Четыре пера (ЛП) - Мейсон Альфред - Страница 25

— Там причалил какой-то незнакомец, — сказала она. — Похоже, он заблудился. Пойду, укажу ему дорогу.

Она побежала вперед, ухватившись за эту спасительную возможность, пусть даже избавление продлится совсем недолго. Так мог бы чувствовать себя свидетель в суде, когда судья уходит на получасовой перерыв, подумалось ей. После разговоров с Дюррансом у нее оставалось ощущение, будто она только что подверглась перекрестному допросу, столь быстрому, что она никак не могла понять, к чему он ведет, хотя и подозревала с самого начала.

Незнакомец тоже направился к ней. Это был мужчина среднего роста, с коротким вздернутым носом, невыразительными глазами навыкате и свирепо торчащими усами. Он приподнял шляпу, открыв выпуклый, начинающий лысеть лоб.

— Я приплыл из Кингсбриджа, — сказал он, — и никогда раньше не был в здешних местах. Не могли бы вы сказать мне, это «Заводь»?

— Да. Вы найдете миссис Адер на террасе, если подниметесь по ступеням.

— Я хотел бы повидать мисс Юстас.

Этни с удивлением повернулась к нему.

— Это я.

Незнакомец молча оглядел ее.

— Так я и думал.

Покрутив усы, он заговорил снова:

— Доставило же мне хлопот найти вас, мисс Юстас. Я проделал весь путь до Гленаллы, и впустую. Довольно жестоко по отношению к человеку, чей отпуск совсем короток!

— Мне очень жаль, — с улыбкой ответила Этни, — но зачем же вы взвалили на себя эти хлопоты?

Незнакомец снова покрутил усы, без выражения рассматривая ее.

— Уверен, вы уже забыли мое имя.

— Не думаю, что когда-нибудь его слышала.

— Конечно, слышали, поверьте мне. Пять лет назад. Я капитан Уиллоби.

Этни отпрянула, побледнев, губы ее сжались, а взгляд стал жестким. Она молча смотрела на него.

Капитан Уиллоби нисколько не смутился. Он заговорил с таким видом, будто извинял недостаток воспитания, а не оправдывался.

— Я понимаю, что вы не рады мне, мисс Юстас, но никто из нас не мог предвидеть ваше присутствие, когда Фивершему вручили три белых пера.

Этни отмахнулась от его объяснений.

— Откуда вы знаете, что я там была?

— Мне рассказал Фивершем.

— Вы виделись с ним?

Она громко вскрикнула, чем удивила себя не меньше, чем капитана Уиллоби. Она приучила себя не думать о Гарри Фивершеме, вычеркнула его из списка своих привязанностей, но этот крик показал ей, сколь тщетны были ее усилия. Лишь несколько минут назад она сказала, будто для нее он умер, и верила, что говорит правду.

— Вы в самом деле его видели? — повторила она, с завистью глядя на собеседника. — Вы говорили с ним? Когда?

— Год назад, в Суакине. Иначе зачем бы я оказался здесь?

Вопрос поразил Этни. Она не могла придумать ответа, по правде говоря, она не владела собой достаточно, чтобы строить какие-то предположения, но страшилась его услышать.

— Да, — медленно и почти неохотно сказала она. — Зачем вы здесь?

Уиллоби достал бумажник, открыл его, вытряхнул на ладонь крошечное грязное белое перо и протянул его Этни.

— Чтобы отдать вам это.

Этни отпрянула, не прикоснувшись к нему.

— Зачем? — нетвердым голосом спросила она.

— Три человека отослали Фивершему три белых пера, трижды обвинив его в трусости. Это одно из тех перьев, отосланных из его квартиры в Рамелтоне пять лет назад. Я — один из тех троих, и я здесь, чтобы сказать вам: я снимаю свое обвинение. Беру свое перо назад.

— И вы принесли его мне?

— Он меня попросил.

Этни взяла перо — такое легкое и хрупкое, и в то же время такое значительное, — и вокруг нее все закружилось. Она понимала, что капитан Уиллоби что-то говорит, но голос его стал совсем далеким и тонким, и она сердилась оттого, что очень хотела и никак не могла его расслышать. Ей было очень холодно, несмотря на августовское солнце. Но присутствие капитана Уиллоби, одного из троих человек, которых она никогда не простит, помогло ей взять себя в руки. Она не собиралась проявлять слабость ни перед кем из них и усилием воли заставила себя опомниться, находясь на грани обморока.

