Рыцарь XX века
(Повесть о поэте Абд ар-Рахмане аль-Хамиси из долины Нила) - Моисеева Клара Моисеевна - Страница 12

Прощаясь с мальчиками, которые делили с ним горести и радости школьных лет, Абд ар-Рахман едва сдержал слезы.

Он с нетерпением ждал отца, чтобы скорее отправиться в аль-Мансуру. «Кто бы мог подумать, что так печально будет расставание с аз-Заркой. Почему? — задал себе вопрос аль-Хамиси. — Они любят меня, — послышался ему безмолвный ответ, — а я полюбил этих добрых людей. Они спасли меня от одиночества. Спасибо им!»

Все мальчишки аз-Зарки шли к железнодорожной станции следом за Абд ар-Рахманом и его отцом.

— Ишт! Ишт! Ишт! — кричали они. — Живи! Жизнь тебе!

— У тебя такой вид, будто тебе не хочется ехать в аль-Мансуру, — сказал отец.

— Очень хочется!

О причине печали мальчик умолчал. Он знал, отец удивится. Скажет: «Подумаешь, мальчишки, сосед, учитель…»

«Абд ар-Рахман, сын мой любимый! Сколько радости доставило мне твое письмо и стихи — такие светлые, полные надежд. А как хороша строка: «Найти разгадку вечной красоты…» В этой строке — твой пытливый ум и твое удивление перед прекрасным.

Мальчик мой, я верю в твое будущее, озаренное светом добра. Дай тебе бог много-много счастливых дней. Я знаю, от тебя будет исходить добро, а вокруг тебя могут быть и злые силы. Увы, рядом с благородными людьми толпятся люди коварные и жадные. От них исходит зло. Надо помнить об этом, не обольщаться, быть готовым к бою.

В тот день, когда я получила твое письмо, у меня было такое чувство, будто ты рядом. Я слышала твой голос и видела сверкание твоих глаз. Как я хочу тебя обнять! Ты лишен ласки и приветливости, но помни всегда, что есть на свете человек, который любит тебя больше самой жизни. Это твоя мать. Пусть эта мысль согревает тебя, мой мальчик.

Как славно ты рассказал мне о Тутанхамоне. Я не знала о веночке из полевых цветов, положенном в золотой саркофаг. Как трогательна любящая Анхесенпаамон! Я представила себе это прелестное юное создание, сраженное горем: как она собирала эти нежные цветы и сплела венок. Она плела с верой в загробную жизнь и надеялась, что за пределами земного существования ее любимый вспомнит о ней.

Мой сын, твои строки о Египте удивительно точны и образны. «Ты зеркало, в котором отразились процессии бесчисленных эпох…» Это прекрасно!

Я рада твоему отъезду в аль-Мансуру. Там хорошие школы. Напиши мне, когда начнешь учиться в новой школе старших классов. Дай тебе бог счастья и благополучия! Помни, моя душа всегда рядом с тобой.

Твоя мама».

Школа в аль-Мансуре

— И море близко, — сказал отец, когда услышал восторженные возгласы сына.

Они прошли через центральную площадь города, пересекли улицы «для богатых» и вышли к берегу Нила, где росли смоковницы, ивы, кипарисы. А вот и старинные кривые улочки, где не цокают копытами ухоженные, с тщательно подстриженными гривами лошадки, везущие нарядные экипажи. Здесь изредка попадался ослик, груженный поклажей, иногда всадник на коне. Дурно одетые люди волокли тачки с фруктами, зеленью, мешками фиников и орехов.

Дорога через эти закоулки вела к предместью города. На берегу реки ютились небольшие домишки ремесленников, мелких торговцев, каменщиков. Домик, в который они вошли, смотрелся окнами на реку. Абд ар-Рахман радостно воскликнул:

— Как хорошо, я буду каждый день встречать восход солнца. Вот удача!

И в самом деле: окошко его комнаты глядело на восток. Мальчик замер у окна, увидев караван рыбацких судов, идущих на лов рыбы.

— Вот как бывает, — обратился он к отцу. — Живя в большом красивом городе, я каждый день буду видеть восход солнца, небо и прекрасный Нил.

— Какое имеет значение — восход, закат? — удивился Абдель Малик. — Пусть будет крыша над головой.

