Игра со Смертью (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 46

Пока не закрываю глаза, лежа на нем сверху, мокрая от пота, со слипшимися волосами, наполненная им до краев во всех смыслах этого слова, пропахшая, пропитанная запахом секса. И я чувствую подушечки его пальцев на своей голой спине, вздрагиваю, словно кожу содрали до мяса, и обвиваю его шею руками. Снова живая. Снова Его Девочка.

Я не знаю, сколько времени провела вот так, на нем. Мы молчали. Не потому что нам было нечего сказать друг другу, а потому что мы не хотели разрушить этот момент ничем. Ни одним словом. Я терлась щекой о его грудь, как кошка, мне нужно было ощущать…чувствовать беспрерывно. Это нельзя было назвать голодом, это намного больше, чем голод — это потребность, которую я не могла контролировать. Я то нежно гладила ладонями его тело, наслаждаясь прикосновениями, то сминала с какой — то дикой жадностью, покрывая поцелуями его грудь, чувствуя, как пальцы Рино впиваются в мои волосы сильнее, показывая, что и он готов неистовствовать от наслаждения прикасаться ко мне. Иногда я поднимала голову и смотрела ему в глаза. Мне было жизненно необходимо смотреть в них и больше не видеть там ненависти. И это длилось минутами, часами. Только взгляды и трение губ о его губы… нет, не поцелуи, а скольжение, шумно втягивая его запах, закатывая глаза от наслаждения, так, чтобы он это видел и его пальцы на моих щеках… так медленно, едва касаясь. Я даже не понимала, что он вытирает мне слезы, потом снова прижимает к груди и перебирает волосы, гладит по спине, повторяя каждый изгиб и ямочку, иногда вызывая щекотку, и снова глаза в глаза — я улыбаюсь, а он нет… просто жадно смотрит. Мы так привыкли молчать, когда были вместе, что уже не нуждались в словах. Можно просто переплетать пальцы, касаться щекой его щеки, целовать глаза, нос, виски, и снова класть голову ему на грудь, прижимаясь так сильно, до хруста, до боли. Это были первые часы за долгие столетия, когда я не думала больше ни о чём, растворяясь в нём, в нас. И никто не мог нам помешать, не нужно прислушиваться к шагам, вздрагивать от каждого шороха, торопиться. Я обводила кончиком пальца все его шрамы, изучая любимое тело, которое не видела так долго…можно сказать, вот так, полностью обнаженным, никогда. Он совершенно не изменился, все так же пах моим счастьем, безумием, одержимостью. Я чувствовала его губы на своих волосах, слышала, как он сам вдыхает мой запах и, подняв голову, опять смотрела в его глаза, отражаясь в них.

И он снова во мне… долго, нежно… так мучительно нежно, что мне хочется умереть в его объятиях, особенно когда Рино ТАК смотрит на меня, а потом его глаза закрываются от наслаждения и чувственный рот приоткрыт в немом стоне. Потеря контроля. Его и моя. Полная капитуляция. Назад в прошлое, где нет притворства, нет масок, где не нужно ничего скрывать, и все чувства обнажены до предела. Я задыхалась от восторга, чувствуя, как Рино целует шрамы на моих руках, каждый палец, включая те метки, которые оставил на мне сам. Ему не нужно ничего говорить. Он спрашивает молча… а я не готова сейчас ответить на все его вопросы. Не готова погрузить нас обоих в пучину боли, когда мы только вынырнули из нее, задыхаясь, жадно хватая открытыми ртами воздух, я не хочу снова под эту кровавую воду. Не хочу, и его туда не потяну. Есть тайны, которые не нужно открывать и ворошить. Есть та боль, которая останется только со мной. Рино несколько раз касался моего шрама на животе и смотрел мне в глаза, а я отводила взгляд, и он не настаивал. Потом. Может быть, я расскажу ему об этой потере, с которой так и не смирилась, потом. Потому что тогда я перекину на него половину этого груза, заставлю корчиться и сожалеть о том, что мы потеряли, снова и снова винить себя. Я потащу его в свой ад, а ему вполне хватало того ада, который он прошел и без меня. Мы не просили друг у друга прощение, но я видела в его взгляде сожаление, и возвращала слезами, целуя руки. Без перчаток. Такие горячие. Губами по ладоням, по сильным пальцам, на которых еще сохранился мой запах. Никто из нас не виноват, что так сложилось, никто не виноват, что всё было против нас. У Рино было право ненавидеть, и я никогда его не оспаривала. Я не могла простить, что он не вернулся…но сейчас я уже точно знаю, что он приходил за мной…. В тот самый день, когда отец заставил меня согласиться выйти за Армана. Знал бы Рино, какой невменяемой я тогда была, сколько красного порошка приняла, и насколько мне было все равно. Тогда отец мог выдать меня хоть за уличного пса — я бы не возражала. Я не вылезала с наркотического кайфа долгими месяцами, потому что как только действие порошка прекращалось, меня мучили кошмары наяву. Я сходила с ума.

