Пампушка для злого босса (СИ) - Рей Полина - Страница 10

А ещё я размышляю о том, что связывало нас с Казанским год назад, когда он только прибыл в наш офис. Нелепая ситуация, когда я приняла его за другого, и попыталась поставить на место прилюдно, обернулось тем, что Алексей начал воспринимать меня не иначе, как личного врага.

Я никогда не понимала женщин, которым было в удовольствие стать жертвой так называемого стокгольмского синдрома, но когда на третий день нашего «милого» общения с Казанским осознала, что он вызывает у меня эмоции отличные от злости или обиды, вернее, не только их, моё удивление собственным чувствам, которые я стала испытывать по отношению к Казанскому, было столь огромным, что я впала в ступор. Впрочем, чем дольше мы с ним общались, тем больше я понимала, что влюбилась в этого невыносимого типа так сильно, что каждое его действие и каждое слово, направленные в мою сторону, причиняют мне невыносимую боль.

Он никогда не переходил границы, когда донимал меня, однако чем явственнее мне становилось, что я никогда не заинтересую его как женщина, тем больше горечи накапливалось у меня в душе.

И когда он всё-таки уехал, я поняла что испытываю не только облегчение, но ещё и острую боль, от понимания, что никогда его больше не увижу. Если бы я знала тогда, как сильно ошибаюсь.

Глава 4

Неожиданный звонок в дверь заставляет меня вздрогнуть, нахмурившись посмотреть на часы, но, обнаружив, что стрелки показывают всего девять вечера, все же пойти открывать непрошеному визитёру. Когда смотрю в глазок, с губ моих помимо воли срывается удивлённый возглас: за дверью стоит Казанский собственной персоной.

Первое желание, которое у меня возникает этот момент - не открывать даже под дулом пистолета. Впрочем, оно быстро сменяется другим - увидеть его в своей квартире и понять, что нас связывает не только работа и проведённая вместе ночь, а нечто гораздо большее.

- Вот уж кого не ожидала сегодня увидеть, так это тебя, - вместо приветствия произношу я, распахивая дверь перед Алексеем.

- Можно войти? - уточняет он, но, не дождавшись моего разрешения, входит в прихожую, глядя неотрывно в мои глаза.

- Я уверена, даже если было бы нельзя, ты бы все равно вошёл, > вздыхаю я, закрывая за Казанским дверь.

Он осматривается в моей квартирке, пока я судорожно вспоминаю, не оставила ли я где-нибудь грязного белья и вынесла ли за собой посуду после завтрака.

- Вошёл бы, - говорит он, кивая.

- Это входит в список тех самых наших свиданий? - уточняю, пытаясь придать голосу деловых ноток. Но тут же теряю все здравые мысли, когда Алексей делает ко мне шаг и выдыхает в губы:

- А ты хочешь, чтобы входило?

Это звучит настолько двусмысленно - или в этот момент только кажется мне таковым - что у меня не хватает слов, чтобы ответить. И возможностей - тоже.

-Ты мне нужна, Вера, - шепчет едва слышно Казанский прежде, чем наброситься на мой рот по- звериному голодным поцелуем. Стон, который даже не пытаюсь сдержать, звучит как капитуляция.

И стонать мне хочется вовсе не от того, что делает Алексей, хотя это безумно возбуждает и приятно. Стонать хочется от того, что он сказал мне...

«Ты мне нужна, Вера».

Не знаю как и для чего - для постели на сегодня или в его жизни хоть на несколько мгновений - но это ощущение, что он испытывает во мне потребность, заводит сильнее того, что вытворяют его руки и губы.

Ладони Казанского ложатся на мои ягодицы, сминают до боли. Он делает шаг, понуждая меня отступать к стене, пока я не упираюсь в неё спиной.

- Подними руки наверх и держи их так, - хрипло приказывает он мне, и я подчиняюсь. - Не отпускай, пока я не позволю.

Это приказ. Нерушимый. И я готова сейчас исполнить его и ещё миллиард приказов, которые будет отдавать мне Казанский. Потому что нуждаюсь в нём точно так же, как и он во мне, даже если его потребность исчисляется минутами.

Он скользит по моему телу руками и губами. Опускается передо мной на колени, будто капитулируя окончательно, и несмотря на то, что буду следовать за ним в нашем общем безумии, я ощущаю превосходство. Это меня он хочет так, что готов сейчас на всё. Это я для него - центр вселенной - по крайней мере, в данное мгновение.

