Химия без прикрас (СИ) - "agross" - Страница 39

========== Глава 17. О дурных снах и серьезных разговорах. ==========

Комментарий к Глава 17. О дурных снах и серьезных разговорах.

С праздником, дорогие читатели! ;)

— О-па! Знакомый пуховичок… — голос Сереги звучал, как всегда, бодро. С одной стороны, ужасно хотелось выйти из комнаты и поздороваться, увидеть его, получить ту дозу позитива, что излучал этот невероятный человек, но с другой стороны, так хотелось улечься на матрас и забыться сладким сном!

— Давай без комментариев, ладно? — ответил ему Лебедев. Подслушивать никто не запрещал, ведь правда?

— Да я и не собирался… — фраза Сереги оборвалась. Видимо, они ушли на кухню. Немного поколебавшись и обхватив руками край двери, я все-таки выбрала мягкий матрас и, коснувшись подушки, тут же провалилась в сон. Но он был недолгим, как хотелось бы, и прервал его уже знакомый звук дверного звонка.

Такое неприятное чувство, когда лежишь в кровати, словно пребывая в каком-то другом мире. И стоит тебе коснуться пола ногой, заботы грядущего дня, а в данный момент, ночи, тут же набросятся на тебя и сожрут с головой, не оставив ни косточки. Опытный лентяй знает, что единственный выход — не покидать насиженного и надежного места, оставаться в кровати до тех пор, пока неизбежное само не вытряхнет тебя из нее…

— Где она? — гневный голос братишки заставил мое умиротворение разлететься в пух и прах. — Лебедев, ты не представляешь, как я зол! Надеюсь, она меня слышит!

О, да, братишка, я слышу. И, если честно, плевать я хотела на эту твою злость. Я вообще сейчас словно в космосе. Кажется, подо мной матрас летит…

Какое-то время я провела за тем, что просто созерцала идеально выбеленный потолок комнаты химика, так сильно выделявшийся среди общего антуража, вслушиваясь в обрывки разговоров, доносящихся из кухни, а потом я попыталась слезть с матраса, но это оказалось не так-то просто: мое внутренне чутье услужливо подсказывало, что лучше не менять своего горизонтального положения и оставить все, как есть. Здравый смысл, как я уже говорила, штука очень полезная и, в большинстве своем, к нему лучше прислушаться, потому что я, как раз-таки, попыталась проявить упорство и подняться на ноги. Измученному организму это явно не понравилось: меня тут же начало знобить, голова «пустилась в пляс». Так что мне понадобилось какое-то время, чтобы, вцепившись в шкаф, уговорить себя стоять на двух ногах ровно…

— Так-так, Димон, ну-ка, давай-ка обратно… — я четко услышала голос Сереги, но глаза с трудом различали его силуэт. — На живот давай-ка.

— Да я с Лешей поздороваться, — оправдываюсь я, но чьи-то руки, крепко ухватив меня за предплечья, уложили обратно на матрас и, заставив перевернуться на живот, стянули с талии штаны, которые я так упорно завязывала, чтобы они не свались. — Эй… — протестую я, но в тот же момент чувствую укол в свою нежную филейную часть. Понятно, антибиотик.

— Ты не буянь, Маринка, — успокаивает меня Серега, натягивая штаны на место. — Есть хочешь?

— А борщ остался? — с надеждой спрашиваю я, переворачиваясь на спину. На мой лоб тут же опустилась холодная ладонь, а к лицу приблизилось улыбчивое лицо Стеглова.

— Дим, ей надо срочно в больницу! Ей твоя стряпня понравилась! — не сразу понимаю, шутит он или нет, но, услышав саркастический смешок рядом, с облегчением выдыхаю. Мне сейчас только больницы не хватало. — Родная, мы с Лешей уничтожили суп. Зло повержено. Есть овощной салат и берлинские пирожные.

— Мне, пожалуйста, в том порядке, в котором ты назвал, — изобразив умирающий тон, шепчу я, приоткрыв глаз, и слышу одобрительный смех Стеглова.

— Ничего, жить будет! — снова ледяная ладонь на моем лбу, только на этот раз чуть выше, коснулась моих волос и потрепала их. — Ну-ка, красавица, давай-ка посмотрим, что там у тебя с животиком, — холодные руки коснулись живота, а я прикрыла глаза, потому что от общей, слегка размытой картины в сумраке комнаты, освещенной одним ночником, начало немного подташнивать.

