Макбет - Несбё Ю - Страница 17

Банко промычал что-то себе под нос и покачал головой.

– Макбет! – сказала одна из них неожиданно тоненьким голоском с удивительным заикающимся акцентом.

– Банко! – проговорила другая. Тот ж акцент, тот же голос.

Макбет остановился. Волосы падали на лица женщин, видимо, так те пытались скрыть изъяны, однако посреди лица у обеих торчали не по-восточному длинные красные носы.

– Вы знаете, как нас зовут? – удивился Макбет. – Чем мы можем вам помочь?

Не ответив, женщины молча кивнули в сторону. И там, в тени переулка, Макбет разглядел третью фигуру, разительно отличавшуюся от двух стоящих перед ним незнакомок. Третья женщина – если это вообще была женщина – оказалась высокой и широкоплечей, какими бывают лишь охранники, в наряде леопардовой расцветки, подчеркивающем ее формы. Так продавец подделок выпячивает мнимые достоинства своего товара. Однако Макбет знал, чем она на самом деле торгует – во всяком случае, чем торговала прежде. И о сомнительных достоинствах ее товара он тоже знал. В этой женщине все казалось гигантским – рост, фигура, выпяченная грудь, хищные красные ногти на мощных пальцах, выпученные глаза, яркий, почти театральный грим и кожаные сапоги на тонюсенькой шпильке. Но поразило Макбета кое-что другое: она ничуть не изменилась. Будто все эти годы прошли для нее совершенно незаметно. Она сделала два огромных шага, похоже, этого было достаточно, чтобы перейти улицу.

– Господа, – проговорила она таким звучным басом, что Макбету почудилось даже, будто стекла на окнах зазвенели.

– Стрега, – ответил Макбет, – давненько не виделись.

– Это точно. Ты тогда был совсем мальчишкой.

– Значит, ты меня помнишь?

– Старший инспектор Макбет, я помню всех моих клиентов.

– А эти двое кто?

– Мои сестры, – улыбнулась Стрега, – мы к тебе от Гекаты с поздравлениями.

Заметив, что при упоминании о Гекате Банко машинально сунул руку под пиджак, Макбет остановил его.

– С какими еще поздравлениями?

– Ты возглавишь Оргпрест, – ответила Стрега, – славься!

– Славься, славься! – повторили за ней сестры.

– Ты о чем это? – Макбет пристально смотрел на безработных на другой стороне улицы. Когда Банко схватился за оружие, они явно оживились.

– Один умер, умрет и второй, – проговорила Стрега, – таков закон джунглей. А чем больше умрет, тем больше лакомых кусков останется. А кто получит их, умри вдруг комиссар Дункан?

– Эй, – Банко шагнул к ней, – если Геката так угрожает, то…

Макбет вновь удержал его. Он видел, как трое мужчин на противоположной стороне внимательно следили за ними и приготовились к нападению. Они стояли поодиночке, но все были одеты в серые плащи.

– Пусть говорят, – прошептал Макбет.

Стрега улыбнулась:

– Никаких угроз. Геката не собирается ничего предпринимать, он просто сообщает тебе о своих наблюдениях. Он полагает, что следующим комиссаром полиции станешь ты.

– Я? – Макбет расхохотался. – Следующим будет заместитель комиссара, а зовут его Малькольм. А теперь все, проваливайте.

– Геката никогда не ошибается, – ответил трансвестит, – и тебе об этом известно. – Стрега стояла прямо перед Макбетом, и тот подумал, что она по-прежнему выше его.

– А скажи-ка, – продолжала она, – красотка из казино не подсовывает тебе никакого зелья?

Банко заметил, как Макбет напрягся, и подумал, что Стреге повезло – Макбет явно считал ее женщиной. Макбет усмехнулся и собирался было ответить, но передумал. Переступил с ноги на ногу. Вновь открыл рот. Но и на этот раз не проронил ни звука. Затем он резко развернулся и зашагал к входу в Главное управление.

Гигантша проводила его взглядом.

– Ну, а ты, Банко, хочешь знать, что тебя ждет?

– Нет! – Он развернулся и направился следом за Макбетом.

– Или твоего сына, Флинса?

Банко остановился.

– Хороший мальчик, трудолюбивый, – продолжала Стрега, – Геката обещает, что если Флинс и его отец будут играть по правилам, то со временем мальчик тоже дорастет до комиссара полиции.

Банко повернулся и уставился на нее.

