Кузницы Марса. Трилогия (ЛП) - Макнилл Грэм - Страница 40

– И так что привело тебя сюда?

– То, что звёзды на границе галактики изменились.

– Изменились?

– Ты должен понимать, что изменения, которые происходят в анатомии звезды, занимают непостижимо огромные периоды глубокого времени. Они протекают в масштабе, который невозможно увидеть.

– Тогда откуда ты знаешь, что они происходят?

– Потому что если мы не видим, как что-то происходит, из этого не следует вывод, что это не происходит, – снисходительно ответила Линья, словно обучала ребёнка базовым понятия. Хотя, по сути, так и было. Особенности науки и техники были фактически неизвестны населению Империума. Что кажется почти снисходительно простым для члена Культа Механикус для остальных выглядит суеверием и мистикой.

– Мы не можем заметить вирусные взаимодействия невооружённым глазом, поэтому мы создаём аугметированную оптику. Также вокс-волны невидимы, но мы знаем, что они существуют, потому что Омниссия показал нам, как построить механизмы, которые способны передавать и принимать их. То же самое применимо и к звёздам и продолжительности их жизни. Никто не может прожить столько, чтобы увидеть всю постоянную энтропию их существования, поэтому мы изучаем сигналы тысяч разных звёзд, наблюдая различные стадии звёздных жизненных циклов. Когда мы изучали звёзды за Шрамом Ореола, то увидели, что уровень яркости и сигнатуры излучения совершенно изменились.

– Каким образом изменились?

– Если совсем просто, то они состарились на миллионы лет за несколько веков.

– И что-то мне подсказывает, что это ненормально?

Линья покачала головой. – Совершенно ненормально. Что-то произошло с этими звёздами и их жизненные циклы почти закончились. Возможно, некоторые из них уже превратились в сверхновые, потому что изменения, которые мы зафиксировали, постоянно увеличивались и уже успели устареть на несколько веков.

– Значит, ты не знаешь, что мы найдём, когда доберёмся туда?

– Можно и так сказать. Мы получим более точные данные, когда приблизимся. Сперанца” обладает невероятно точными комплексами топографов, поэтому я надеюсь к тому времени, как выйдем из варпа на галактической границе, получить намного более ясное представление о том, что нас ждёт.

– Ты надеешься?

– Шрам Ореола делает… трудными любые расчёты.

– Получается, ты видишь, как звёзды быстро стареют. И в чём же на твой взгляд причина?

– Не имею ни малейшего представления.

Убрали последнее блюдо, и ужин быстро подошёл к концу, кадианцы не привыкли злоупотреблять приятными времяприпровождениями, способными ослабить их строгие режимы тренировок. Теперь, когда Робаут изучал лица вокруг стола, оказалось, что остались только он и Эмиль, который явно переусердствовал с даммассином. Технопровидец Силквуд ушла ещё раньше с магосом Сайиксеком, хотя капитан почти не сомневался, что просто для того, чтобы поговорить о двигателях и внутреннем сгорании.

Адара нашёл общий язык с кадианцами, испытанные в боях гвардейцы легко распознали его врождённые способности к смертельным искусствам. Хотя у юноши забрали оружие, он показывал приёмы клинкового боя столовым ножом и несколько младших офицеров повторяли его движения.

Эмиль положил колоду карт на стол, принимая ставки у любого достаточно глупого заключать пари. Карты танцевали между его пальцами, словно жили собственной жизнью, и его ловкость производила на окружающих не меньшее впечатление, чем удача.

– Солдатам нравится держаться рядом с такими удачливыми типами, – сказал Робаут, заметив, что Линья наблюдает за умениями Эмиля.

– Кажется, мы установили, что такой вещи, как удача не существует, – ответила она.

– Скажи это солдату и услышишь, что ошибаешься, – возразил Робаут, встав с довольным ворчанием. – У каждого из них найдётся талисман на удачу, удачный ритуал или удачная молитва. И знаешь, раз это помогает им, то кое-кому следует признать, что они не совсем неправы?

