Зона отчуждения (СИ) - Васильев Ярослав - Страница 31

– Да, пожалуйста, сейчас. Фёдор… Иванович…

Положила его руку там, где были пуговицы платья, и густо покраснела. Фёдор осторожно их расстегнул, самыми кончиками пальцев провёл по коже, чувствуя, как девушка опять затрепетала, как затвердела грудь. Прижался губами к самому уху Лиды и зашептал в ответ:

– Глупенькая. Какой я тебе Иванович. Отныне и до конца жизни – Фёдор. Только… У тебя ведь никогда до этого никого не было? Глупо, но…

Лида на это его поцеловала, несмело улыбнулась и с жаркой страстностью зашептала:

– Какой ты всё-таки иногда деликатный. Не к месту. Вот и будешь первым мужчиной в моей жизни. И единственным. Я про это мечтала полтора года, а он всё медлит.

Опять зарделась… И вытянула руки, чтобы Фёдору удобнее было снять платье.

Утомлённые, оба лежали на кровати. Сил не было даже укрыться покрывалом, не говоря уж про одеться. Фёдор провёл пальцами по позвоночнику, девушка в ответ поёрзала, поудобнее устраиваясь у него на груди:

– Руку тебе отлежу. А вообще ты нахал. На небо поглядим, тишину послушаем. А сам взял и соблазнил невинную девушку.

Фёдор на это лишь фыркнул:

– Даже не представляешь, до какой наглости я дойду, – он извернулся и коснулся губами мочки уха. – Не только соблазню, но и позову замуж.

– И когда? – Лида заёрзала. – Ну, хватит, щекотно же. Фёдор, ну перестань.

– Нет уж, солнышко моё рыжее. Не перестану. Вот прямо завтра и обвенчаемся. А юридические формальности уладим в первом же загсе.

Лида потёрлась щекой о его грудь, хотя и не сразу, но ответила:

– Неожиданно. Но я согласна. Только не завтра, а дня через три, хорошо? Дай хоть немного побыть счастливой невестой, а остальным освоиться с этой мыслью. Только…

Она перекатилась и села на кровати.

– Что скажет твоя дочь?

Фёдор, не вставая, поймал Лиду, уронил её обратно, обнял.

– Знаешь… Я вспоминаю, как она на нас с тобой смотрела сегодня утром. Мне кажется, Вика догадалась раньше нас самих. И уже одобрила.

Гром посреди ясного прозрачного до бледной голубизны неба раздался неожиданно. Не раскат далёкой ещё грозы. И не грохот невидимого взрыва или обвала – знакомый каждому с детства рокот пролетающего реактивного самолёта. Став взрослыми, люди перестают обращать на него внимания. Но сейчас, стоило только двигателям невидимого лайнера разрезать тишину небесного свода, как все в монастыре замерли, подняли к небу лица. И, не сговариваясь, заулыбались, хотя снизу не было видно даже реактивного следа. Всё равно самолёт означал, что где-то там ещё остались люди. А люди – это помощь, которая обязательно придёт.

Вику грохот застал в надвратной башне. Пётр со вчерашнего дня лежал в госпитале – умудрился сильно простыть, и Лида загнала его под наблюдение врача. Оставшаяся без него Маша ходила чернее тучи и тихонько жаловалась Вике, что её грызёт смутная тревога. Что-то рядом с монастырём не так. Вот только не поймёшь, то ли и в самом деле чужая жизнь надумала подкинуть новый сюрприз, то ли просто девочка переволновалась из-за своего друга. Не добившись от Маши вразумительного ответа, Вика решила обойти монастырь по периметру и осмотреть со всех сторон в бинокль сама. Если ничего не увидит, скорее всего, девочке просто показалось. Тогда нечего беспокоить остальных попусту, итак последние дни заставили всех понервничать. Мимо монастыря на север прошло несколько крупных стай самых разных созданий – от хорошо знакомых полусобак и гориллоидов до приземистых тушь, похожих на бурых мохнатых варанов метра четыре длиной. Твари, не скрываясь, пересекали открытое пространство, но к стенам близко не подходили. Поэтому хоть на них и нацелили всё, что было – включая самодельную катапульту, стрелять не стали.

Пролетевший самолёт настроил Вику на благодушный лад. Поэтому, хотя обошла она только часть стены и всего три башни, решила это дело закончить. Девушка зачехлила бинокль, привычным за последние недели движением надела на плечо карабин и спустилась вниз. После тени смотровой площадки и полумрака лестницы по глазам ярко ударило солнце. Вика замерла в дверях и заморгала, несколько секунд ориентируясь больше на слух и обоняние. Как кричат вдали на детской площадке дети, как пахнет и хлопает на ветру мокрое бельё, которое прачки развешивают на натянутых верёвках. Как где-то на другом конце монастыря возобновились прерванные было гулом строительные работы.

«Жалко ни одного фотоаппарата нет, – шевельнулось в душе сожаление. – Вот бы потом похвалиться и в школе, и перед тренером. Прямо валькирия, только с карабином. И перед Вовкой обязательно. Не то что он в своём лагере и со спортивным ружьём, наверное, сейчас. А что? Не зря меня все назвали главной защитницей, самая настоящая валькирия. Даже волосы светлые и как раз коса заново растёт».

Глаза, наконец, приспособились к яркому свету. Вдруг захотелось хоть ненадолго бросить всё, спрятаться на южную башню, там как раз сейчас солнце. Втихаря позагорать с полчасика. Вика даже прикинула – в чемодане на дне как раз валяется купальник. Вика счастливо улыбнулась, шагнула на асфальт… И чуть ли не нос к носу столкнулась с Лидой.

– Вика! Хорошо я успела, мне сказали – ты на башню пошла.

– Что случилось?

Благодушное настроение дало трещину: Лида шмыгала носом, будто вот-вот заплачет. Или только-только перестала плакать, глаза красные и припухлые, дышит часто – и непохоже, что запыхалась.

– Бабушка Марфа умирает! Может, ты ещё сумеешь помочь.

– Как умирает?! – растерянно спросила Вика, не в силах поверить.

Что бы ни случилась, бабушка Марфа никогда не менялась. Всегда бодрая – словно не умеет уставать, всегда найдёт слово ободрить и утешить. Да и на свадьбе отца всего неделю назад такую речь произнесла… И вдруг при смерти? Но что может сделать Вика?

– Может, ты сумеешь, – повторила Лида. – Простыла она, а лечится только малиной да по старинке. Тут антибиотики нужны, пневмония началась. А она ни в какую. И я ругалась, и Фёдор, и остальные с ней говорили. Ни в какую. Может, хоть ты сумеешь её убедить!

Целую секунду Вика стояла неподвижно, переваривая услышанное. Потом сунула в Лиде руки бинокль, чтобы не мешал, и бегом рванула с места в больницу.

Определить, где лежит бабушка Марфа, труда не составило. Всех раненых давно выписали, поэтому заняты были всего две комнаты-палаты. В одной шумел и маялся от безделья Пётр, а в другой тихо лежала на кровати возле окна бабушка Марфа. Стоило переступить порог, в нос сразу ударил запах болезни – сколько ни проветривай, он всегда остаётся, словно въедается в ткань и краску стен. И даже с порога было понятно, что дела плохи. Женщина на кровати дышала тяжело, с одышкой, как раз когда Вика пришла, Марфу скрутил приступ кашля.

Увидев гостью, больная улыбнулась: