Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка
(Романы) - Бээкман Эмэ Артуровна - Страница 110

Оскару не захотелось рассказывать дочери о бетуляке. Веселое настроение, которое вдруг нашло на него, быстро улетучилось. Его душу терзали три женщины, имена которых нельзя было даже поставить рядом: Керту, Ирис, Агне. Исключив одну из них, он должен был зачеркнуть и другую. Нельзя было даже и подумать об этом, особенно сейчас, когда Оскар смотрел на все еще хохочущую Керту. Девочка размашистым шагом шла рядом с ним, держа под мышкой коньячный бочонок, и, вероятно, представляла себе, как суровая бабушка нацепляет на шею несуществующему сенбернару коньячный бочонок и посылает собаку искать под несуществующей лавиной несуществующих потерпевших.

од ногами, словно здесь было болото, колыхался желтый слой хвойных игл. Тут было сухо, хотя кругом хлюпала апрельская грязь. Голые сосны стояли чуть в стороне от странного круглого искусственного озера с островком посередине, однако хвойный ковер простирался до самой воды. Ветер срывал иглы с мертвых сосен и относил их к берегу.

Впервые увидев это озеро, Ирис сказала:

— Здесь тихо и уединенно. Однажды побывав тут, человек больше уже не придет сюда. Ему неинтересно. В такое время года люди ищут пробуждающуюся природу, стремятся в еще нетронутые места.

В последнее время встречи с Ирис напоминали тайные маневры. В день свидания Оскар уходил с работы раньше, мотивируя это необходимостью лечебных процедур. Ирис работала теперь в утреннюю смену, и таким образом, светлые послеобеденные часы принадлежали им. Оскар ждал Ирис каждый раз в одно и то же время в переулке у ресторана «Форум», большей частью ему удавалось приехать на такси. Затем они мчались за город, шли в умирающую сосновую рощу и гуляли там вокруг желтовато-коричневого круглого озера с островком посередине.

Вечера оба проводили дома. Керту с Пяртом Тийвелем больше не преследовали их — на первых порах все, казалось, было спокойно. Заметив скрытую радость Агне, Оскар почувствовал себя неважно. Впервые в жизни он склонялся к честной игре, но обстоятельства оказывались против него. Поведение Ирис по-прежнему оставалось загадочным. Оскар не мог вытянуть из нее ни одного определенного решения.

Они с Ирис часто бродили по этому пружинящему под ногами хвойному ковру, им было хорошо вдвоем. Но ведь они не могли продолжаться вечно — эти минуты и часы, которые приходилось красть!

Как-то Оскар вновь попытался поговорить с Ирис на эту тему.

— Почему мы так старомодны? — вместо ответа спросила Ирис.

Оскар снял шляпу и стал обмахиваться. Его задел вопрос. Он считал, что живет в соответствии с неписанными законами современности. Он никогда не устанавливал для себя границ и не воспринимал брак с Агне, как добровольное тюремное заключение, где надо в каждом своем шаге отчитываться охраннику.

— В один прекрасный день приходишь к старому, как мир, решению и говоришь: будь моей женой. Ты и только ты! Навеки вместе и тому подобное, — рассмеялась Ирис.

Оскар едва сдержался, он готов был кинуться прочь отсюда и, подобно быку, начать биться лбом о ствол мертвого дерева.

— А вдруг я хочу быть честной, не обманывать себя и других, — пояснила Ирис.

— Честной? — удивился Оскар.

— Может быть, я хочу еще десятки раз влюбляться, если будет позволено употребить это устаревшее слово, — усмехнулась Ирис.

— Я знаю, — нерешительно ответил Оскар. — Ты ни с кем не хочешь вступать в будни. Разумеется, все, что до будней, гораздо интереснее.

— Точно… Чем дальше идешь вдвоем, тем уже становится твоя жизнь. В соответствии с визуальной перспективой.

— Я, видимо, должен отступить, — в отчаянии сказал Оскар.

К счастью, Ирис только рассмеялась. Произнеся эту фразу, Оскар тут же почувствовал страх. Если бы Ирис ответила «да», ему пришлось бы униженно просить у нее прощения. Он бы ни за что не смог уйти, оставить Ирис, навсегда отойти от нее.