Ближе к вечеру, когда комната снова погрузилась во мрак, нарушая тишину, которую мы наполняли совсем иными звуками, чем слова, Рино вдруг тихо сказал:

— Ты можешь уйти, Девочка. Если хочешь — ты свободна.

Я резко подняла голову, стараясь поймать его взгляд, чувствуя, как все холодеет внутри, но он отвернулся к окну, за которым лил дождь, поблескивая каплями на стекле.

Я обхватила его лицо ладонями и заставила посмотреть на меня.

— А ты? Ты этого хочешь?

— Я хочу, — он провел пальцами по моей скуле, по губам, слегка нахмурившись, — я хочу, чтобы ты знала, что я больше не держу тебя.

И словно противореча сам себе, сжал меня сильнее, вдавливая в себя.

— Держишь, — я улыбнулась уголком рта и потерлась щекой о его ладонь.

Несколько секунд мы молчали, и на какие — то мгновения мне вдруг стало страшно, что он меня прогоняет.

— А если, — я сглотнула и приподнялась на локтях, — а если я не хочу уходить….хочу остаться рядом с тобой…

Рино вдруг резко опрокинул меня на спину и навис надо мной.

— Если или хочешь? — глаза сверкнули в темноте, и по телу прошла дрожь от его властности. Даже тогда, в цепях, с ошейником, в клетке он вел наши отношения, заставляя покоряться, и я чувствовала себя рядом с ним маленькой и беспомощной. С тех пор ничего не изменилось, но сейчас он уже не тот Рино. Он намного сильнее, у него есть власть, к которой он привык…и она проявляется не только со мной, а и с его людьми и с теми многочисленными женщинами, которые грели его постель, пока он ненавидел меня…Женщины…В груди больно кольнуло. Возможно, это он хочет свою свободу, и сейчас, получив от меня всё, желает вернуться к прежней жизни. Впрочем, я даже не сомневалась, что он ни в чем себе не отказывал, даже когда я уже находилась в этом доме. Могу себе представить, сколько женщин мечтают заполучить хозяина мертвого города. Только я больше не готова отказаться от него. От нас. Я использую каждый шанс, каждое мгновение быть рядом с ним.

— Хочу, — ответила на выдохе и жадно поцеловала в губы, но он отстранился, сжимая мое лицо пальцами за подбородок, и я замерла в ожидании ответа.

— Назад дороги не будет, Викки. Ты это понимаешь?

Сердце бешено заколотилось, когда осознала значение этих слов. Я сжала запястье Рино, а другой рукой зарылась в его волосы, привлекая к себе.

— Все мосты сожжены, все дороги размыты слезами. Моё место там, где моё сердце…здесь…с тобой. Если ты захочешь, чтобы я была рядом.

— Нет никакого «если», Девочка. Ты принадлежишь мне. Я просто дал тебе право выбора. Один раз.

Ладонь сползла по шее к груди, по ребрам, по животу, лаская согнутую в колене ногу, поднимаясь по внутренней стороне бедра вверх, и я прикусила опухшие от поцелуев губы, чувствуя, как снова начинаю дрожать от его прикосновений. Утомленная, растерзанная, но все так же остро реагирующая на его желание.

— Моя Девочка? — в миллиметре от моего приоткрытого рта, дразня, но не целуя.

Пальцы проникли в меня, заставляя вскрикнуть, и прогнуться навстречу ласке, слыша в ответ его сдавленный стон.

— Твоя Девочка, — обвивая сильную шею руками, притягивая к себе, царапая его спину.

Я никогда не думала, что счастье можно потрогать, я вообще не знала, что значит сутками напролет быть пьяной от дикой эйфории, от раздирающей радости, которую, казалось, я не могу вынести, такой острой она была. Мы погрузились друг в друга настолько, что внешний мир перестал существовать, жадно, алчно брали все то, чего у нас никогда не было. Такие простые вещи… которые другим могли бы казаться обычными, нас приводили в восторг. Впрочем, раньше у нас вообще ничего не было.