— Пойдемте, — сказала она. — Я выслушаю ваш рассказ. Новости выбили меня из колеи, и даже сейчас я не вполне воспринимаю их.

Она провела его к маленькой лужайке на берегу. С трех сторон ее окружала изгородь, позади росли высокие вязы и тополя, впереди серебрилась вода, а за ней снова поднимались деревья и склоны лугов. Входом служил прогал в изгороди, и посреди травы стояла садовая скамейка.

— Теперь, — Этни жестом предложила капитану Уиллоби сесть рядом, — вы не торопясь расскажете мне все, ничего не упуская. Даже его слова, если сможете их вспомнить. Я буду благодарна вам за его слова.

Ее рука сжимала белое перо. Каким-то образом Гарри Фивершем восстановил свою честь, Этни была несправедлива к нему, и сейчас узнает, как это случилось. Она не спешила. Она даже не чувствовала раскаяния. Оно, без сомнения, еще придет. А сейчас само знание, что она была несправедлива, казалось слишком большим счастьем. Она раскрыла ладонь и посмотрела на перо. Воспоминания, так долго подавляемые, сожаления, которые она считала умершими, устремления, ставшие незнакомыми, заполнили ее мысли. Вокруг нее были луга и соленый морской воздух Девоншира, но сама она находилась в весеннем Дублине пять лет назад — до того, как в Рамелтон прислали перья.

Уиллоби начал свой рассказ, и воспоминания тут же улетучились.

Этни находилась в самом английском из английских графств, графстве Плимута, Дартмута и Бриксхема, где красные утесы береговой линии повествовали о прошедших столетиях, где нельзя было пристать ни в одной гавани, не вспомнив о Карибах, о барках и полубаркасах, устремляющихся с отливом в долгие плавания. Даже в местном заливчике звенели молотки судостроителей, сама почва его берегов полнилась воспоминаниями о британских моряках.

Но Этни не приходили в голову эти ассоциации. Пейзаж расплывался перед ее глазами, а вместо него мелькали виды чужой и дикой местности на Востоке, о которой часто рассказывал Дюрранс. Она видела перед собой лишь кривые мимозы пустыни, единственным морем было бесконечное желтое море песка, а утесами — острые пирамидки черных камней, торчащие в нем. Ирония её положения заключалось в том, что она сумела так живо представить все испытания одного своего возлюбленного через рассказы другого.

— Я не стану вас перебивать, — сказала Этни, когда Уиллоби занял место рядом с ней, и нарушила свое обещание, едва он вымолвил десяток слов.

— Я вице-губернатор Суакина, — начал он. — В мае мой начальник был в отпуске. Вам повезло, что вы не знаете Суакина, мисс Юстас, особенно в мае — ни одна белая женщина не может жить в этом городе. Влажная жара совершенно невыносима, ночью невозможно уснуть. Так что около десяти часов вечера я сидел во дворце на веранде первого этажа, глядя на залив, и размышлял, стоит ли вообще ложиться, когда слуга доложил, что человек, отказавшийся назвать свое имя, желает увидеться со мной наедине. Это был Фивершем. На веранде горела лишь одна лампа, а ночь была темной, и потому я его не узнал, пока он не оказался совсем близко.

Этни тут же перебила:

— Как он выглядел?

Уиллоби наморщил лоб, выпучив глаза.

— Честно говоря, не знаю. Полагаю, как большинство людей, проведших год-два в Судане. Слегка изможденным, в таком роде.

— Ладно, это не важно, — со вздохом разочарования сказала Этни.

Пять лет она ничего не слышала о Фивершеме. Она просто жаждала вестей о нем, услышать его привычные фразы, описание знакомых жестов. Она по-женски тревожилась за его здоровье, хотела знать, изменился ли он внешне, и если да, то как и насколько. Но, взглянув на туповатое, невнимательное лицо капитана Уиллоби, она поняла, что придется обойтись без этих подробностей, как бы ей ни хотелось.

— Прошу прощения, — сказала она, — продолжайте, пожалуйста.