Горячий рот Алексея оставляет на подрагивающем животе влажные следы. Он целует меня неспешно, едва ли не невесомо, распаляя внутри осознание, что мне мало. И что будет мало всегда, сколько бы он ни дал мне в ответ.

Руки нетерпеливо-дразняще стаскивают кружевное бельё, шире распахивают полы халата, пока я не остаюсь перед Казанским обнажённой, беззащитной... откровенно открытой.

И я вижу, как выражение его лица меняется. Как на смену вынужденной терпеливости приходит прямо противоположное - жажда. Острая и звериная. Голодная потребность иметь меня, наплевав на всё. На то, чего желаю я, на то, к чему привыкла. На то - испытываю ли я в этот момент наслаждение, или же каждый мой миг пронизан сладкой болью. Казанский просто будет брать меня, а я - давать делать со мной всё, чего бы он ни пожелал.

Теперь я понимаю, почему он приказал мне не опускать рук - в такой позе я вся в его власти. И он знает, что я не стану протестовать, потому что хочу его не меньше, чем он меня.

Алексей закидывает мою ногу себе на плечо, жадно вдыхает аромат моего вожделения. Стоящий подле меня на коленях, он совсем не кажется мне побеждённым. Напротив - я чувствую, что именно я в этот момент подчинена его власти.

Некоторое время он смотрит на то, насколько я открыта перед ним, после чего подаётся и проводит языком по влажному лону. Снизу-вверх, невесомым касанием, от которого я едва не взрываюсь оргазмом.

Я даже не могу дать определения тем звукам, что срываются в этот момент с моих губ. Не стоны, но и не крики - что-то совершенно иное. Хотя, видит бог, если бы Казанский приказал мне кричать под его руками и губами, я сделала бы это без лишних протестов.

- Расслабься... ты напряжена, - выдыхает Алексей и следом за этим начинает ласкать меня ртом.

Сначала медленно, неспешно - обводит клитор, опускается языком к истекающему соками влагалищу. Но тут же возвращается обратно. Ударяет по напряжённому бугорку, снова опускается вниз. Мне стоит огромных усилий стиснуть зубы и стоять вот так, не в силах произнести ни звука.

Я закрываю глаза, потому что видеть всё то, что творит со мной Казанский, невозможно. Хочется взорваться - мгновенно, без права на возрождение. Но я терплю, потому что знаю - впереди меня ждёт такое острое наслаждение, что от него сорвёт все тормоза.

Он наконец поднимается на ноги и на губах его загорается такая порочная улыбка, что это сводит меня с ума окончательно.

- Хорошая девочка... Послушная, - выдыхает, и я опускаю руки, чтобы схватиться за его плечи, потому что секундой позже он расстёгивает ширинку на джинсах, высвобождает возбуждённый член и начинает меня трахать. Вбивается яростно и быстро, распиная меня на гладкой поверхности, впиваясь жёстким поцелуем мне в губы, выпивая мои стоны.

Это даже не секс, и уж тем более не занятия любовью. В эти мгновения я явственно понимаю значение выражение «брать женщину». И мне это нравится. Нравится чувствовать его грубые движения, кричать от сладкой боли, когда Алексей растягивает меня собой. Нравится яростно целоваться с ним, впускать в рот его язык, на котором остался мой вкус и лгать себе, что у Казанского так могло быть и будет только со мной.

На следующее утро просыпаюсь ни свет ни заря. Понимание, что возле меня лежит мужчина, настолько непривычное, что сон как рукой снимает. В полумраке комнаты некоторое время наблюдаю за тем, как спит Алексей - на спине, раскинув руки. Его грудная клетка мерно и спокойно вздымается в такт ровному дыханию. Всё моё тело приятно ломит после того, чем мы занимались с Казанским едва ли не до утра. Несмотря на то, что спала я от силы пару часов, продолжать и дальше валяться в постели мне не хочется. А вот отправиться на кухню и приготовить себе Алексею вкусный завтрак - очень даже. Я даже готова забыть на сегодняшнее утро о своей обычной диете, ибо если мы продолжим упражняться с Казанским в таком же темпе, я буду сжигать калории быстрее, чем успевать их поглощать.