Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка
(Романы) - Бээкман Эмэ Артуровна - Страница 85

Великий изобретатель устал от длинной речи. Он отступил чуть назад, не в силах оторвать взгляда от разложенных эскизов, и с полным удовлетворением опустился в модное вращающееся кресло. Заглянув под винтовое сиденье, он снова выпрямился и победоносно добавил:

— Вот вам еще один аргумент в пользу моего изобретения! Раньше стулья были на четырех ножках, теперь обходятся одной.

Электрик-изобретатель ухватился за подлокотник другого вращающегося кресла, на котором сидел Рээзус, с силой толкнул его, и оба завертелись волчком.

Вечером, когда Оскар выходил из УУМ'а, голова его гудела от мыслей и впечатлений. Все прошло великолепно. Неожиданный гость, чье появление в каминной поначалу испугало Рээзуса, покинул УУМ своим человеком. Электрик-изобретатель дал подписку, что обязуется держать местонахождение УУМ'а в тайне. Рээзус, по случаю благоприятного исхода инцидента, предложил всем сотрудникам по рюмочке коньяка из неприкосновенного гостевого фонда, хранящегося в железном шкафчике его кабинета. Никто не скупился на похвалы в адрес трехколесной коляски. Даже великий рационализатор Ээбен был поражен изобретательностью электрика, хотя сам занимался сейчас настолько важными проблемами, что думать об усовершенствовании детской коляски у него не было времени.

Уходя, Рээзус заметил:

— УУМ пользуется в народе большой популярностью.

И в глазах Рээзуса мелькнуло нечто такое, редко уловимое, что называют радостью труда.

Оскар шел через темный и дождливый город. На душе было хорошо, словно он тоже сделал какое-то ценное открытие. Его глубоко тронуло, что наиболее светлые умы человечества не устают думать о дальнейшем усовершенствовании мира, даже если дело касается не столь важных на первый взгляд вещей. Все вокруг человека постепенно, но неуклонно поднимается до уровня, достойного эпохи.

Оскар ступал медленно, не обращая внимания на дождь. Он решил заскочить в какое-нибудь кафе, чтобы в людской сутолоке побыть немного наедине с собой. И тут же, за одной из стеклянных дверей, увидел призывно мерцающие огни.

В кафе его обдало паром, очки у Оскара запотели.

Он отошел в сторону и протер их. Когда он снова надел очки, то увидел перед собой удивительно знакомое лицо. Оскар пытался вспомнить, кто же это, и стал молниеносно сопоставлять различные имена с лицом, повернутым прямо к нему. Анника, Марика, Эрика, Вийвика — нет, ни одна из них.

Оскара охватил стыд. По спине побежали мурашки. Но он взял себя в руки, шагнул вперед, кого-то задел, извинился, смутился, в горле у него пересохло.

Лицо женщины оставалось непроницаемым.

— Добрый вечер, — услышал он как бы со стороны свой голос.

За спиной Оскара с шумом открывались и закрывались стеклянные двери. В кафе порывами врывался сырой ветер, слегка шевеля волосы Ирис.

гне не могла найти объяснения перемене, которая произошла в Оскаре. Каждый вечер, возвращаясь домой, Оскар видел в глазах жены вопрос, однако делал все возможное, чтобы оставить его без ответа. Новое загадочное состояние Оскара словно окрылило Агне. Она хотела надеяться, что их жизнь изменится теперь к лучшему, хотя, по правде говоря, и не очень верила в это.

В последнее время Агне была постоянно настороже, с ее лица не сходило выражение нетерпеливого любопытства. Теперь она часто забывала напустить на себя мрачный вид, и это благотворно действовало на Керту. Девочка болтала больше обычного, за ужином рассказывала о всяких школьных происшествиях, и Агне с интересом слушала дочь. Годами проявляя подлинное или притворное равнодушие к своей семье и необузданно увлекаясь всем, что касалось мира вещей, Агне вдруг захотела стать центром внимания как Оскара, так и Керту.

После того, как Оскар стал регулярно приходить домой сразу же после работы, Агне отказалась от своих бесконечных походов и даже от кружка рукоделия. Энтузиасты ткацких станков и различных орнаментов звонили и спрашивали, в чем дело? Агне отвечала, что не совсем здорова и просила забросить ее незаконченные работы куда-нибудь подальше в угол, чтобы они никому не мозолили глаза.

