Пампушка для злого босса (СИ) - Рей Полина - Страница 36

- Написала? - поинтересовался он, целуя меня в макушку.

- Да. Но только не на форуме. Так лениво было просиживать там, когда здесь так классно.

- Очень классно. Любушка, правда, отказалась в мяч играть. Наверное, всё ещё припоминает то, что днём было.

- И не зря. Ей семь скоро. В это время дети уже спят только ночью.

- Не все.

- Ну, она не хочет.

- Ей нужно много отдыхать. И много кушать.

- Казански-ий... ты опять за старое.

Я повернулась в руках мужа и прищурилась, мысленно готовясь к очередному спору на тему того, что нужно или не нужно Любе. Порой Алексей переходил границы в том, что касалось нужд дочери, которые зачастую отличались от пожеланий самой Любы, и тогда мы с ним обсуждали всё в извечных непримиримых тонах.

- Ладно... я помню наш последний разговор. И ты права была - больше никаких закармливаний.

- И никакого сна днём если не захочет.

- И никакого сна днём, - сдался Алексей. - А теперь зови её ужинать, обещаю больше не быть наседкой.

Нехороший холодок прошёлся по спине, когда я услышала это «зови её ужинать». Даже как-то особенно остро кольнуло с левой стороны, где сердце пропустило удар.

- В каком смысле «зови»? Разве она не с тобой?

- Нет... она домой побежала с прогулки, сказала - к тебе.

Я видела, как лицо Алексея меняется на глазах - превращаясь в застывшую каменную маску, и словно бы вернулась назад, туда, на восемь лет назад, где был вот такой же Казанский. Только сейчас и я испытывала весь тот ужас, что испытал тогда Лёша.

- Дома её точно нет? - выдохнул он.

- Нет... но я проверю.

Слова удалось выдохнуть с огромным трудом. Словно в полусне я видела, как Казанский разворачивается и бежит в сторону ворот, чтобы искать Любу. Кто-то что-то спрашивал у меня - кажется, это была Оля, пока я шла на неверных ногах к дому, прекрасно понимая, что дочери там быть не может.

Близнецы по сотому разу обходили улицу, Казанский так и не вернулся, я, пытаясь держать себя в руках, сидела на крыльце, допивая порцию корвалола, на которой настоял врач, потревоженный звонком Ольги, когда я схватилась за поясницу в очередной раз.

- Давайте вызовем полицию, - снова предложил Сергей, и Оля помотала головой.

- Потом это обсудим. Сначала дождёмся Лёшу.

- Окей.

Я уткнулась взглядом в свои колени, соображая, где может быть Люба. Мне не давал покоя спор дочери с Алексеем, который они затеяли днём. И хоть было совсем непохоже, чтобы Люба вредничала таким образом, я очень надеялась, что причина её пропажи кроется именно в этом.

- Кажется, я знаю, где она... - выдохнула я, поднимаясь с крыльца. - Если найду - позвоню Лёше.

Поднимаясь по крутой и довольно хлипкой лесенке, ведущей в домик, что был устроен на кроне дерева, я молилась, чтобы не оступиться и не рухнуть вниз. И чтобы дочь оказалась внутри. И как только мы сразу не догадались поискать здесь?

Через несколько секунд двери домика открылись и из них высунулась Люба, внимание которой, видимо, привлёк скрип лесенки. Облегчение затопило с головой, но я не произнесла ни слова, продолжая свой путь наверх. Смогла выдохнуть только когда оказалась в домике и набрала номер Лёши, чтобы сообщить ему о том, что пропажа нашлась.

Сама Люба наблюдала за мной с опаской, но на лице её было написано упрямое выражение - подбородок вздёрнут, и сама малышка, кажется, до победного готова отвоёвывать свою свободу и возможность вот так пропасть без предупреждения.

- Наверное, не стоит говорить, что так делать нельзя, - стараясь придать голосу строгости, проговорила я, присаживаясь на перевёрнутый кверху дном ящик, который служил в домике и столом, и стулом, и диваном.

- И тебе залезать сюда тоже нельзя.

- Потому что это домик для детей?

- Нет. Потому что ты могла упасть.

- Мне бы не пришлось этого делать, если бы ты здесь не спряталась.

