Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка
(Романы) - Бээкман Эмэ Артуровна - Страница 98

В данный момент Оскар был очень увлечен игрой. Он просто сгорал от нетерпения поскорее выйти из кабинета, чтобы где-то в лабиринтах УУМ'а встретиться с Ирис — впервые.

Если еще минуту назад ему хотелось слегка подшутить над Ирис, то теперь он дрожащими пальцами застегнул пиджак и прислушался на миг к своему взволнованному дыханию.

Старт!

В коридорах УУМ'а горели лишь дежурные лампы, а углы и повороты оставались в темноте. Оскар крался, как тигр, и поглаживал несуществующие усы. Он миновал дверь с табличкой: Армильда Кассин. Не поворачивая головы, прошел ту часть коридора, где находился кабинет Пярта Тийвеля. Оскар фыркнул — как было бы весело всем УУМ'ом посмотреть фильм о его первой встрече с Ирис. К счастью, насколько было известно Оскару, в стены УУМ'а еще не были вмонтированы объективы. Блаженное чувство уединения часто ослабляется в современном мире страхом быть увековеченным кем-то на пленку.

Наряду со все прогрессирующей свободой личности, все менее гарантированной становится ее неприкосновенность. Скоро и у жителей дальних планет кончится спокойная жизнь. На них будет направлен луч лазера и сверхмощная оптика, и каждый землянин сможет увидеть потом на экране, как обитатели других планет чистят, например, зубы перед сном.

Оскар обошел множество комнат, несколько раз ему чудилось, будто, скользя, приближается Ирис, скрестив на груди руки, точно святая. Но нет, ее нигде не было. Приятное состояние возбуждения сменилось у Оскара чувством обиды. Разозленный вконец тщетными поисками, он поплелся обратно в свой кабинет, чтобы выкурить сигарету.

Ирис, положив ногу на ногу, спокойно сидела в кресле.

— Здравствуйте, — сказала она, вставая. — Хочу сделать вам устно одно заявление.

Упругим шагом она подошла к остолбеневшему Оскару, обвила руками его шею и поцеловала. Эта ласка растопила Оскара, как огонь свечу. От дикой жары в натопленном кабинете Оскар вспотел. Капельки пота стекали со лба на скулы.

Вдруг Ирис вырвалась и отпрянула в сторону.

— Сатана идет! — испуганно прошептала она.

Оскар прислушался. В доме царила полная тишина. Но когда он снова попытался приблизиться к Ирис, до его слуха долетел звук шагов — чертовски уверенная поступь, такая отчетливая, что даже ковры не могли ее заглушить. Теперь шаги раздавались совсем близко. Ирис снова села в кресло и почему-то стала смеяться.

Дверь открылась. На пороге стоял Гарик Луклоп. Вместо «здравствуйте» он произнес:

— Кхе-кхе.

Тайный смысл этих звуков Оскар понял несколько позже.

рошло ровно два месяца с того вечера, когда Гарик Луклоп застал Ирис и Оскара в рабочем помещении УУМ'а. Оскар, для которого с этого дня начался новый отсчет времени, чувствовал себя почти юбиляром. Все, что творилось вокруг, если это не касалось его и Ирис, казалось ему несущественным и скользило мимо его глаз и ушей.

В последние два месяца он часто встречался с Ирис. Ничего подобного Оскар ранее не испытывал. Ирис умела придать каждому своему взгляду, движению, взмаху руки значимость, от чего часы, проведенные вместе, приобретали особый смысл и окраску. Если они какое-то время не виделись, Оскар жил впечатлением последней встречи. Задним числом он обнаруживал в поведении Ирис самый различный и порой неясный подтекст. И так как Оскару стоило больших трудов понять ее, Ирис постоянно присутствовала в его мыслях. Она обладала особым даром привязывать к себе людей.

На следующее утро после того, как Гарик Луклоп засек нарушителя внутреннего распорядка УУМ'а, Оскар был вызван в кабинет начальника.

Тот тягостный разговор и собственное ничтожество много дней терзали Оскара. Угнетенное состояние долго не покидало его, и только мысли об Ирис способны были развеять его мрачное настроение.

В то утро Оскару стало ясно, что Луклоп поистине человек действия.

Он посоветовал начальнику третьего отдела написать заявление об уходе. Этот удар жестоко потряс Оскара. Он сросся с УУМ'ом и не представлял себе жизни без него. Неловко в таком возрасте позволять себе подобные эмоции, но что поделаешь — по крайней мере, хоть перед собой человек должен быть иногда искренен.

