Химия без прикрас (СИ) - "agross" - Страница 16

— Слева ванная. Умойся и проходи дальше, на кухню, — тихо скомандовал Дмитрий Николаевич, и я поспешила проследовать по указанному мне маршруту. В ванной я долго умывалась холодной водой, стирая мылом размазанную тушь, а затем лицезрела заплаканное отражение в зеркале, собрала свои темные растрепанные волосы в низкий хвост и поплелась на кухню.

— Садись, Димон, не стой столбом, — сказал химик, пройдя мимо, пока я замерла, разглядывая просторное помещение, отведенное под кухню.

Покрашенные в разнобой широкой кисточкой стены красовались тремя цветами — темно-серым, светло-серым и бледно-голубым, а идеально белый потолок, подсвеченный одной единственной лампочкой с нахлобученным самодельным абажуром, никак не вязался с этими цветными мазками на стенах. Небольшой стол у окна и три старых деревянных раскладных стула. Слева — раковина, плита и несколько шкафов, так же покрашенных неким «безумным мастером», и единственная вещь, кроме потолка, которая здесь была новой, стояла в углу — холодильник. Именно туда быстро заглянул Дмитрий Николаевич, успевший переодеться в спортивные штаны и черную футболку, но, судя по всему, не найдя ничего съдобного, он полез в один из шкафов.

— Коньяк не предложу, не обижайся, — он достал из шкафа початую бутылку с янтарной жидкостью и, поставив ее на стол, схватил из сушки рюмку. — Могу предложить чай с мятой.

— Вы пьете чай с мятой? — почему-то этот факт показался мне нелепым и смешным.

— Да… — замявшись, проговорил химик. — Сестра привезла. Сейчас налью.

— Аттракцион невиданной щедрости! — не удержавшись, выпалила я.

— А я смотрю, тебе уже не так плохо? — Дмитрий Николаевич развернулся и, облокотившись о столешницу рядом с плитой, посмотрел на меня своим привычным насмешливым взглядом.

— Простите.

— За редкий вид парнокопытных?

— И за это тоже… — я покраснела. Безбожно покраснела. — Я раньше не пила столько, — пояснила я, а затем зачем-то добавляю: — Столько текилы. Да вообще раньше не особо пила…

— Сборище малолетних алкоголиков, — он наполнил рюмку коньяком, затем быстро осушил ее и, вздохнув, повторил эту нехитрую манипуляцию. А после приоткрыл форточку и с видимым удовольствием закурил.

— А можно мне тоже, — не особо надеясь на разрешение, спросила я, глядя, как он аккуратно выдыхает дым в открытую щель.

— Нет, — твердо ответил химик. — Тебе еще детей рожать.

— Ладно, — вздохнула я и поднялась, чтобы налить себе чаю.

— Да сиди, Димон, я налью, — тяжелая широкая ладонь заставила меня сесть на место. Порванный ворот кофты тут же разъехался, обнажая одно плечо, и я дрожащими руками попыталась тщетно натянуть его обратно. Дмитрий Николаевич, заметив это, затушил сигарету и, выйдя из кухни, вернулся со свернутой одеждой в руках. — Вот. Направо по коридору, там переоденься.

Искренне поблагодарив и приняв из его рук тряпки, я удалилась из кухни. В спальне не было никакой мебели вообще, не считая толстого матраса с подушкой и одеялом и неприметного шкафа-купе. Рядом с матрасом — пепельница и ноутбук, а неподалеку валялся белый медицинский халат, видимо, не добравшийся до корзины с грязным бельем. Я надела серую спортивную толстовку, судя по запаху, принадлежащую химику, а черные штаны аккуратно свернула на матрасе, рассудив, что они с меня свалятся, а подпоясать мне их нечем.

Выйдя из комнаты, я не могла побороть своего любопытства и тихонько заглянула в приоткрытую дверь напротив. Такие же брызги красок на стенах, и почти полное отсутствие мебели. Она была почти как брат-близнец первой комнаты, если не считать несколько отличительных черт: здесь были не жалюзи, а длинные плотные шторы стального цвета, матрац был аккуратно застелен, а у стены напротив шкафа-купе стояла деревянная детская кроватка и небольшой столик для пеленания…

Несколько секунд я смотрела на эти предметы интерьера, а затем решила, что все это — не мое дело. Есть ли у него женщина, которая по какой-то причине отсутствует сейчас в квартире, или ребенок, это — не мое дело. Хотя, судя по тому, как обустроена квартира, живет он явно один, причем довольно давно.