Люба кивнула, соглашаясь с моими доводами, после чего отошла и принялась смотреть в криво вырезанное в досках окно, выходящее на поле, залитое оранжевым светом вечернего солнца.

- Я думала, папа догадается, что я здесь. Придёт и мы поговорим.

Интересно, была ли я такой же в семь лет? Кажется, совсем нет. Но как же на нас непохожи дети и сравнивать себя и их - глупо. Равно как и навязывать им то, что они категорически не желают принимать.

- Вы с папой обязательно поговорите. Только сейчас он придёт немного в себя. А пока поговорим мы с тобой.

-Ты будешь меня ругать?

- Не буду. Хотя, ты заслужила. Просто расскажу тебе кое-что, и ты сама решишь, будешь так дальше делать или нет. Идёт?

- Идёт. Но я уже всё равно, наверное, не буду.

-То есть, не рассказывать?

- Расскажи... пожалуйста.

Сделав глубокий вдох, смотрю на дочь, на лице которой написан искренний интерес. Тема Лины была табу в общении Алексея с Любой, и он истово оберегал этот секрет. Наверное, даже сейчас я не имела права вмешиваться в это и выдавать ту тайну, которая принадлежала не мне, но если гиперопека Казанского и дальше будет приводить к таким последствиям...

Когда родилась старшая дочь, наверное, только тогда я смогла прочувствовать весь ужас того, что пережил Алексей, когда не стало Лины. Вскакивала ночью даже когда Люба спокойно спала в своей кровати, проверяла, всё ли с ней в порядке. И сам Казанский тоже, видимо, делал всё, чтобы предвосхитить какие-то трудности, пусть порой это и доходило до абсурда. Но Люба, по крайней мере, имела право знать, почему так происходило, чтобы лучше понимать отца.

Опасаясь, что после обязательно отхвачу от Лёши, я начала медленно, взвешивая каждое слово, рассказывать:

-Ты уже наверное, знаешь, что мы с твоим папой познакомились за два года до того, как родилась ты. А до этого каждый из нас жил своей жизнью и даже не подозревал о существовании другого.

- Знаю. И папа сказал, что ты родилась, когда ему было десять лет. Потому он такой старый.

- Это папа так шутит. Ничего он не старый.

- Я ему так же сказала.

Люба с интересом продолжала слушать, пока я - продолжала подбирать слова.

- До того, как мы с твоим отцом познакомились, у него была своя жизнь. И в этой жизни... у него была дочь.

Я замолчала - Люба молчала тоже. Но по лицу её я видела, что она ошарашена, хотя и пытается этого не показывать. Всего на мгновение у меня родилось ощущение, что я только что совершила ужасную ошибку, но я быстро отогнала его прочь.

-А где она сейчас? - наконец задала вопрос Люба, с опаской, будто я говорила ей об этом потому, что хотела сообщить, что её папа теперь будет воспитывать не только её, но ещё и другую девочку.

- Её больше нет... Она умерла ещё до твоего рождения.

- Почему?

- Она болела. И умерла.

- Как бабушка, которая была до бабы Люды?

- Да, как моя мама и твоя бабушка. Так бывает, мы с тобой говорили об этом.

- Я помню.

Она хмурила брови, видимо, пытаясь понять, как всё это относится к ней. А я снова испытывала то чувство, которое даже словами было нельзя описать. С появлением Любы столько всего поменялось во мне самой, что теперь я уже даже не могла вспомнить, какой была раньше. Но знала, что я нынешняя - это то, к чему стоило стремиться всю мою жизнь. Когда я бросилась на борьбу с лишним весом, мне хотелось добиться гармонии с самой собой. Сейчас же она была абсолютной - и полнота ни имела никакого значения.

В мире столько вторичных, несущественных вещей, которыми люди забивают себе головы, а на деле выходит, что счастливыми они могут быть и сами по себе, без этой мишуры.

- Просто сейчас, когда у папы есть ты... он хочет, чтобы ты получала всё. И готов в лепёшку расшибиться, но дать тебе это. Понимаешь?

- Но мне и так всего хватает. Столько кукол, как у меня, нет ни у кого в садике. И велосипеда такого то же.

Я не смогла сдержать улыбки - Люба была права, в этом и был весь Казанский. Задарить дочь всем, чтобы только у неё было лучшее детство.