Порой Оскар жалел, что нет еще пока таких лекарств, от которых гасло бы влечение и исчезала любовь. Хорошо, если бы можно было сознательно срезать те ростки, которым не предназначено солнце. Все-таки наука еще плохо помогает людям, не учитывает их растущих потребностей и запросов. Иной раз человек, запутавшись в своих мыслях и чувствах, становится таким беспомощным, хоть караул кричи. Как хочется порой убежать от самого себя, только как и куда?

Подсознание наносило разуму недозволенные удары. Невольно Оскар протянул руки, чтобы еще раз обнять Ирис.

— А Пярт Тийвель? — язвительно спросил Оскар после того, как запечатлел на губах Ирис долгий поцелуй.

— Это совсем другое, — неприязненно ответила Ирис.

— Что в нем такого особенного? — ревниво выпалил Оскар.

Ирис рассмеялась.

— Он как зал ожидания на вокзале — всегда приютит. Как поезд, который не может не придти.

— Когда-нибудь и он может сойти с рельс, — с трудом скрывая злость, произнес Оскар.

— Когда-нибудь, — передразнила Ирис и ногой подкинула в воздух хвойные иглы. — Когда-нибудь и нас вынесут ногами вперед, — мрачно закончила она.

— К чему ты стремишься, чего ищешь?

— А надо ли куда-то мчаться, сломя голову! Мне доставляет наслаждение миг. Как интересно смотреть на это странное озеро, такое, какое оно есть. Вырытое ковшом углубление или ров. Правда, на острове нет замка, но его можно вообразить. Или эти сосны, трагические деревья, точно бывшие люди.

Ирис чуть склонила голову набок.

— Почему вы убили нас? Почему вы убили нас? — прошептала она.

У Оскара запульсировало в затылке.

Ирис отошла в сторону, к стволам. Она останавливалась возле деревьев, отламывала кору, долго и внимательно разглядывая голые вершины, где трепыхались отдельные желтые иглы, затем наклонялась, брала с земли пригоршню таких же желтых игл и разбрасывала их.

Сделав круг, она подошла к Оскару, остановилась, сунула руки в карманы и серьезно произнесла:

— Брак в большинстве случаев утерял смысл. В прежние времена люди, по крайней мере, служили друг другу поддержкой, делили заботы. Тогда заботы были проще и их легче было развеять.

— Все-таки скажи, что тебя так ожесточило? — спросил Оскар, осторожно приближаясь к Ирис, словно страшась, что она обратится в бегство.

Внезапно Оскар понял, что такие, как Ирис, никогда не напишут писем в УУМ. Те, кто отправляют послания, по природе своей оптимисты. Они считают, что любая проблема может быть решена, какой бы общей и сложной, узкой или личной она ни была. Оптимисты? Может, правильнее было бы назвать их нивелированными личностями? Люди, которые ждут приказов, решений, чтобы автоматически следовать им и, таким образом, избавиться от груза. Они фетишизируют закон, моду, господствующий образ мыслей и уверены, что для них есть место под крышей в этом мире. Случись кому-то задеть их или ограничить занимаемое ими пространство, как они сразу же поднимают крик.

Подумав о ящиках с архивами и груде писем в УУМ'е, Оскар почувствовал себя как-то странно. Он мысленно увидел монумент, который мог бы стоять перед зданием УУМ'а. На постаменте — огромная человеческая фигура с головой только до бровей. Недостающую часть черепа эта высеченная из гранита фигура держит в вытянутой руке. Скульптуру можно было бы назвать: «Научите жить!»

Создать бы еще один УУМ более высокого класса, подумал Оскар, и горькая улыбка скривила уголки его губ. Послать бы туда письмо и спросить совета. Еще лучше было бы носить в кармане отгадчик мыслей, чтобы знать, что делается в голове Ирис.

Оскар понимал, что стоящая перед ним женщина до боли дорога ему. Хотелось быть с нею как можно ближе, раствориться в ней, дышать с ней единым дыханием. А сейчас Ирис была так далеко, хотя Оскар и держал ее в своих объятиях.

Ирис что-то напевала про себя и покачивалась на пружинящем хвойном ковре.

— Ты знаешь, — спросила вдруг Ирис, — как менялся человек?

— Нет, — поспешно ответил Оскар.

— Вот видишь, даже не потрудился подумать над этим, — насмешливо произнесла Ирис. — Ладно, я тебе скажу.