— Давай завтра лучше, сам и перевяжешь, не отрывай, — голос Дмитрия Николаевича заставил руку Сереги остановиться. Видимо, он хотел снять повязку.

— Марганцовка-то в доме есть? — спросил Серега.

— Обижаешь, — ответил химик. — Дмитриева, ты как, соображать способна?

После этих слов я почувствовала на своей щеке широкую ладонь. Идентифицировать, кому она принадлежит, оказалось нетрудно. Я даже не попыталась разлепить веки, только положила на его ладонь свою. Способна ли я соображать, Дмитрий Николаевич? Едва ли.

— Конечно, — бросаю я, убрав руку, как только вспомнила, что мы не одни.

— Тогда пришло время отвечать за свою глупость, — от меня не укрылась некое злорадство, с которым Лебедев произнес эту фразу. Как только он поднялся с матраса, в дверях появился силуэт моего братишки, который, кинув в мою сторону взгляд, полный едва сдерживаемого гнева, вышел из комнаты, так ничего и не сказав.

— И все? А я думала, будут побои… — я приподнялась на локтях.

— Макак, раз ты умная такая, дуй на кухню! — раздался голос Леши откуда-то из коридора.

— Это не так-то просто, — бормочу я, но понимаю, что его это мало волнует. Раз до лицея дошла, значит, и до кухни дойду. Стеглов услужливо поддержал меня, когда я, зажмурившись от боли, поднялась с матраса, а Лебедев, пропустив нас вперед, пошел вслед за нами.

Маша, сидевшая за столом, встретила меня озабоченным взглядом и, положив на край тарелки надкусанное берлинское пирожное, поднялась, чтобы помочь мне, но мой братишка преградил ей путь.

— Сядь, — тихо бросил он, и Маша опустилась обратно на стул, растерянно и сочувственно взглянув в мою сторону. Да, видимо, взбучки мне не избежать.

Доковыляв до стула, я присела напротив Маши, где обычно располагается химик и, испуганно оглядев присутствующих, с досадой отметила, что Серега, сославшись, что ему нужно срочно позвонить, покинул «поле боя». Похоже, моя сторона уже несет потери.

— Ты тупая?! — не выдерживает, наконец, брат.

— Это риторический вопрос? — успеваю вставить я, прежде чем он взрывается гневной тирадой.

— Да каким местом ты думала? Предки уехали, и все? Теперь можно из окна выкидываться?! — Леша навис надо мной огромной грозовой тучей и кричал так, что в ушах звенело. — Да что с тобой?! Вообще мозгов нет! А если бы предки не свалили?! Я должен тебя перед всеми выгораживать?! Детство кончилось, макак! Когда начнем башкой думать, а?

— Леш, хватит, — попыталась осадить его Маша, и ей это немного удалось, по крайней мере, он выпрямился и на некоторое время замолчал. Отвечать было бессмысленно: я действительно виновата, а мои извинения сейчас будут только раскалять обстановку. Было страшно даже повернуть голову. Я сосредоточенно рассматривала край потертой столешницы, опустив нос, и благодарила небеса, что Леша знает самую малую часть того, что я скрываю от других.

Лебедев стоял позади Маши, облокотившись о стену, скрестив руки на груди. Я незаметно посмотрела на него и встретилась с его безэмоциональным выражением лица. Ловко у него это выходит. Только вот желваки, игравшие на скулах, выдавали его напряжение. Вы переживаете за меня, Дмитрий Николаевич?

— Господи, какая же ты бестолочь! — опустив ладони на стол, выдохнул Леша, а я негодующе поморщилась. Сколько можно меня бестолочью называть?! — А ты, нахрен ее сюда привез?! — Леша повернулся к химику и выпрямился во весь рост. Видимо, чувствовал себя неуютно, под снисходительным взглядом Лебедева, который был на полголовы выше моего братишки. — Надо было домой ее везти!

— Она уже посидела с тобой дома, — тихо ответил химик. — Я был удивлен не меньше твоего, когда увидел ее в школе.

— Если бы все здесь не страдали идиотизмом, то этого ничего вообще бы не случилось! — вспылил Леша. А я задумалась: а ведь правда, ничего бы не было. И я бы не сблизилась так со своим преподавателем. Я бы и осталась бы такой же механической куклой-примерной дочерью.

— Леш, пожалуйста, — Маша погладила брата по руке и, к моему удивлению, он смягчился прямо на глазах! — Поставь себя на ее место, ведь ты бы тоже…