Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка
(Романы) - Бээкман Эмэ Артуровна - Страница 32

— Бенита! — донесся со стороны оставшегося далеко сарая голос Эльмара.

На пойме резвились убежавшие из лазарета лошади.

Только теперь Бенита заплакала. Громко всхлипывая, она миновала стремнину, повернула к ольшанику и пошла вдоль берега. От запаха аира и легкого шороха камышей ей стало еще грустнее. Рыдания сотрясали и душили ее. Бенита казалась себе жалким навозным жучком, ползущим по навозной куче, какой в ее представлении был сейчас весь мир.

В таком состоянии она не могла явиться в Рихву, где были посторонние. Ей требовалось время, чтобы справиться с собой.

Бенита перемахнула через проволоку и очутилась среди убежавших из лазарета лошадей. Животные подошли к ней и с любопытством вытянули шеи. Они окружали Бениту со всех сторон, морды их были совсем рядом с ее лицом. Один каурый с белой отметиной на лбу коснулся ее руки. Это бархатистое прикосновение напомнило Бените летние утра ее детства.

Она спала у окна. Падавшие в комнату солнечные лучи казались зеленоватыми от берез, росших подле дома. Каждое утро приходила дедушкина лошадь и просовывала голову в открытое окно. Прикоснувшись губами к лицу спящего ребенка, она фыркала в знак приветствия. Каждый вечер Бенита клала под подушку ломоть хлеба, чтобы утром угостить лошадь. Когда лошадь, склонившись над кроватью, ела, комната наполнялась запахом печеного хлеба.

Бенита пошарила в карманах платья, однако они были пусты. Она поочередно потрепала лошадей по шее. Каждая, на долю которой выпадала ласка, медленно поворачивалась и уходила. Лошадь, подошедшую последней, Бенита взяла под уздцы и повела за собой.

Серая кобыла послушно стояла рядом, пока Бенита открывала лаз. На дороге, по которой ходил скот, под густой елью Бенита остановилась. И женщина, и животное оглянулись на луг, где вдоль реки паслись лошади. В сумерках все они казались одинаково серыми, и только верхушки деревьев ярко полыхали в лучах заходящего солнца.

Серая кобыла, словно прощаясь со своими собратьями, заржала. Затем женщина и лошадь пошли рядом в сторону видневшихся построек Рихвы.

енита вздрогнула, заметив у лаза отца Каарела. Она вела за собой лошадь и поэтому не могла остаться не замеченной отцом. Каарел одно за другим отодвинул прясла и, решив, что это лошадь кого-нибудь из приезжих, не стал докучать дочери расспросами. Бенита отвела серую кобылу на выгон, и та присоединилась к лошадям беженцев.

— Гляди, — махнув рукой в сторону реки, сказал Каарел, — парень потерял свою девчонку. Бродит вокруг, зовет, ищет.

— Я не знаю, где она, — пробормотала Бенита и, опершись грудью о прясло, перекинула руки через лаз.

— Да где уж тебе знать, — согласился Каарел, — разве успеешь доглядеть за всеми. Дом полон чужих. Недавно еще три телеги подъехали к риге, — с досадой добавил Каарел. — И чего это носит людей? Сидели бы тихонько по домам, пока бури не улягутся. От судьбы все равно никуда не уйдешь.

— Каждый сам кузнец своего счастья, — вяло ответила Бенита.

И вдруг начала смеяться.

— Ты чего заливаешься? — рассердился Каарел. — Так оно и есть — каждому человеку определен свой путь. Ты родилась в иное время, под более счастливой звездой. Из меня хозяина не получилось. А тебе недолго пришлось ходить в служанках на Рихве и спать в клети. Сразу видать — судьба другая.

— Скажи, отец, — настойчиво потребовала Бенита, — ты в самом деле рад, что я стала хозяйкой Рихвы?

— Не знаю, что и ответить тебе, — махнул рукой Каарел. — Моя жизнь прожита, а для того, чтобы радоваться, я уже слишком стар. Но все-таки хорошо, что тебя взяли на такой зажиточный хутор.

Ответ отца удивил Бениту. С недавних пор она стала думать, что вышла за Йосся главным образом ради отца.

Много лет тому назад, в праздник поминовения усопших, когда они с Йоссем гуляли по кладбищу с букетами пионов в руках, Бенита издали увидела своего отца. Она тихим движением остановила Йосся. Они стояли среди сновавших взад-вперед людей и ждали, пока отец подойдет к ним. У него тоже были с собой пионы, он неловко держал их, перекладывая из ладони в ладонь, пока не освободил одну руку и не сорвал с головы шапку. Старик стоял, согнувшись, перед оживленно болтающим Йоссем и долгое время не решался надеть шапку. Бенита громко смеялась шуткам Йосся, но веселость ее была напускной. В действительности она внимательно следила за отцом, который смотрел на Йосся и старательно, хоть и всегда с опозданием, улыбался, слушая истории, которые рассказывал Йоссь.

