Двухголовая химера (СИ) - Харт Хелег - Страница 25

Сражение, закончившись, начиналось снова. Убитые исчезали и появлялись на прежнем месте, чтобы снова быть убитыми. Смерть здесь перешла в новое качество, из мига растянувшись на целую вечность. Настоящие тела погибших давно рассыпались прахом, а души их умирали снова и снова, но никак не могли умереть до конца. Феноменальный, чудовищный по своим масштабам возврат удерживал их между прошлым и будущим, обрекая на вечные муки. От боли и ужаса здесь кричал сам воздух - и мне казалось, что я дышу чистой смертью.

Следовало поскорее пробежать тот участок. Незачем нам было озираться и приглядываться к происходящему - среди нас не было наивных детей, каждый и так знал, насколько ужасной может быть война. Но мы всё же смотрели. Не могли не смотреть. Разлитая повсюду Ненависть властвовала в замке безраздельно, заполняла собой каждую трещинку, лезла в уши, глаза, нос и лишала воли, заставляя смотреть на себя, паршивую уродину, и трепетать.

Двое солдат, попавших в окружение, спиной к спине отбивались от десятка врагов. Их судьба не вызывала сомнений, но они всё равно сражались до последнего. И вот, один из них пропустил удар, другой, и упал под ноги товарищу, который даже не заметил этого в пылу сражения. Воин в красном доспехе, прикончивший первого солдата, просто воткнул в спину второму окровавленный до рукояти гладиус.

Мы шли дальше.

Вдоль одной из стен нападающие выстроили сдавшихся, поставив их на колени. Офицер в шлеме с высоким плюмажем переходил от одного пленника к другому. Он медленно, будто даже с наслаждением вскрывал глотки побеждённым и смотрел на бьющие из ран алые ключи. Обречённые не выдерживали, вскакивали и бросались на своих убийц. Их валили наземь и рубили на части, точно туши на бойне.

Дальше, на одной из улиц, через открытые двери одного из домов мы видели, как солдат насилует женщину, перегнув её через стол. Сзади к нему подскочил мальчик лет тринадцати и воткнул кухонный нож насильнику в хребет. Тот упал замертво. Парнишка подскочил к матери и попытался поднять её, чтобы увести. Женщина рыдала и не реагировала на сына. Уже через несколько секунд в дом вломились другие убийцы. Матери они распороли живот. Мальчишке вогнали его же нож под подбородок.

Я оглянулся на Рэна. На его лице застыла не гадливость даже, а какая-то смесь отвращения с отчаянием. Это меня взбесило. Конечно, снобизм более совершенной расы! Что он знает о людях, кроме прочитанного в книжках? Что он вообще знает о страданиях человеческой души? В их идеальном мире небось даже заноза в пальце считалась за тяжкую рану...

Но сказал ли я пуэри хоть слово? Конечно, нет. Его презрение к людям жгло меня не хуже калёного железа, но это не значит, что я сам их не презирал. А ещё я стыдился. Очень удобно было в тот момент думать - я всё же не человек. У меня нет родителей, нет судьбы - точно не человек. Я не имею отношения к расе, учинившей всё это. У меня нет ничего общего с теми, кто из века в век проливает океаны крови и слёз. Но почему же тогда так сильно, жгуче, до одури стыдно?

Несколько солдат в красном бросали схваченных в замке стариков, женщин и раненых в глубокую яму. Рядом стоял худой, осунувшийся человек в балахоне и отстранённо наблюдал за тем, как кричат и молят о пощаде люди, как они пытаются выбраться, хватаясь за края ямы, а солдаты, хохоча, отрубают им руки. Когда убийцы бросили в яму последнего из пленных, худой человек взмахнул руками - и её затопил жидкий огонь. Вопли сгорающих заживо утонули в рёве пламени.

По переулку, прижимая к себе младенца, бежала пожилая женщина. Навстречу ей случайно вышел опьянённый кровью солдат с мечом наперевес. С полминуты он развлекался, загоняя несчастную в угол. Её мольбы его нисколько не трогали - только сильнее раззадоривали. Поэтому, когда охота наскучила мяснику, он отрубил женщине голову, а ребёнка растоптал каблуками сапог.