– Предвзятость подтверждения, но допускаю, что поле битвы – место, где огромное количество случайных величин в хаотической окружающей обстановке – плодородная арена для восприятия удачи.

– Никто не может говорить за других людей, – произнёс он, и в этот момент сервиторы распахнули величественные двери в приёмную и гости друг за другом потянулись к выходу.

Линья пожала плечами. – Я имею дело с фактами, действительностью и тем, что могу доказать основываясь на фактах.

– Это не лишает тебя красоты вещей? Разве полярное сияние не теряет волшебство, когда ты уменьшаешь его до света и радиации, которые проходят сквозь термоклиновые слои загрязнённой атмосферы? Разве великолепный заход солнца не становится простым ежедневным циклом вместо удивительной симфонии света и покоя?

– Наоборот, – сказала Линья, пока они отходили от обеденного стола. – Именно потому что я понимаю, как функционируют такие вещи, они и становятся волшебными. Искать и открывать тайны – это и есть конечная цель Адептус Механикус. Вот что для меня волшебство. И я использую слово волшебство в чисто поэтическом смысле, прежде чем ты начнёшь цепляться к нему.

– Я не посмел бы, – улыбнулся Робаут, когда они подошли к дверям, ведущим к эспланаде правого борта. Прозвенел колокол и Робаут понял, что прошло четыре часа с момента их прибытия.

– Сейчас позже, чем я думал, – сказал он.

– Точное время, как я и ожидала. Мои внутренние часы синхронизированы со “Сперанцей”, хотя у неё есть необычные идеи касательно релятивистского потока звёздного времени.

Робаут пожал плечами. – Поверю на слово, – сказал он, наблюдая, как тусклый свет играет на резных изгибах её скул. Он и раньше считал Линью привлекательной, но сейчас она выглядела прекрасной. Как он не замечал это? Робаут отдавал себе отчёт об алкоголе в организме, но фильтр в искусственной печени уже рассеял большую часть.

– Ты очень красивая женщина, Линья Тихон. Ты знаешь это? – произнёс он, прежде чем понял, что делает.

Улыбка исчезла с её лица, и Робаут понял, что пересёк черту.

– Извини, – сказал он. – Это было глупо. Слишком много даммассина…

– С вашей стороны очень любезно сказать такое, капитан Сюркуф, но было бы неблагоразумно для вас питать какие-нибудь мысли о романтических отношениях со мной. Я вижу, что нравлюсь вам, но не могу ответить взаимностью.

– Откуда ты можешь знать, если не попробуешь? – возразил Робаут, понимая, что это безнадёжно, но до конца не сдаваясь.

– Вам будет трудно понять.

– Я попытаюсь.

Она вздохнула. – Нервные пути моего мозга настолько сильно были изменены хирургической аугметикой, химической обработкой и когнитивным перераспределением, что процессы, происходящие в нём не приравнять к таким понятиям, как привязанность или любовь.

– Но ты же любишь своего отца, не так ли?

Она ответила не сразу. – Только в том смысле, что я благодарна ему за то, что он подарил мне жизнь, да, но это не любовь в вашем понимании. Мой разум не способен уменьшить комплексную асимметрию моего синаптического взаимодействия до чего-то столь…

– Человеческого?

– Иррационального, – поправила Линья. – Робаут, вы человек с богатой историей, немалая часть которой очень импонирует другим людям. Вы обладаете личностной матрицей, и я уверена, что она делает вас интересным, но не для меня. Я вижу вас насквозь и знаю каждую грань вашей жизни, начиная с клеточного уровня до гоминидной архитектуры вашего мозга. Для меня ваша жизнь с самого рождения до этой минуты – открытая книга, и я могу обработать каждую её страницу за микросекунду. Вы развлекаете меня, но ни один неаугметированный человек не обладает достаточной сложностью, чтобы долго удерживать моё внимание.

Робаут слушал её слова с растущим чувством, что ступил на зыбкую почву. Он ошибся, предположив, что раз Линья похожа на женщину, то она и является женщиной во всех отношениях. Она оказалась также далека от его сферы существования, как он от приручённого домашнего животного.