Отца, громко смеющегося, Бенита вообще не помнила.

Они долго стояли там, мешая людям, сновавшим на кладбищенской дороге, так долго, что Бенита успела за это время пережить самые противоречивые чувства: ей было стыдно за убогий шейный платок отца, ее злила его приниженность и в то же время всю ее затопляла огромная жалость к нему.

Здесь, на этой кладбищенской дороге, ей стало вдруг невыносимо больно за отца. Ей показалось, что отец как-то глупо прожил свою жизнь, давно потерял всякую надежду на что-то лучшее и теперь старался прийтись по нраву сопляку Йоссю, потому что вдруг…

Бенита поняла, что отцу один-единственный раз в жизни дается возможность принять участие в большой игре и что в этой игре решающая роль отводилась его образованной дочери.

Жалость вызывала тошноту, однако Бенита громко смеялась. Она старалась рассмешить и отца. Сколько раз она пыталась помочь отцу стать самостоятельным человеком, независимой личностью. Но и тот смешок, который ей удалось сейчас вызвать, был слишком ничтожной и запоздалой силой, чтобы заставить подобострастно стоявшего отца распрямить спину.

Бенита смеялась, как пьяная, однако на ее глаза то и дело навертывались слезы.

Потом они с Йоссем пошли дальше. Неприятный привкус во рту не исчезал, и Бенита зарылась носом в пионы, издававшие сладковато-приторный запах.

— Жаль только, что поздно, — после долгого молчания произнесла Бенита.

— Да, вскоре и к нам пришла война, — кивнул Каарел. — Нашего брата мужика только и делали, что обирали — то один, то другой, все кому не лень. Теперь в довершение всего — беженцы.

— Да что там, пусть.

Каарел облизнул губы, но ничего не сказал.

— Рихва могла бы стать образцовым хутором, если б положить на нее все силы, — помолчав, веско произнес Каарел.

— Людей нет, — ответила Бенита.

— Это верно, вдвоем нам с тобой, пожалуй, не осилить, — с ударением сказал отец.

— Да я не об этом, — пробормотала Бенита.

— А о чем же?

— Вот привела лошадь, — показала Бенита на выгон, где две кобылы — та, что сбежала из лазарета, и жеребая парня из-под Раквере — щипали под березами росистую траву. — Запряжем, кинем узлы. Все уходят, а что нас держит здесь?

— А как же земля, дом, пашни? — с неподдельным ужасом произнес Каарел.

— Я пошутила, отец, — извиняющимся тоном сказала Бенита.

У Каарела начало подергиваться веко, и Бените стало невмоготу смотреть на отца.

— Зубами и руками надо держаться за то, что добыто таким трудом, — наставительно добавил Каарел.

— Стоит ли? — пробормотала Бенита.

— Нет, в самом деле, человек глуп, что правда, то правда, — вздохнул Каарел. — Не ценит того, что прочно держит в руках.

Хозяйский сын из-под Раквере брел вдоль речного берега туда, где сквозь туман едва заметно желтело атласное одеяло. Словно по невидимой веревке парень все время шагал взад-вперед.

— Все изменяется, — сказала Бенита, — пока наконец не поймешь, что ничего не надо.

Когда, служа в Рихве, Бенита забеременела от Йосся, ей захотелось как можно скорее пойти с ним под венец. То ли Йоссь был мягок по натуре, то ли еще не совсем остыл к Бените, во всяком случае он быстро сдался. Само собой разумеется, что Йоссь в ту пору часто отпускал старые, как мир, мужские шуточки, вроде того, почем-де я знаю, кто еще приходил к тебе в клеть, и все такое прочее. Стародавней ситуации, что девчонка от хозяина — «того», сопутствовало столь же стародавнее препятствие — будущая свекровь, которая надеялась заполучить для сына жену получше, то есть побогаче. За два месяца, пока между невестой и матерью шла борьба, Йоссь сильно исхудал. Он склонялся то на сторону своей матери, Минны, то на сторону Бениты. В конце концов Бените удалось внушить Йоссю спасительную мысль, после чего он объявил матери, что если она не допустит его брака с Бенитой, он добровольно уйдет на войну. Минна плакала, однако согласие дала. Свадьбу сыграли — пусть лучше нежится в объятиях безнравственной жены, чем станет пушечным мясом на поле брани.