Разумеется, Оскар не думал, что именно в УУМ'е он приносит наибольшую пользу обществу, любой другой на его месте точно так же справился бы с каждодневным потоком писем. Скорее наоборот, общество, через УУМ, приносило Оскару наибольшую пользу. В его работе не было захватывающих дух неожиданностей, когда требовалось к тому же принять молниеносное решение. Оскар умел читать письма по диагонали и довольно быстро соображал, в какого цвета ящик опустить то или иное послание. Методика классификации жалоб и заявлений постоянно совершенствовалась. Письма сортировались по все более узким темам, и соответственно увеличивалось число ящиков разного цвета. Однако Оскар отлично приспособился к этим постоянно вносимым изменениям, во всяком случае, не хуже, чем Пярт Тийвель или Армильда Кассин.

Кроме всего прочего, Оскару просто нравилось безукоризненное функционирование организма УУМ'а. Будучи шестеренкой или винтиком этой системы, Оскар жил довольно-таки привольно, и трудности приспособления к возможному новому месту работы уже заранее страшили его.

Можно представить себе, как сник Оскар, когда Луклоп сказал ему прямо в лицо, какое наказание ждет нарушителя железного внутреннего распорядка УУМ'а.

Но, к счастью Оскара, человек действия понимал и человеческую психику. Луклоп сумел прочитать на несчастном лице Оскара смиренную просьбу.

Дав потерявшему дар речи начальнику третьего отдела дойти до кондиции, Луклоп многозначительно произнес:

— Всегда имеются две возможности…

С этой минуты их разговор принял совершенно секретный характер. Никто никогда не узнал бы о нем, не выдай Оскар сам себя. Но это случилось много позже, когда, подвыпив, он признался Ээбену, что Луклоп вынудил его передавать все, что работники УУМ'а говорят о своем начальнике.

Луклоп так и сказал:

— Хочу иметь возможность учитывать мнения своих сотрудников.

Вполне вероятно, что это, считающееся аморальным, предложение было вызвано искренним желанием Луклопа услышать в свой адрес самую справедливую и откровенную критику. Оскар успокаивал себя и другим соображением: не исключено, что эти его незначительные дополнительные обязанности благотворно повлияют на общее развитие УУМ'а.

Безвыходное положение заставило Оскара согласиться на предложение Луклопа, и с тех пор он по нескольку раз в неделю заходил в кабинет начальника.

Когда частное общение Оскара с начальником стало слишком явным, Оскар легко вышел из положения: он разъяснил своим сослуживцам, что Луклоп решил на основании отчетов его отдела проанализировать всю работу УУМ'а.

Оскар, как и любой другой, знал, что похвала действует на человека воодушевляюще. Поэтому он стал рассказывать Луклопу вымышленные истории, где главными действующими лицами выступали по очереди все уумовцы, включая Анну-Лийзу Артман. Герои этих поэтических историй, каждый на свой манер, пели хвалу новому начальнику. Оскар в своем устном творчестве иногда просто впадал в азарт. Ему доставляло удовольствие наделять каждого сотрудника образным языком, а что касается Анны-Лийзы Артман, то тут Оскар использовал даже диалекты.

Луклоп выслушивал его с довольной ухмылкой, а наиболее красочные места просил повторить. Особенно ему пришлась по вкусу одна фраза, будто бы принадлежавшая Ээбену. Шофер-изобретатель якобы сказал: наш новый начальник такой трудолюбивый, что не знает ни сна ни отдыха.

И в самом деле, мнения сотрудников УУМ'а о своем начальнике, переданные Оскаром, прямо-таки окрылили Луклопа. Как тут не работать, если славные подчиненные в один голос хвалят тебя.

За последние два месяца Луклопу удалось провернуть поразительно много всяких дел.

Прежде всего он уменьшил степень засекреченности УУМ'а. Работникам учреждения потребовалось время, чтобы привыкнуть к этому нововведению. Резиновый пес Фауст теперь безучастно сидел в углу каминной, и у Анны-Лийзы Артман прибавилось забот. Она каждый день пылесосила собаку и мокрой тряпкой протирала ей язык и глаза. Уборщица хвасталась, что ей стало веселее работать — можно побеседовать с псом, когда надоест вощить или натирать полы.