Чертоцвет. Старые дети
(Романы) - Бээкман Эмэ Артуровна - Страница 43

Все, что делалось в Россе, проходило как бы мимо Ионаса, и, однако, возвращаясь сейчас, он ясно видел перед глазами и своих домашних, и семью, проживающую в баньке. Не только их внешний облик, походку и то, чем они занимались, — ведь это не имело никакого значения. Ионасу хотелось добраться до сути вещей — он не мог примириться с грустным представлением, что в душах его домашних пышным цветом цветет лишь лебеда.

Ионас хотел, но в то же время боялся любить своих близких.

Давно уже Ионас не имел возможности поглядеть на небо — последние ночи были облачными, и он не представлял себе, как стоит месяц. К тому же время было сейчас утреннее, ветер гнал по небу низкие тучи, возможно, скоро пойдет снег, а возможно, забарабанит дождь. Окажись вечер ясным и взойди в небе полная луна, Ионас знал бы, как избежать расспросов сестры и брата. Он отодвинул бы с окна в задней комнате занавеску, опустился на пол на корточки, спрятал бы голову в колени и медленно поднял руки.

Как всегда, младшие усядутся в темном углу. Оттуда донесется знакомый вздох блаженства и ужаса. Сладкий страх растечется по всему телу тонкой струйкой — от кончиков пальцев до корней волос. На печке, одну сторону которой лунный свет окрасит в светло-синий, запляшут живые духи. Они раскроют пасти, — Юула взвизгнет — не шутка ведь, могут и укусить! Одна тень будет проворно удирать от остальных, но не сдастся. Она станет подстерегать, постарается прокрасться поближе, за это время у нее вырастут длинные болтающиеся уши. На стене драка и шум, Ионас умеет квакать и издавать разные страшные звуки, духи сражаются так, что пыль столбом, они внимания не обращают на маленьких ребятишек, которые визжат от восторга и страха.

Якоб не любил, когда Ионас показывал детям игру теней. Юстина пыталась по-хорошему утихомирить Ионаса, пусть оставит свои фокусы.

— Мне и самой жутко, — призналась она как-то сыну.

После пляски духов дети будто бы плохо спят. Даже Юстине — а ведь она уже старый человек — мерещится, что все черти Долины духов собираются в темноте за окном, скачут там, гремя костями, и свистят.

Но сестра с братом не давали Ионасу покоя. Они искренне верили в сверхъестественные силы старшего брата и даже в облачные вечера, когда в заднюю комнату не проникало ни лучика лунного света, тянули Ионаса туда, без конца требуя, чтобы на печи перед ними возник сладостно-жуткий мир теней.

Дети и слышать не хотели о том, что это Ионас сам, своими руками устраивает для них забаву и никаким волшебством печные духи не обладают!

О подлинной же дьявольской силе Ионаса не знала ни одна живая душа.

Не всегда это настоящее колдовство получалось у Ионаса. Ему надо еще долго упражняться, чтобы все шло без сучка и задоринки.

Для колдовства больше всего подходила безмолвная ночь. Как только свиньи в хлеву, напуганные крысами, начинали хрюкать, все кончалось.

Ионас должен был лежать в постели на спине, слегка раскинув руки и ноги. Надо было пристально смотреть в потолок, так, чтобы ни в коем случае не вращать глазными яблоками. В мозгу должна была господствовать одна-единственная мысль: я лечу. Какое божественное чувство, когда это удавалось! Тело Ионаса поднималось с соломенного мешка на воздух, под потолок, руки и ноги несли его, как крылья.

Если б в этот миг Юстина пришла будить сына, она бы нашла пустую постель.

Может быть, колдовские способности объяснялись тем, что наступили иные времена? Взрослые говорили, что новое столетие сделало людей другими, посеяло в их душах неведомое зерно. Ионас не мог принимать всерьез эти разговоры, — как в минувшее, так и в нынешнее столетие россаская семья и ее заботы оставались большей частью одними и теми же. Говорили о зерне, льне, скотине, кустарнике, пастбище — и так изо дня в день. Пожалуй, только господа из города, поднявшие на воздух Иудин остров, принесли с собой новые ветры.

Ионас не знал, как угадать тот миг, когда тебя подхватит ветер времени. Даже взрослые были немногим умнее его. Муж Сабины сказал: мы — в зимней спячке, и так будет до тех пор, пока, проснувшись однажды утром, мы не почувствуем, что жаркая волна уже перекатывается через нас.

