Шесть лет с В. И. Лениным
(Воспоминания личного шофера Владимира Ильича Ленина) - Гиль Степан Казимирович - Страница 15
- Предыдущая
- 15/18
- Следующая
Скрытным, замкнутым или неискренним никак нельзя было оставаться в присутствии Ленина, — проницательные, чуть прищуренные его глаза как бы срывали с вас завесу натянутости или скрытности, требуя откровенности и правды. Он был очень добрый и чуткий человек.
Был случай, когда я проезжал с Владимиром Ильичем по Мясницкой (сейчас Кировской) улице. Движение большое: трамваи, автомобили, пешеходы. Еду медленно, боюсь наскочить на кого-нибудь, все время даю гудки, волнуюсь. Вдруг вижу: Владимир Ильич открывает дверцу машины, на ходу добирается ко мне по подножке, рискуя, что его сшибут, садится рядом и успокаивает меня:
— Пожалуйста, не волнуйтесь, Гиль, поезжайте, как все.
На даче, по утрам, когда я готовил машину к отъезду, Владимир Ильич часто помогал мне, и не советами, а делом, руками. Пока я возился у мотора, Ильич, стоя перед насосом, накачивал воздух в камеры, причем делал это энергично и с удовольствием.
Бывало в пути, где-нибудь на Каширском или другом шоссе, застрянет машина и приходится менять колесо или ковыряться в моторе. Владимир Ильич спокойно выходил из машины и, засучив рукава, помогал мне, как заправский рабочий. На мои просьбы не беспокоиться он отвечал шутками и продолжал свое дело.
В годы ожесточенной гражданской войны ощущалась острая нехватка горючего. Город Баку захватили белые, начался «бензинный голод». Приходилось работать на скверном горючем — газолине, засорявшем мотор и приводившем к порче машины.
— Почему так часто останавливаемся? — спрашивал Владимир Ильич. — В чем дело?
— Беда, Владимир Ильич, — отвечал я. — Для машины необходимо легкое горючее, бензин, а пользуемся мы этой дрянью — газолином. Что поделаешь!
— Вот как! Как же выйти из положения? — и тут же прибавлял: — Придется потерпеть.
Когда Баку вновь стал советским, в Москву на имя председателя Совнаркома Ленина прибыла цистерна с отличным бензином. Узнав об этом сюрпризе, Владимир Ильич сказал:
— Прекрасно, товарищ Гиль, прекрасно! Но к чему нам столько бензина? Надо поделиться с другими.
И распорядился направить бензин в какую-то организацию, ведавшую горючим. Помещалась она в большом особняке на Кропоткинской улице.
Передо мною записка, написанная рукой Владимира Ильича в конце 1919 года: «Товарищ Гиль! Мне сказала тов. Фотиева[1], что Рыков дал распоряжение сегодня же выдать вам и 4-м помощникам полушубки, валенки, рукавицы и шапки. Получили или нет? Ленин».
История этой записки такова. Владимир Ильич узнал, что, несмотря на зимнюю стужу, я и мои помощники по гаражу работаем без валенок, рукавиц и прочего. Он не мог пройти мимо этого факта и позаботился о каждом из нас.
Чуткая и отзывчивая натура Ильича не мирилась с невниманием или пренебрежением к человеку. Не помню случая, когда бы он не заметил чьего-либо несчастья, огорчения или удрученного состояния, когда бы Ильич не откликнулся на просьбу, недовольство или требование. Он иногда обращался ко мне со словами:
— Что с вами, Гиль? Вижу, вы сегодня чем-то озабочены. Нет, нет, батенька, не отпирайтесь, вы чем-то встревожены! Правда ведь?
Разве после таких слов скроешь или утаишь что-нибудь?
Познакомившись однажды с моей женой, он время от времени осведомлялся о ней, справлялся о нашем малыше Мишутке. В дни, когда я возил Владимира Ильича за город, на воскресный отдых, он иногда обращался ко мне:
— Почему же вы, товарищ Гиль, жену не захватили? Обязательно в следующий раз пригласите и ее!
Надежда Константиновна была такой же простой и сердечной в обращении с людьми, как и Ильич. По пути за город она всегда расспрашивала мою жену о ее работе в кремлевском кооперативе, о жилищных условиях, о родных, оставшихся в Петрограде.
