Зона отчуждения (СИ) - Васильев Ярослав - Страница 35

– У вас будет возможность поблагодарить. Но завтра. Медиков у нас кот наплакал, а Вика ещё и медсестра. Так что…

В это время рядом с командирами встал запыхавшийся Пётр. Его пост был на противоположной стене, и видно было, что всё дорогу мальчишка нёсся сломя голову.

– Дядя Фёдор, дядя Василий. Докладываю. Всё чисто, успокоилось.

Фёдор, настоятель и священник переглянулись.

– Значит так, майор. У вас рация есть?

Хмельницкий кивнул.

– Хорошо, а то наша к нам не долетела. Разбили на глазах проклятые. Давайте сообщайте, что вы добрались, размещайте своих людей, отсыпайтесь. А завтра обсудим новости с Большой земли. Надо пользоваться моментом, пока тихо.

– Но я должен… – попытался майор.

Отец Василий резко отрезал:

– На себя посмотрите. Краше в гроб кладут. Сколько вы не спали? Двое суток? Трое? Так что давайте размещайте бойцов, кормите их, ведите в баню. Отоспитесь. Сколько ждали, ещё денёк подождём. Зато если с утра опять какая пакость заглянет, вы нам пригодитесь свежими и бодрыми.

Майор посмотрел на своего заместителя, тот на несколько секунд ушёл в себя, словно прислушался к чему-то далёкому. Кивнул. Хмельницкий вздохнул и полез в одну из машин, коротко пояснив, что там рация. Потом отправился вместе с настоятелем в трапезную к остальным бойцам.

Совещание на следующий день собрали в кабинете настоятеля. Впятером – на встречу с командирами монастыря майор захватил своего лейтенанта-заместителя. Стоило всем рассесться вокруг стола, Фёдор задал мучивший всех вопрос:

– Как дела? Там…

Майор помрачнел:

– Плохо. Вторжение идёт полосой двести пятьдесят – триста километров вдоль Волги. Саратов, Тольятти, Самара теперь мёртвые города. Что там творилось при эвакуации…

Майора передёрнуло от воспоминаний.

– Особенно пока не знали, как бороться с тварями, которые мозги выворачивают. Да и сейчас их птицы-бомбёры за пределы полосы вторжения километров шестьдесят залетают. На границе вторжения всё «дышит». Постоянно «языки» выбрасывает, самый дальний чуть не в сотне километров остановили. В прифронтовой полосе всё время одиночных тварей отстреливаем.

Хмельницкий кивком показал на заместителя.

– Хорошо эсперы выручили.

Поскольку остальные в ответ посмотрели непонимающими взглядами, военный пояснил.

– Это из какой-то фантастической книжки взяли, слышал. И прижилось. Фарид наш Слышащий. А Рука погиб во время прорыва. Они парой работают, всех способных голову морочить засекают и отстреливают. Без них, считай, ни одной серьёзной операции не проводят…

Он махнул рукой. Настоятель же закивал:

– Ага, понятно. Это как наши Пётр, Маша и Вика.

Про Капитонову-младшую военные уже знали. Фарид выдохнул и добавил:

– Они молодцы. Нас вчера, считай, с того света ухватили. И вообще, иметь напарницей такого бойца мечта каждого Слышащего.

Фёдор машинально сунул руку в карман, достал оттуда палочку – таскал теперь вместо сигарет, покрутил в руках и решил вернуть разговор в более конкретное русло.

– Что с остальной страной?

Военные переглянулись.

– На севере линию фронта пока держим.

Настоятель и отец Василий обменялись взглядами: обоим на память пришли похожие слова, сказанные бывшим «афганцем» после первого штурма. Майор горько усмехнулся.

– Надо же. Линия фронта, – покатал он два слова на языке. – А ведь и в самом деле, словно не против зверья, а с вражеской армией дерёмся. Эшелонированное наступление и оборона, свой штаб планирования операций. Свои лаборатории. Стоит нам придумать что-то новое и вроде эффективное, как раз – и готова ответная пакость. Самая настоящая война. Связи нас лишили сразу. Сначала сотовые вышки... Как только поняли, что это только гражданские, а нам по барабану – начали глушить радио. В лучшем случае триста метров – и всё. Дальше только через спутник и берёт.

Майор расстегнул верхнюю пуговицу возле горла, несколько раз вдохнул и выдохнул, словно ему стало душно.

– В общем, на линии Казань – Челны линию фронта пока держим. Высокая плотность населёнки и хороших дорог, удобно оборону держать. Да и местные… Семьи эвакуировали, а сами ополченцы каждый метр с боем отдают. Казань считай две недели уже почти в осаде, но через последнюю дорогу на Зелёный Дол снабжение всё равно идёт.

Фарид с болью и ненавистью ругнулся:

– Весь город в развалины. А мы его только-только к юбилею отремонтировали… Ночью твари успокаиваются обычно, но в Казани бомбёжка и бои круглые сутки. Особенно Горьковское шоссе, которое через Зелёный Дол на Москву идёт.

На этих словах Фёдор, отец Василий и настоятель переглянулись, обоим пришла в голову одна и та же мысль. Монастырь уцелел, потому что с одной стороны сидел тихо, не нападал сам… Но главное – военные оттянули на себя основные силы, Жадовку атаковали, что называется, по остаточному принципу. Фарид же вздрогнул, видимо что-то вспомнил, губы беззвучно зашевелились. Остальные деликатно решили подождать, пока лейтенант справится с собой и вернёт самообладание. Потому продолжился рассказ только через несколько минут.

– И всё равно плохо. Самолёты и вертолёты горят как свечки. Белорусы не так давно ещё две эскадрильи прислали на помощь, так через неделю боёв половины машин считай нет. В первые дни глупость сделали…

Видно было, что найди куда, майор бы от негодования сплюнул.

– Над всей захваченной территорией начинается… С земли ничего не видно, небо чистое. А сверху если выше двух с половиной – трёх тысяч, так внизу всё сплошняком как сажей вымазано. Вас потому не сразу и нашли. Ветром затемнение раздуло, картинку со спутника взяли. А ещё, считай, вдоль Волги систем ПВО натыкано было... Прикрывали подлёт к «Тополям» и наземным ядерным шахтам. Теперь всё захватили.

Фарид добавил:

– Дрянь у них есть. Радужным ткачом прозвали. На крокодила мохнатого похожа.

Фёдор кивнул: были такие, не так давно на север проходили.

– Неделю назад как раз один комплекс отбили. Дрянь эта в стороне закопалась, с вертолёта летуны, молодцы, поджарили. А на батарее люди… Мы когда ворвались, сидят, как толстыми нитками опутаны – радугой на свету переливается. И хихикают, слюну пускают. Они у Ткача вместо рук были. Одного паренька, который сутки у твари в плену провёл, в сумасшедший дом. Говорят, может и вылечат ещё. Остальных – только пристрелить.

Настоятель перекрестился:

– Ох, дела страшные, Господи.