Может быть, новое время ворвалось в Медную деревню не на пороге столетия, а в тот осенний вечер прошлого года, когда сыновья арендатора скотоводческой мызы выкинули свой номер?

Иначе почему вся деревня так взбудоражилась?

К тому же говорили, что в прежние времена такое дело было бы немыслимым.

В тот осенний вечер на церковной ограде увидели множество стоявших в ряд черепов, и каждый был освещен изнутри.

Сногсшибательная новость, подобно кузнечику, запрыгала с одного хутора на другой. Люди собрались вместе, словно кто-то ударил в набат. Кто осмелился корзинами выносить из подвала часовни черепа? Кто решился поставить в ряд эти мрачные реликвии давнишних сражений? Люди стали упрекать друг друга: я — дымы неправильно жили, грош нам цепа, если мы не сумели внушить своим детям, что святыня должна оставаться святыней. Никто, кроме детей, не мог совершить такого богохульства! Негодующие люди оторопело глядели друг на друга. Ява потом сказала, что видела в глазах жителей Медной деревни одно и то же: пахарь находит в Долине духов череп, осторожно заворачивает его в холщовую тряпицу и вечером, после работы, относит к церкви, чтобы бросить находку в подвал часовни. Измученные воины и пораженные чумой люди, которые когда-то, во мраке времен, погибли в Долине духов, должны были найти успокоение в освященном месте.

В этот вечер народ вспоминал войны, что велись в стародавние времена, и говорил о страданиях давно умерших людей.

Кто-то рассказал, будто во время самой большой битвы и опустошений тогдашний пастор Христиан начертил углем на дверях церкви большой черный крест. Так он спас старое здание церкви от разрушения и ограбления. Церковь стоит и поныне, шпиль ее цепляется за облака и виден издалека через поля и даже леса.

В черепах, поставленных в ряд на церковной ограде, многие усмотрели злое предзнаменование. За пустыми глазницами трепетало пламя огня — неужели вражда, кровь и смерть снова подкрадываются в эти края? В конце концов удрученные люди постепенно растеклись по своим домам.

Когда впоследствии народ узнал, что черепа на ограде с горящими внутри огарками свечей попросту шутка сыновей арендатора скотоводческой мызы, за что они получили от своих родителей солидную порку, это отнюдь не сгладило мрачного впечатления. И когда весной до Медной деревни дошли страшные вести: во многих имениях рабочие взбунтовались и сожгли постройки, — люди вспомнили про черепа на церковной ограде.

С того осеннего вечера Ионас стал замечать, что в нем появилось нечто новое и чуждое ему. Что-то словно подзуживало его, и временами он поступал непонятным даже для самого себя образом — будто кто-то другой направлял его шаги. Необъяснимое побуждение гнало его из ворот родного дома. Как только выдавалась свободная минутка — в мороз ли, в метель или дождь, — Ионас кружил по Долине духов. В воскресные дни он предпринимал более длинные походы, уходя все дальше и дальше не только от Россы, но и от Медной деревни.

Пока он однажды не увидел нечто необычное.

Ионас шел в тот раз по большой дороге, которая, подобно руслу медленно текущего ручья, все время сворачивала то налево, то направо, едва перед ней вставало какое-нибудь препятствие — деревья или кустарник. Мимо Ионаса прогромыхала телега, и вдруг лошадь понесла — может быть, темный ольшаник испугал животное? Мужик в телеге встал, изо всех сил рванул вожжи и откинулся назад, того и гляди упадет навзничь. Еле-еле ему удалось повернуть мчащуюся лошадь на проселок.

Из-за поворота показались два медленно вышагивающих диковинных животных. Мужчина, который плелся между ними, казался карликом рядом с их уходящими в небо шеями. Завороженный Ионас остановился посреди дороги. Животные враскачку приближались. Они не видели Ионаса, словно вместо парня на дороге был мусор. Они смотрели куда-то вдаль, в глазах, полуприкрытых веками, не было и тени бесстыдного любопытства, в них сквозила лишь отягощенная мыслями гордость, как будто они несли с собой целый мир, упакованный в запыленные деревянные чемоданы, висевшие у каждого с двух сторон горба. Животные с горбом? Упаси бог, неужели верблюды? Ионас отступил к краю дороги и мгновение поколебался, колени его дрожали — может быть, кинуться бежать?