Психология тела. Биоэнергетический анализ тела - Лоуэн Александр - Страница 34

По моему мнению, другим заболеванием, тесно связанным с подавлением чувств, является рак. Я видел многих пациентов, страдающих раком, которые перед лицом этой смертельной болезни улыбались и считали, что победят ее. Один из моих пациентов, который был, без сомнения, на последней стадии заболевания, улыбался и постоянно утверждал, что выздоровеет. Однако борьба за здоровье, когда она не включает в полной мере чувства, не продуктивна. Если лежащее у истока многих случаев рака отчаяние не будет выявлено и отреагировано, оно поглощает энергию больного и приводит к дегенерации тканей тела.[22]

Другой маской, которая часто встречается, является маска клоуна. Эта маска также основывается на улыбке, но выражает другую позицию, а именно то, что ситуация, в которой находится данный человек, не является серьезной, даже когда она на самом деле трагична. Такую позицию можно выразить многими способами, например, прикидываясь дурачком или сардонически усмехаясь. Она наблюдается у людей, которых травмировали и унижали родители. В детстве они научились спасать лицо любой ценой, так как признание своих эмоций равнялось бы утрате чувства собственного я.

Сохранить свое лицо очень важно для восточных людей. Многие из них обрекают себя на неимоверный труд ради того, чтобы не проявить своих чувств, так как это бы вызвало утрату социальной позиции. Так же как и люди Запада, жители Востока носят маски. Однако, у них нет цели скрывать настоящие чувства, проецируя противоположные чувства. Восточная маска выражает спокойствие и самообладание, поскольку философия Востока поощряет жизнь в концентрации, не нарушаемой волнами ярости и гнева. Восточные религии требуют от своих последователей успокоения тела. Речь идет о том, чтобы успокоить тело так, чтобы можно было почувствовать пульсацию в корне своей жизни, которая соединяет человека со Вселенной. Спокойный человек чувствует сильно и глубоко. В странах Востока правильным способом обращения к миру считается лицо без выражения. Так как такая позиция прививается в детстве, она является частью структуры тела восточного человека, так что ему трудно проявлять чувства или хотя бы позволить им проявиться вовне. Дети естественным образом наследуют тело своих родителей, принимая те же позы и выражение лица. Однако, так как такое маскирование не вызывает расщепления личности, это не нарушает естественности движений. Грация является важным аспектом восточной жизни, но в ней не присутствует эго. Обаяние естественности всегда было путем природы, или Дао. Однако я сомневаюсь, что такая позиция сохранится при наступающей индустриализации.

Разницу между естественной улыбкой и маской неизбежным образом выдают глаза. Естественная улыбка является результатом волны возбуждения, которая проплывает вверх, просветляя лицо и зажигая глаза так же, как зажигаются окна, когда кто-то находится дома. Глаза без выражения создают впечатление, что дом этого человека пуст. Наиболее пустые глаза у мертвых. Как-то я посмотрел в глаза пациента и увидел пустой взгляд. Это был взгляд смерти. Я не сомневался, что этот человек давно умер не физически, а психически. Я также видел пустой взгляд у шизофреников, ум которых находится где-то в другом месте. С их глазами невозможно установить контакт.

Когда-то, будучи студентом, в учебнике по глазным болезням я нашел выражение: «глаза являются зеркалом души». Я обрадовался мысли, что узнаю больше об этом аспекте глаз. Но слова «зеркало» и слова «душа» больше не появились. Медицина, как наука, подробно интересуется только механическим функционированием органов, а не заключающейся в них духовности. Если что-то не удается измерить, это не поддается также научному описанию. У нас нет объективных способов измерения любви или ненависти. Однако все видели любящие глаза, ненавидящие глаза, глаза, наполненные чувством. Мы знаем, вне всяких сомнений, что эти неуловимые черты существуют на самом деле.

Может быть, более правильно рассматривать глаза не как зеркала, а как окна, через которые мы не только смотрим на мир, но через которые также видят нас. Подобно окнам домов, у наших глаз также есть ставни в виде век и занавески в виде ресниц. Когда мы закрываем веки, мы не только закрываемся от внешнего мира, но также можем притушить свой внутренний свет, что позволяет нам укрыться от испытующего взгляда. Это стало для меня ясным во время работы с молодым человеком с задержкой в развитии, которого я назову Дэвидом. Дэвиду было около 23 лет, когда мать привела его на консультацию. Я никогда прежде не занимался умственным отставанием, поэтому неохотно согласился работать с ним. Однако меня интересовало состояние Дэвида. Однажды, когда он лежал на топчане, я наклонился над ним на расстоянии 25 см. от его лица. Я попросил его открыть глаза. Когда он это сделал, я слегка нажал двумя пальцами с двух сторон его носа. Лицо Дэвида обрело выражение, которое можно назвать «гримасой идиота», но мое надавливание на его мышцы, контролирующие улыбку, удержали его улыбку. К своему удивлению, я отметил, что в его глазах промелькнуло осмысленное выражение. Когда я увидел, что достиг этого, его лицо приняло прежнее выражение, как если бы он хотел сказать: «Это неправда. Я не умный.» Но каком-то глубоком уровне мы установили контакт. Я думал, что не смогу ему помочь. Я сказал его матери, что направлю его к моему коллеге, энерготерапевту, который является также детским психиатром. Дэвид отреагировал на это предложение весьма остро. Обращаясь к матери, он сказал: «Мама, мама, я хочу работать с доктором Лоуэном.» Меня это так взволновало, что я не мог отказать такой просьбе. Я встречался с Дэвидом регулярно каждую неделю в течение четырех лет.

В процессе терапии Дэвид сделал значительные успехи. Однако я больше никогда не видел у него такого интеллигентного выражения лица. Он глубоко хранил этот аспект своей личности и не был готов показать его. Он проявился во время нашей предыдущей консультации только потому, что я воздействовал на Дэвида неожиданно. Я задумался над тем, был ли мозг Дэвида на самом деле поврежден, как думала его мать. Она сказала мне, что первые признаки умственного недоразвития появились у него в возрасте одного года. Она приписала его состояние шоку, который он пережил, будучи свидетелем скандала между родителями, в процессе которого его отец ударил мать. Поведение Дэвида с разных точек зрения следовало бы квалифицировать как недоразвитие, однако он справлялся со всеми своими основными потребностями. Эмоционально он вел себя как ребенок 4 или 5 лет. Создавалось впечатление, что он осознает, что происходит вокруг него, но ищет у меня подтверждений своей отсталости. Он был также неуклюжим в движениях. Я отметил это, когда он протягивал мне руку, придя на сессию. Он брал мою руку, но не делал никакого усилия, чтобы ее пожать. В ответ на мою просьбу пожать мою руку сильнее, он напрягал плечи. Мы приложили много усилий для того, чтобы он мог почувствовать способность рук устанавливать контакт с другим человеком. Он мог держать предметы, научился играть в гольф, но контакт с другим человеком был для него невозможен. Волна возбуждения задерживалась в плечах и не достигала его рук. В его глазах не было сияния духа. Он отставал в развитии и был замкнут в себе. Я чувствовал, что он, прежде всего, должен открыться миру.

Для этого Дэвид должен был научиться выражать свою волю. Он зависел от своей матери, которая его контролировала. Я предложил ему лечь на топчан с вытянутыми руками так, чтобы можно было наносить удары в знак протеста. Я предложил ему также одновременно выкрикивать «нет!» как можно более громко. Дэвид очень любил это упражнение. Он выкрикивал слово «нет!» радостным голосом и смотрел на меня в поиске поддержки. Мне было ясно, что ему не очень трудно стало сказать «нет» своей матери. Однако у него была бунтарская сторона, которая проявлялась странным образом. Например, когда он оставался один на прогулке, он мог нажать на аварийный сигнал на одном из пожарных ящиков, которые он встречал по дороге и после этого наблюдал, как пожарные машины разъезжают по городу с воющими сиренами в поисках пожара. Так как он выглядел весьма невинно, пожарники никогда не спрашивали его о том, что случилось, хотя он был единственным человеком поблизости.