Спартак
(Роман) - Фаст Говард Мелвин "Э.В.Каннингем" - Страница 22

— Ты знаешь, чего мы хотим. Я не люблю торговаться, — холодно сказал Брак.

— Это будет стоить вам 25 тысяч денариев.

Гай был впечатлен — действительно, несколько испуган огромной суммой, но Брак пожал плечами.

— Очень хорошо, они должны сражаться голыми.

— Голыми?

— Ты слышал меня, ланиста!

— Отлично.

— И я не хочу подделок — никакого обоюдного поражения мечем, чтобы демонстрировать трусость и притворяться, что они скончались. Если они оба упадут, один из ваших тренеров должен будет перерезать горло им обоим. И они должны понимать это.

Батиат кивнул.

— Я дам тебе десять тысяч сразу, а остальные, когда пары закончат.

— Хорошо. Пожалуйста, заплатите моему счетоводу, он даст вам расписку и составит для вас контракты. Ты хочешь увидеть их, прежде чем уйдешь?

— Можем ли мы прийти на арену утром?

— Утром — да, но я должен предупредить вас, что этот вид поединка может закончиться очень быстро.

— Пожалуйста, не предупреждай меня, ланиста. Он повернулся к Гаю и спросил:

— Ты хочешь увидеть их дитя?

Гай застенчиво улыбнулся и кивнул. Они вышли, и после того, как Брак заплатил и подписал контракт, они забрались в свои носилки и были доставлены на тренировочную площадку. Гай не мог оторвать глаз от Брака. Никогда, думал он, ему не приходилось видеть человека, который ведет себя так восхитительно. Не только 25 000 денариев, его собственное содержание в тысячу динариев в месяц считалось завидным всеми, кого он знал, — но способ их израсходовать и игра случая в человеческой жизни. Это было своего рода циничное презрение, к которому стремился Гай, ознаменовавшее для него высочайший уровень космополитизма; сочетавшееся в этом случае с удивительнейшей утонченностью. Никогда за тысячу лет у него не хватило бы смелости потребовать, чтобы гладиаторы сражались голыми; но это была одна из причин, почему они устраивали зрелище для своих, развлекаясь в в Капуе, вместо того, чтобы отправиться на арену в Риме.

На прогулочном дворе рабы складывали носилки. Тренировочная площадка с железной оградой, трехсторонняя клетка, сто пятьдесят футов в длину и сорок футов в ширину, с четвертой стороны зарешеченный блок, где жили гладиаторы. Гай понял, что здесь более высокое и опасное искусство, чем подготовка и содержание диких зверей; гладиатор был не только опасным зверем, но тем, кто также мог бы думать. Восхитительный трепет страха и волнения охватил его, когда он наблюдал за людьми на площадке. Их было около ста человек, одетых только в набедренные повязки, гладко выбритые, с коротко подстриженными волосами, расхаживающие с деревянными палками и посохами. Шесть тренеров прохаживались среди них, и они, как и все тренеры, были старыми армейскими ветеранами. Тренер нес короткий Испанский меч в одной руке и тяжелый кастет в другой, он ходил осторожно и осмотрительно, его глаза были нервными и настороженными. Манипул регулярных войск был расставлен с интервалами по всему периметру, каждый держал тяжелый, убийственный пилум, требующий чрезвычайной выучки.

— Не удивительно, — думал Гай — что, цена смерти нескольких из этих людей была высокой.

Сами гладиаторы были великолепно мускулистыми и изящными, подобными пантерам в своих движениях. Грубо говоря, они разделялись на три класса, три класса бойцов, столь популярных в Италии в то время. Фракийцы — группа или специализация шире названного народа, поскольку среди них было много самых желанных Евреев и Греков. Они сражались с сикой, коротким, слегка изогнутым кинжалом, общим оружием во Фракии и Иудеи, откуда большинство из них были вывезены. Эпоха популярности ретиариев только начиналась, и они сражались с двумя любопытными орудиями — рыболовной сетью и длинными рыболовными вилами, называемыми трезубцем. Для этой категории, Батиат предпочитал Африканцев, высоких, длинноногих чернокожих мужчин из Эфиопии, и они всегда ставились в пару с мирмиллонами, свободную категорию бойцов, которые носили либо меч, либо меч и щит. Мирмиллоны почти всегда были Германцами или Галлами.