Школа находилась в другом конце города, идти далеко, но Абд ар-Рахману было так интересно, что он этому обрадовался.

Директор школы долго рассматривал бумагу, которую ему протянул Абдель Малик аль-Хамиси. Потом пристально посмотрел в глаза мальчика и подумал: «Славный мальчуган, еще ребенок, а глаза умные».

— Оставайся, — сказал он встревоженному подростку. — О тебе пишут хорошо, а мы здесь узнаем, так ли ты хорош и прилежен. У нас двести сорок учеников твоего класса, и только троим посчастливится учиться бесплатно. Завтра приходи в школу. Не опаздывай!

Прощаясь с сыном, Абдель Малик оставил мальчику немного денег на пропитание и, как прежде, наказывал быть прилежным, старательным. Он не приласкал сына, не выразил сожаления о том, что оставляет его в одиночестве в незнакомом городе. Простился со словами: «Алла йишарраф кадрак! Да благословит Аллах твою судьбу!»

Когда отец ушел, Абд ар-Рахман подумал: «Как странно, когда я прощался с соседом Абуль-Фаувадом, мне хотелось плакать. На сердце была печаль. А с отцом простился без всякой печали. Мне кажется, он любит меня. Почему он молчит?»

Вот и первый восход солнца в аль-Мансуре. Абд ар-Рахман не стал дожидаться стука в стенку. Он полюбовался восходящим солнцем, умылся, взял с собой лепешку с сыром и пошел к своей школе, зная, что еще рано и делать там нечего.

«Пойду медленно, буду останавливаться, рассматривать красивые дома, — подумал он. — Меня могут спросить: куда ты бредешь, мальчик, в такую рань? А я скажу: в школу старших классов».

Он шел медленно, рассматривая старинные дома. У дома, где жил когда-то Людовик святой — Завоеватель, подумал: «Мама рассказывала про Людовика, не тот ли, который устроил крестовый поход? Надо спросить».

На последней парте первого класса было свободное место. Абд ар-Рахман оказался по соседству с Мурадом, мальчиком чуть выше его ростом, с озорными, веселыми глазами.

— Сегодня урок истории, его ведет сам директор, — успел сказать Мурад и тут же умолк.

В класс вошел директор, которого Абд ар-Рахман уже видел.

— Я хочу вас познакомить с удивительной историей прошлого в жизнеописаниях и хронике событий, — начал Хасан ал-Бакри. — Ее написал выдающийся ученый, великий мудрец Абд ар-Рахман ал-Джабарти. Свою книгу, посвященную экспедиции Бонапарта 1798–1801 годов, он начинает такими словами:

«Год тысяча двести тринадцатый (хиджры). Это первый год великих кровопролитных сражений, выдающихся событий, горестных происшествий и ужасающих бедствий, год, когда возрастало зло, а испытания и невзгоды следовали одно за другим, когда ничто не было прочным и нарушился обычный ход вещей, год крушения устоев, непрерывных ужасов, многих перемен, расстройства управления, огромных разрушений и всеобщего разорения. Напряженность дошла до предела».

Ал-Джабарти завершает свое вступление словами из священной книги мусульман: «Господь твой не был таким, чтобы погубить селения несправедливо, раз жители их творили благое».

Рассказ о нашествии армии Наполеона был полон трагических подробностей. Мальчики сидели молча, как завороженные. Никто не шелохнулся, никто не осмелился прервать учителя. И хотя им трудно было понять во всех подробностях, что задумали англичане, послав корабли к берегам Александрии, что делали мамлюки под предводительством отважного Ибрахим-Бея. (Он был одним из двух могущественных мамлюкских беев, которым принадлежала вся власть в стране к моменту французской экспедиции.) Трудно было понять, какова роль шейхов и улемов, которые так растерялись, что не смогли успокоить несчастных граждан, бежавших в надежде на спасение в города, уже занятые французами.

Ученики слушали внимательно. Когда кончился первый урок, весь класс хором просил продлить занятия.

— «После того как армия мамлюков на западном берегу потерпела поражение, — читал учитель, — французы перетащили на восточный берег свои пушки и ружья и открыли из них огонь. Убедившись в поражении мамлюков, люди, находившиеся на другом берегу, подняли страшный крик.