Часто нападавшая раньше на Керту, Агне теперь настолько размягчилась, что того и гляди готова была совсем распустить девчонку. Керту совсем отбилась от рук, она валялась на диване, смотрела телевизор, шепталась с Черным Джеком, то бишь Тармо, когда тот приходил к ним в гости. Но школу девочка посещала с охотой, и этого, по мнению Агне, было достаточно.

Силы Агне словно удвоились. Квартира сияла чистотой. Узнав о каких-то модных кулинарных рецептах, Агне ставила на стол блюда, внешний вид которых не давал никакого представления об их содержании.

К Агне вернулась ее хозяйственность и предприимчивость, она как бы родилась вновь.

И Оскар, как истый труженик, сидел по вечерам за своим столом, перебирал бумаги, заглядывал — чего уже давно не делал — в умные книги и даже написал маленькое социологическое исследование, предварительно основательно порывшись в картотеке УУМ'а.

Закончив это исследование, Оскар поразился — значит, в чем-то простом и узком все-таки можно еще найти какую-то закономерность, подчиняющуюся логике. Он чувствовал, как в нем восстанавливаются прежние силы, и лелеял надежду от маленькой истины перейти в будущем к большой.

Оскар разбирал книжные завалы в своей комнате и даже спускался в подвал на розыски необходимых ему книг среди тех томов, что давно пылились на бельевом катке.

Однажды вечером Агне спросила, какова цель его работы — уж не готовит ли он после долгого перерыва какую-нибудь лекцию. Вопрос жены неприятно поразил Оскара, погруженного в этот момент в чтение. Возникшие было стабильность и равновесие вмиг нарушились. Оскар почувствовал себя как бы пойманным на месте преступления, все снова стало расплывчатым и запутанным, он снова утерял способность вникать в серьезные проблемы, и в висках у него опять застучало.

Оскар понял, что воспринимал информацию лишь неким верхним, надпочвенным пластом своего сознания. И это поверхностное восприятие создавало обманчивое впечатление о якобы возродившихся духовных силах. Он сидел за столом и работал только для того, чтобы убить время.

В действительности же он не переставал думать об Ирис — точнее, она присутствовала в его подсознании. Существование Ирис было для него тем воздухом, который он вдыхал, читая и сортируя письма в УУМ'е, или же просматривая книги и работая над своим маленьким исследованием дома.

Оскар терпеливо и в то же время с нетерпением ждал.

Он сдерживал себя, чтобы поминутно не смотреть в окно и не проверять погоду. Должны быть какие-то границы приличия, хотя бы в той мере, в какой это необходимо, чтобы скрыть суть дела от окружающих.

Оскар ждал первого настоящего снега.

В тот раз, когда он случайно встретил Ирис за стеклянными дверьми кафе и попросил разрешения проводить ее, она отказалась.

На прощание она пообещала:

— Когда выпадет снег, я буду по вечерам ходить на лыжах. Вы можете составить мне компанию.

И ушла.

Однако снега в этом году все не было и не было. А если он и выпадал, то сразу переходил в дождь, без конца барабанивший в окна; с деревьев капало. Временами подмораживало, столбик ртути на градуснике падал ровно настолько, чтобы дороги стали скользкими. Оскар следил за сводками погоды, но никаких изменений не ожидалось.

Однажды вечером он почувствовал, что больше ждать не может, он просто устал ждать. Усталость затуманила образ Ирис. Испуганные глаза словно растворились в сумраке и дожде. Мимолетная встреча с Ирис канула в безвозвратное прошлое, и на Оскара нашло полное равнодушие.

Он забросил свою работу, часами лежал просто так и смотрел в потолок. Не было ни последовательных мыслей, ни ясных желаний. Временами его душила злоба, и дышать становилось трудно. И тогда Оскар готов был отрицать все на свете. Глаза Ирис, которые все еще нет-нет и смотрели на него сквозь туман, были полны насмешки. Оскар чувствовал себя одураченным, и ему хотелось излить свой гнев и накричать на эту призрачную Ирис.