Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка
(Романы) - Бээкман Эмэ Артуровна - Страница 62

— Такой операции я еще не делал, — заметил ветеринарный врач.

— С этой рукой у меня вообще целая морока, — сказал Молларту Парабеллум. — Ребенком я всадил в указательный палец огромную занозу, месяц он гноился, пока не зажил. Потом еще случай: попался человек с чересчур твердой башкой — бутылка разбилась в руках, и стеклом порезало вены. Полный таз крови натек. Мать плакала, будто меня уже в морг несли. А сейчас повезло, что без руки. Кругом женщины, стали бы кричать при виде крови.

— Ужасно, ужасно, — с закрытыми глазами ахала Леа Молларт.

— Ничего ужасного в этом нет. Вот только где взять новую резиновую руку? — старался успокоить ее Парабеллум.

Но Леа Молларт окончательно потеряла самообладание, она кричала, тряслась и терла щеки своими рыжими волосами.

— Принесите ей холодной воды, — попросил Молларт женщин и похлопал бившегося в истерике искусствоведа по плечу.

Перед тем как проснуться, она видела сон — семя в пуху, высоко парившее над верхушками начинающих желтеть деревьев. Сейчас, очнувшись, Бенита почувствовала, будто в ее сердце вошел осколок величиной с семя. Когда сжавшееся от испуга сердце вновь заработало, кровь с шумом побежала по жилам. Бенита старалась быть спокойной. Она зажала ладонями уши, чтобы не слышать все еще продолжавшегося крика. Бенита закрыла глаза и расслабилась, ей хотелось хотя бы еще на миг продлить сон и снова увидеть семя в пуху, реющее над верхушками деревьев. Но из этой попытки ничего не вышло. Бенита ощупью блуждала в потемках своей памяти в поисках солнечной равнины.

Лесная опушка, на которую она вышла, была сплошь усеяна рыжиками. Бенита распрягла лошадь, сняла с телеги корзинки, присев на пенек, стала острым ножом срезать грибы под самый корень. Можно было и не вставать с пня, потому что тут же из мха вылезали новые шляпки. Корзины, полные рыжиков, Бенита относила к телеге. Нагнув корзинку над краем телеги, Бенита опоражнивала ее. Телега наполнялась быстро, как при уборке картофеля. Когда грибы начали уже падать с воза, Бенита снова запрягла лошадь и зашагала рядом с телегой к дому. Позади осталась солнечная равнина, розовая от рыжиков.

На дворе было сейчас так же тихо, как в пригрезившемся ей лесу.

Бенита очнулась и, схватившись за жердочки от яслей, вылезла оттуда, как из люльки.

По затоптанному за последние дни двору понуро бродили беженцы. Бенита надеялась, что, выйдя из конюшни, не встретит посторонних. Однако они все еще были здесь.

За последнее время в Рихве было слишком много всего: людей, коров, лошадей и событий. Бенита вдруг почувствовала тревогу — подоено ли племенное стадо, однако это чувство тут же исчезло.

Увидев хозяйку, беженцы расступились. Бенита заметила прижавшуюся к своему мужу Леа Молларт. Она вытирала глаза и массировала ладонью распухшее лицо. Эрвин Молларт, обняв бывшую супругу за плечи, что-то говорил ей тихим голосом, настолько тихим, что слов не было слышно, шевелились только губы.

Леа Молларт сидела съежившись, подобрав под себя ноги, обутые в постолы; подложенные плечи ее клетчатой кофты стояли торчком, словно крылья у птицы. Капризный рот алел, точно рана. Бенита удивилась сама себе — зачем она ждала Эрвина Молларта обратно в Рихву? Искусствовед бросила взгляд на Бениту, тряхнула волосами и выпрямилась.

— Скажи, — обратилась она к своему мужу, — это ты прошлой осенью дал в «Ээсти сына» объявление, что одинокий дипломированный ветврач ищет работу по специальности?

Молларт кивнул.

Леа снова заплакала.

— Почему все так получилось? — между всхлипываниями проговорила она.

— Что поделаешь, — пробормотал Молларт и, виновато улыбаясь, взглянул на стоявших полукругом людей.

И только на Бениту избегал смотреть незадачливый ветеринарный доктор.

Ее снова охватило чувство пустоты. Ей было невмочь оставаться на месте. Казалось недопустимым и безнравственным, что люди таращат глаза на Молларта и его бывшую жену. Нервы у госпожи Молларт сдали, ну, ничего, повоет немного и успокоится. Рядом с ней муж, он утешит и поддержит ее. Не видно, чтобы кого-то убили, очевидно, выстрел почудился Бените, а может быть, лопнуло семя, покрытое пухом, реявшее в небе ее сновидений?