Сцена очищается, актёры возвращаются на исходную, и сцена повторяется, а потом ещё раз, и ещё, и опять - словно какой-то кукловод-извращенец не мог насмотреться на дело рук своих, а потому заставлял кукол играть одно и то же до бесконечности.

- Чудовища, - проговорил Рэн не своим голосом. - Твари.

Мы видели ещё очень многое в ту ночь. Сначала это лишало нас сна, потом просто снилось. Потом забылось - как пережитый кошмар. Но забыть совсем ни у кого не получилось. В мозгу навсегда засела ночь, призрачный огонь, что пожирал давно сгоревшие крыши, и капли дождя, пролетающие сквозь людей, которые никак не могли умереть.

Когда впереди замаячили ворота, мне показалось, что прошла вечность. А ещё казалось, что вечность назад с другой стороны замка вошёл другой Энормис. Тот, кто вошёл, остался здесь. А выйду уже я. Носитель отпечатка бесконечной агонии.

У ворот кипел бой - пока ещё организованный, не превратившийся в побоище. Мы прошли прямо сквозь битву - словно сквозь грозовую тучу. Только в самом конце, уже покидая замок, я заметил, что створки не сломаны, а распахнуты настежь. Нападающих просто впустили. Им позволили это.

- Почему, - скорее сказал, чем спросил Рэн.

Этот вопрос задавался никому в частности и не требовал пояснений. Пуэри просто не понимал, как это возможно. Не понимал и отвергал всем существом.

За стенами никто из нас и не подумал остановиться - мы, не сговариваясь, пошли дальше на запад, снова спустились в болота и шли до тех пор, пока холм со злополучным замком не остался далеко позади, а усталость не начала вытравливать из ума увиденное. Когда мы остановились, до рассвета оставалось не так уж долго, но все трое как подкошенные повалились на землю. Костра не разжигали. И несмотря на то, что сил не осталось ни первых, ни последних, ни один так и не смог заснуть.

На ноги поднялись примерно через час после рассвета, и пошли дальше, лишь слегка перекусив остатками ужина.

- Но как же так получилось, - нарушил долгое молчание гном, - что они все?.. Почему они... вот так?

Я, помолчав, всё же решил ответить:

- У обитателей замка, похоже, был сильный чародей защитник. И у него было кое-что припасено на самый крайний случай. Как только поражение стало неминуемо, он запустил могучее заклинание, с которым не справился. Или не завершил. Может, его убили в процессе. А заклятие закольцевалось и начало видоизменяться. Оно впитало в себя всё произошедшее внутри стен. И убило всех. А потом, много позже, заклинание расплелось и начались возвраты... Которые и по сей день не кончились.

Рэн слушал отрешённо. Его, видимо, совершенно не интересовали объяснения. Достаточно было и увиденного собственными глазами.

Вокруг клубился такой туман, что я не мог разглядеть и пальцев на вытянутой руке. Тишина и темнота укутывали меня, а из-за сырости казалось, что я нахожусь в затхлом склепе, в который никто не заходил веками, и застывший в вязкий студень воздух никак не хотел протискиваться в лёгкие, недовольно свистя в дыхательных путях.

- Я знаю, что ты здесь. Выходи уже, - сказал я в туман.

Отражение вышагнуло из белёсой завесы и остановилось, вперившись в меня тяжёлым взглядом. Его лицо выражало какую-то странную скорбь, чего никак нельзя было ожидать от этого вечно ухмыляющегося и гримасничающего лица. Моего лица.

- Ты сегодня не в настроении? - усмехнулся я, категорически сбитый с толку его поведением.

Двойник медленно вздохнул, не отводя взгляда. И снова промолчал.

- Ты пришёл, чтобы молчать? - спросил я резче. И вроде бы, ну вовсе не нуждался я в его привычных уже насмешках и поучениях, но сейчас мне стало сильно не по себе от их отсутствия.

Второй я наконец отвёл взгляд и двинулся вокруг меня настоящего, разгоняя мглу неспешными движениями. Под нашими ногами обнаружились небольшие холмики явно искусственного происхождения; рядом, закутанный в туман, сидел, прислонившись к большому валуну, скелет с запрокинутым назад черепом. Будто неведомый человек привалился к камню, чтобы отдохнуть, да так и задремал, и умер во сне, лишь бы никогда больше не просыпаться.