Относясь с удивительной чуткостью и отзывчивостью к нуждам товарищей, всячески стремясь улучшить условия их труда и жизни, сам Владимир Ильич в то же время был поразительно скромен и нетребователен.
Помню следующее. Когда Советское правительство переезжало из Петрограда в Москву, Ленину предложили просторную и удобную квартиру. Но он отклонил это предложение и поселился в маленькой квартирке с невысокими потолками, крохотными комнатками и самой простой мебелью.
Запомнилось и другое: один из директоров подмосковных совхозов вздумал в дни болезни Владимира Ильича прислать ему фрукты. Владимир Ильич в пух и прах разнес «услужливого» директора, а фрукты приказал тотчас же отправить в детский санаторий.
Скромность Владимира Ильича была не напускная, не искусственная, а природная, идущая от сердца. В 1921 году, в Кремле, я был свидетелем следующего эпизода. Дело происходило в кремлевской парикмахерской. Несколько человек ждало своей очереди. Неожиданно вошел Ленин, спросил, кто последний, и скромно присел на стул. Он достал из кармана журнал и углубился в чтение. Кресло освободилось, и Ильичу предложили занять место вне очереди.
— Нет-нет, товарищи, благодарю вас, — сказал Владимир Ильич, — мы должны соблюдать очередь. Ведь мы сами установили этот порядок. Я подожду.
Ужасно не любил Владимир Ильич чрезмерного внимания к своей персоне, не выносил низкопоклонства или угодничества. Он не любил, когда его величали, называли «великим», «гениальным». Он морщился и отмахивался рукой, когда на митингах или собраниях его начинали возвеличивать, устраивать ему овации. Он попросту запрещал прибавлять к своему имени какие-либо эпитеты или титулы.
— Что, что? — насмешливо останавливал он своего собеседника, называвшего его «товарищ предсовнаркома». — К чему так пышно, голубчик? Называйте-ка вы меня по фамилии или по имени-отчеству. Ведь это куда проще! — и добродушно смеялся.
Одной из замечательных черт Ленина была любовь к детям. Она проявлялась у Владимира Ильича по-особенному, как у людей очень мужественных и нежных.
Помню эпизод, свидетелем которого я был еще в тот период, когда столица только что созданного Советского государства находилась в Петрограде.
Война все забрала до последней крошки. Огромный город был охвачен безработицей и голодом. Надвигалась суровая, безжалостная зима. Голодали не только рядовые жители, но и руководители государства. Завтрак Владимира Ильича нередко состоял из стакана чая без сахара и небольшого ломтика черного хлеба.
Смольный в те дни охранялся вооруженными рабочими и матросами. Группа женщин-работниц подошла к одному из подъездов Смольного и требовала пропустить их к Ленину.
— Дети голодают, — говорили они, — а нам ехать в Сибирь. Не доберемся, по пути погибнем. Пропустите, пожалуйста!
Но охрана не пускала их внутрь здания. Неожиданно появился небольшого роста мужчина в черном пальто с шалевым воротником и в шапке-ушанке, остановился, прислушался и негромко сказал старшему из охраны:
— Пропустите их.
Велико было изумление женщин-просительниц, когда в приемную вошел тот же человек, но уже без пальто и шапки, и сказал:
— Я — Ленин. Вы ко мне, кажется?
Одна женщина заплакала:
— Еду я в Сибирь… Пятеро детей… Молока бы!
— Вам не отпускают? — спросил Ильич.
— Отпустили одну банку сгущенного молока, а ехать-то целых три недели…
Владимир Ильич обратился к другим:
— Вы тоже по этому делу?
Женщины подтвердили. Тогда Ленин подошел к телефону, позвонил и приказал выдать каждой из женщин по пять банок сгущенного молока. Женщины были растроганы. Ведь сам Ленин распорядился выдать им молоко!
Владимир Ильич пожелал женщинам счастливой дороги и ушел в свой кабинет.
После одного из выступлений Ленина на фабрике «Трехгорная мануфактура» дети рабочих этой фабрики выступили с декламацией и революционными песнями. Ильич внимательно и с удовольствием слушал их. После «концерта» Ленин задержался в фабричном клубе и долго беседовал с работницами, отвечая на многочисленные вопросы.
Один из малышей, лет шести-семи, не больше, подошел к Владимиру Ильичу и сказал:
- Предыдущая
- 15/18
- Следующая