловко порезать наглого возмутителя порядка. Все пытались понять: что имел в  виду молодой наследник Аль Пачино из Тарантума. Аль Пачино, который, по слухам, околдовал детей лучших фамилий Венеции - правнуков бывших дожей! Он на самое дорогое посягнул, на детей, на будущее Венеции - ох, и мутный тип, этот молодой Пачинус.

Но не дремлют мудрейшие патриции, опытные и проницательные главы лучших родов - таких не запугаешь, не запутаешь, они его выведут на чистую воду. Упекут вредного типуса в каморку под свинцовой крышей, парой этажей повыше, в Пьомби ему уготовано местечко - посидит в камере, попарится недельку и осознает! А может быть его в Поцци загнобят! Поцци - «колодцы» - тоже хороша тюрьма для наказания мерзавцев - в подвалах, на уровне воды в каналах, где сырость проникает в каменные каморки и гнобит гниением виновного. Сыро там, тоскливо на душе, для мятежных хулигашек оно самое вкусное - прижать раскаянием и упадком духа вредных жуликов.  Точно получит своё Пачино - сначала его осудят, а потом и зал Совета Трех его примет, чтобы попытать на тему: что за дьявольские обряды он там творил по ночам на острове Призраков и неупокоенных душ? И в зал пыток его мерзавца и припечь ему зад угольками!

Молчали все. И Аль Пачино все высказал, что хотел. Чехов сам собой в памяти всплыл - к месту же! А довольно диковинную и нелепую фразу из «Вишневого сада» Лешка еще в школе заценил - прикольно должно быть и смешно игралась сцена в театре. Он открыл дверцу шкафа и прошел в залу, которая была освещена светом свечей. На улице стоял день, но окон в довольно большой комнате не было - может их закрыли, чтобы создать атмосферу уютного для обвинителей полумрака - сами они сидели в креслах, которые стояли на небольшом подиуме, возвышении, опоясывающем стены залы. В креслах сидели знатнейшие, опытнейшие и было их человек двадцать. Многовато было народу, для того чтобы простенько разобраться с виной арестованного по доносу. Пачино встал на входе, но ему дали понять - следуй за нами. Два арсеналотти прошли мимо него и встал чуть впереди, словно приглашая Аля подойти, и встать между ними - перед глазами судей. Зубриков глянул и понял: это не арсеналотти, а более особые стражники - охранники внутренних покоев дворца дожей, в костюмах более чинных и вооруженных иначе, чем простые стражники - без алебард и самострелов, но с короткими мечами они были. Крутые перцы - оружие им доверено в самом сердце власти венецианской. Не надо фулюганить - против двоих он выстоит, но - не надо шутить. Не надо дрочить органы! И он вышел в пятно света, под свет какого-то специального фонаря - древний прием следователей с направленным в лицо ярким светом, чтобы сбивать с толку, чтобы видеть все перемены на лице оправдывающегося, прием этот был известен Венецианским судьям.