Вернулась на кухню я как раз в тот момент, когда химик снова наливал себе коньяк. И невольно я поймала себя на мысли, что боюсь, как бы и этот редкий экземпляр не напился. Опустившись на стул напротив него, я хватаю чашку с ароматным чаем так крепко, словно это единственный спасательный круг в этом безумном океане страстей.

— Это был Наумов? — помолчав некоторое время, спросил Дмитрий Николаевич, возвращая меня в отвратительные воспоминания минувшего вечера, и внимательно смотря на меня.

Я молча кивнула, не в силах произнести ни слова. А потом меня вдруг охватил испуг. Химик же не собирается «наказывать» этого балбеса? Господи, и почему я его жалею?!

— Ты не пострадала?

— В осмотре не нуждаюсь, — я осушила чашку несколькими большими глотками и почувствовала странный привкус во рту.

— Хорошо. Тогда ложись спать, Дмитриева, а с утра поговорим. В ту же комнату иди, где переодевалась, — химик наполнил стопку коньяком и на этот раз спрятал бутылку обратно в шкаф. — Уснешь быстро и сновидениями мучиться не будешь, обещаю, — эти слова и объяснили странный привкус в чае. Видимо, сильное седативное.

Перед тем, как выйти из кухни, я на мгновение остановилась и, повернувшись к нему, пару секунд рассматривала задумчивый, нахмуренный, хищный профиль, а затем тихо прошептала:

— Спасибо.

Дмитрий Николаевич посмотрел на меня с пониманием, так, как раньше никогда не смотрел. Не как на ученицу или нерадивую практикантку, напросившуюся на смену, а просто как на человека.

— Иди спать, — тихо ответил он, отвернувшись.

========== Глава 9. Об удивительных кружках и семейных праздниках. ==========

Порой кажется, что с собой договориться очень легко. Иногда это получается с какими-то уступками, иногда с условиями, которые выдвигаешь сама же себе. Но в итоге ты глубоко вздыхаешь и внушаешь себе, что все хорошо. Самообман удался на ура, пульс выровнен, все плохое забыто. И теперь с чувством выполненного долга ты можешь отправиться на боковую.

Но… Черт возьми, так ли это?

Самым ярким примером того, что самообман является, в первую очередь, именно обманом — это наши сны. Они первыми показывают перед твоими закрытыми глазами правду. Правду о том, что не забыто, о том, что не простила, что переживаешь, что где-то глубоко внутри ты все еще тихо плачешь от обиды. И когда ты просыпаешься в поту, а возможно даже с криком, то, честное слово, я даже не знаю, что паршивее: сон, который тебя так измучил ночью, или то, что ты настолько слабое и безвольное существо, что даже солгать сама себе не можешь? Хотя, слабость ли это?

Не знаю, что за седативное химик добавил в мой чай, но думаю, что это самый щедрый подарок, который мне когда-либо делали. Еще по дороге в его спальню, голова закружилась так, что невольно захотелось как можно скорее принять горизонтальное положение. И последнее, что я помню, прежде чем отключиться мертвецким сном, это тоскливую мысль, что я даже укрыться одеялом не могу — просто нет сил. Из-за нервного перевозбуждения твое сознание даже во сне продолжает работать. Именно это и заставляет его так услужливо подкидывать тебе самые яркие события дня или самые сокровенные твои думы, выстраивая их остросюжетным блокбастером в твоем сновидении. Поэтому для меня было бы просто отвратительно увидеть похабный взгляд Наумова или снова почувствовать его руки, нагло хозяйничающие под моей кофтой.

Так что за черную вязкую пустоту во сне я буду благодарна Дмитрию Николаевичу, наверно, до конца своих дней.

Утро было непривычно солнечным и морозным. Теплые лучи пробивались сквозь полуопущенные жалюзи и наполняли комнату теплым мягким светом. Уже рассвело? Сколько же я спала?

Сев на кровати, я поняла, что накрыта не только одеялом, но еще и пледом сверху. Странно. Дмитрий Николаевич меня укрыл? Я точно помню, что как только голова коснулась подушки, я тут же отключилась. И действительно, я так и спала в одежде, все осталось в неизменном виде. Кроме носков, они валялись рядом с матрасом на полу. Не помню, чтобы я их с себя снимала.