– Подниматься наверх, но не спеша. – Сказав это, она коротко поклонилась, улыбнулась и подхватила сестер под руки. – Пошли, сестренки.

Банко смотрел им вслед, пока их удивительная троица не скрылась за углом. На этой улице они казались до крайности неуместными, и Банко даже засомневался, что вообще видел их.

– В наше время столько психов по улицам разгуливает, – сказал Банко, догнав Макбета в холле перед проходной.

– В наше время? – Макбет во второй раз нетерпеливо нажал на кнопку лифта. – Психов в этом городе всегда хватало. А ты заметил, что дамочки явились с защитниками?

– Невидимая рука Гекаты?

Двери лифта открылись.

– Дуфф! – Макбет отступил в сторону. – Ну, как ты…

– Привет, Макбет, привет, Банко, – бросил им Дуфф и быстро направился к выходу.

– Ух ты, – удивился Банко, – чего это он разнервничался?..

– Вот что значит быть начальником, – улыбнулся Макбет. Он вошел в лифт и нажал кнопку подвального этажа. Гвардейский этаж.

– Ты заметил, что у Дуффа всегда скрипят ботинки?

– Это потому, что он носит обувь на размер больше, – ответил Макбет.

– Это еще зачем?

– Без понятия. – В эту секунду к лифту подбежал охранник. Макбет придержал закрывающиеся двери.

– Звонили от комиссара, – запыхавшись, сказал охранник, – велели тебе зайти к нему, как только придешь на работу.

– Ладно, – Макбет отпустил двери.

– Неприятности? – спросил Банко, когда двери закрылись.

– Видимо, да, – и Макбет нажал кнопку с цифрой «пять», чувствуя, как саднит рана на плече.

Леди прошлась по игровому залу. Свет огромных хрустальных люстр мягко растекался по темным столам красного дерева, за которыми играли в блек-джек и покер, тонул в зеленой фетровой обивке, на которой сегодня вечером будут весело подпрыгивать фишки, и поблескивал на позолоченной рулетке, минаретом возвышавшейся посередине стола. Хрустальные люстры были изготовлены по заказу и представляли собой уменьшенные копии огромной – весом четыре с половиной тонны – люстры из дворца Долмабахче в Стамбуле, а шпиль люстры по форме напоминал рулетку. На каждой люстре имелась веревка, привязанная другим концом к перилам мезонина, так что каждый понедельник люстры спускали вниз и чистили. Леди знала, что большинство гостей не обращают внимания на подобные мелочи. Например, на крошечные, едва заметные лилии, вышитые на толстых темно-красных коврах, купленных в Италии и обошедшихся в целое состояние. Но она сама знала – знала, что шпили на люстрах похожи на рулетку, и знала, почему на коврах вышиты лилии. Для нее этого было достаточно. Потому что все это принадлежало ей.

Она прошла мимо крупье, и те машинально выпрямились. Они прекрасно работали, быстро и аккуратно, с игроками разговаривали вежливо, но твердо, руки и волосы у них выглядели безупречно, а униформа казино «Инвернесс» – красная с черным, которую каждый год шили по индивидуальному заказу для каждого из них, – сидела как влитая. И что самое главное, все они были честными. Это были не просто ее догадки – об этом Леди говорили ее собственные глаза и уши. Она видела это в их взглядах и выражении лица, судила по тому, напряжены они или расслаблены, и вслушивалась в их голоса. Леди обладала врожденной чуткостью, которую унаследовала от матери, а та – от бабки. Но если тех двоих такая обостренная чувствительность с возрастом привела к безумию, то Леди воспользовалась ею как оружием для разоблачения тех, кто был с ней нечестен. Благодаря ей Леди выбралась из юдоли скорби и добилась того, что имела. Обходя подобным образом казино, она преследовала две цели. Во-первых, так она держала подчиненных в напряжении, необходимом для того, чтобы казино «Инвернесс» считалось более достойным, чем «Обелиск». А во-вторых, так она разоблачала тех, кому было что скрывать. Ведь люди как мокрая глина: даже если ты был честен и неподкупен вчера, бывает, что сегодня мотивы, причины и слова толкают тебя на поступки, которые прежде казались немыслимыми. Да, лишь одно в человеческом сердце неизменно – жадность. Леди знала и это. Ее собственное сердце тоже было таким, и жила она, то проклиная, то благодаря его, сердце, принесшее ей великое богатство и лишившее ее самого главного. И тем не менее именно такое сердце билось у нее в груди, а ведь сердце не поменяешь и не остановишь, так что остается только повиноваться ему.