— Запомни их, — сказал Брак, указывая на черных. — Это лучшая и самая искусная игра, но может оказаться скучной. Чтобы увидеть ее в лучшем виде, нужны Фракийцы. Разве вы не согласны? — спросил он Батиата.

Ланиста пожал плечами.

— У каждого есть свои достоинства.

— Выставьте для меня Фракийца против черного.

Батиат взглянул на него, затем покачал головой:

— Это неправильно. У Фракийца есть только кинжал.

— Я хочу этого, — сказал Брак.

Батиат пожал плечами, поймал взгляд одного из тренеров и кивком подозвал его. Очарованный, Гай наблюдал за тем, как гладиаторы исполняют свои точные танцевальные упражнения, Фракийцы и Евреи, оттачивающие свою работу с кинжалом с маленькими палками и маленькими деревянными щитами, чернокожие бросали сети и длинные деревянные палки, которые для всего мира были рукоятями метлы, и большие, белокурые Германцы и Галлы фехтовали деревянными мечами. Никогда за всю свою жизнь он не видел людей двигающихся настолько выверенно, таких ловких, таких изящных, казалось бы, неутомимых, поскольку они двигались танцевальным шагом, снова и снова и снова. Они были там, под солнечным светом за железными прутьями, и даже Гай, с его бедной, извращенной, искалеченной совестью, почувствовал жалость к такой великолепной и полнокровной жизни, которую должны испытывать только скотоводы. Лишь отблеск этого; никогда еще Гай не испытывал такого сильного возбуждения от перспективы будущего события. Скука вошла в его жизнь, когда он был еще ребенком. Теперь ему не было скучно.

Тренер объяснял, — У кинжала есть только одно преимущество — острие. Кинжал попался в сети, Фракийцу конец. Это приводит к вражде в школе. Это не годится.

— Выставьте их, — коротко сказал Батиат.

— Почему не с Германцами…

— Я плачу за Фракийцев, — холодно сказал Брак. — Не спорь со мной!

— Ты слышал его, — сказал ланиста.

Тренер носил на шнурке, надетом на шею серебряный свисток. Теперь он резко дунул в него три раза, и линии гладиаторов остановились.

— Кого вы хотите? — спросил он Батиата.

— Драба.

— Драба! — закричал тренер.

Один из чернокожих повернулся и пошел к ним, таща за собой сеть и шест. Гигантский человек, его темная кожа блестела от пота.

— Давид.

— Давид! — закричал тренер.

Это был Еврей, худое, ястребиное лицо, тонкие, горько изогнутые губы и зеленые глаза, бритый, загорелое лицо и голова. За пальцы, казавшиеся кривыми и неуклюжими зацепился деревянный кинжал, он смотрел сквозь гостей, не видя их.

— Еврей, — сказал Брак Гаю. — Ты когда-нибудь видел Еврея?

Гай покачал головой.

— Это будет захватывающе, Евреи очень хороши с сикой. Это все, что они умеют в бою, но они очень хороши.

— Полем.

— Полем! — закричал тренер.

Это был Фракиец, очень молодой, изящный и красивый.

— Спартак!

Он присоединился к остальным трем. Четверо мужчин стояли там, отделенные от двух Римских юношей, ланисты и от рабов с носилками тяжелым железным забором тренировочного двора. Глядя на них, Гай понял, что они были чем-то новым, чем-то другим, странным и ужасным в его собственных терминах. Это была не просто угрюмая, задумчивая мужественность — их мужественность, которая почти никогда не встречается в кругу его собственных знакомых, но так, будто они были закрыты от него. Это были люди, обученные сражаться и убивать, сражаться не как солдаты, не как звери, но сражаться как гладиаторы, что было совсем другое. Он смотрел на четыре пугающие маски.

— Как они вам нравятся? — спросил Батиат.

Гай не мог на все это ответить, он вообще не говорил, но прозвучал холодный голос Брака, — Все, кроме одного со сломанным носом, он не похож на бойца.

— Впечатление может быть обманчивым, — напомнил ему Батиат. — Это Спартак. Очень хороший, очень мощный и очень быстрый. Я выбрал его с умыслом. Он очень быстр.

— С кем вы будете ставить его?