Парабеллуму, как видно, надоели причитания искусствоведа и, воспользовавшись минутой, когда Леа Молларт замолчала, он Начал:

— Когда я под Салерно взял в плен американского парашютиста…

У Бениты не было сил слушать очередную историю Парабеллума. Она побежала в дом. У нее было такое ощущение, будто во время сна кожа ее живота присохла к хребту, неодолимое чувство голода сразу же погнало Бениту в кладовку. Нетерпеливо шаря по полкам, она нашла тарелку с жареной свининой. Усевшись на крышке большого бидона, как на скамейке, и схватив воткнутый между балками нож, она отрезала толстый ломоть хлеба. Жадно жуя, Бенита постепенно освобождалась от отвратительного ощущения пустоты. Отрезав еще один ломоть во всю ширину хлеба, она пальцами выудила из тарелки второй кусок мяса. Глаза ее затуманились, никаких иных ощущений, кроме наслаждения едой, она сейчас не испытывала. Уминая хлеб с мясом, она пыталась представить себя со стороны. Бените не нравились люди, жадно набрасывающиеся на еду, но сейчас собственное обжорство не вызывало у нее чувства отвращения.

Кто-то приоткрыл дверь кладовки. Бенита хотела крикнуть, чтобы ее оставили в покое, но вместо этого улыбнулась. Из дверей на нее глядело бледное мальчишеское лицо, это был Роберт.

Волна нежности тут же затопила Бениту, от этого чувства сладко заныли руки и ноги. Спрыгнув с крышки, она бросилась навстречу сыну. Втянув Роберта в кладовку, Бенита задвинула ржавый и пыльный дверной засов.

— Ты голоден? — спросила она шепотом.

— Да, — смущенно пробормотал он.

— Чего хочешь — мяса, сметаны или хлеба? А может быть, варенья?

— Я хочу мяса, сметаны, хлеба и варенья тоже, — вздохнув, ответил мальчишка.

Бенита постелила на бочку бумагу и понаставила всякой снеди. Подкатив бочонки из-под пива, они с мальчишкой уселись на них, и пиршество началось.

Роберт уписывал вовсю, перепачкав себе щеки сметаной и крошками хлеба. Подбородок его блестел. Постепенно лицо мальчишки порозовело, в глазах появился блеск. Бенита, улыбаясь, смотрела на сына и вдруг почувствовала себя старой, почти что бабушкой. Кивнув Роберту, она сказала, как обычно говорила бабушка:

— Ешь, мое золотко, ешь, тогда скорее вырастешь.

Мальчик посмотрел на мать и послушно сунул столовую ложку, вымазанную в сметане, в банку с вареньем.

После того как Роберт наконец выпустил из рук ложку, Бенита убрала еду на полку и сказала:

— Теперь мы снова полны сил. Ведь правда?

— Правда, — повторил мальчик.

— Работа ждет. Ты мне поможешь? — спросила Бенита.

Мальчишка кивнул.

Они вышли из кладовки. Бенита, велев сыну подождать, тут же, у кухонной вешалки, переоделась. Она сняла с крюка синие, вытянувшиеся в коленях штаны Йоосепа и натянула их на себя. Повесив платье на спинку стула, Бенита надела мужнин свитер с высоким воротом. Он был ей тесен в груди. На голову она повязала серый в горошек ситцевый платок и туго затянула узел, словно ей хотелось, чтобы ее мягкий подбородок стал жестче.

Держа ребенка за руку, хозяйка Рихвы, одетая по-мужски, появилась во дворе. Она прямо подошла к беженцам, слушавшим Парабеллума, и сказала:

— Надо убрать картофель.

Эти решительно сказанные слова заставили людей повиноваться, можно было бы подумать, что картошку уже схватило морозом и виноваты в этом они. Молча, не споря, беженцы последовали за Бенитой. Около кучи хвороста она раздала всем корзинки, взяла лежавшие у стены тяпки, оглядела свое рабочее войско и зашагала по направлению к картофельному полю.

В воротах, поддавшись искушению, Бенита кинула взгляд в сторону амбара. Там сидели Молларты и слушали Парабеллума — прислонившись к собачьей будке, он все еще пережевывал ту же самую историю, которую давеча не успел закончить. Но и Парабеллум медленно поднялся, распрямил спину и потянулся, чтобы взглянуть на картофельное поле.