Спартак
(Роман) - Фаст Говард Мелвин "Э.В.Каннингем" - Страница 5

— Я думаю, что ваш юмор плохо принят, — пробормотал Гай. Он был очень молод, куда ему было до зрелой остроты колбасника. Всадник бы никогда в своей жизни не смог забыть оскорбление Клавдии, и он будет всегда припоминать его Гаю, потому что Гай совершил ошибку.

— Я не пытаюсь шутить, — ответил Сенвий на подразумевающийся вопрос. — Молодая госпожа задала вопрос, и я ответил на него. Я купил четверть миллиона фунтов рабов превратившихся в колбасу.

— Это самая страшная и отвратительная вещь, которую я когда — либо слышала, — сказал Елена. — Ваше естественная грубость, господин, приняла странный оборот.

Всадник встал и перевел взгляд с одного на другую. — Простите меня, — сказал он, и обратился к Гаю, — Спросите своего дядю, Силлия. Он заверил сделку, и он в очередной раз кое — что выгадал для себя, раз сделал это.

Затем он отошел. Клавдия продолжала спокойно поедать засахаренные апельсины, только остановилась, чтобы высказать замечание, — Каким невозможным человеком он оказался!

— Тем не менее, он говорит правду, — сказал Елена.

— Что?

— Конечно, правду. Почему вы должны быть настолько шокированы?

— Это была глупая ложь, — сказал Гай, — сказанная исключительно для нашей пользы.

— Разница между нами, моя дорогая, — сказала Елена, — в том, что я знаю, когда кто — то говорит правду.

Клавдия стала белее, чем обычно. Она встала, извинилась, а затем прошествовала с величавым достоинством к комнате отдыха. Елена слегка улыбнулась, почти про себя, и Гай сказал:

— Ничто не шокирует тебя на самом деле, а, Елена?

— С чего бы?

— По крайней мере, я не ем колбасу.

— Я никогда не ела ее, — сказала Елена.

Двинувшись по дороге, в первой половине дня, они свалились на голову сирийскому торговцу янтарем, чье имя было Mуцел Шабаал, тщательно завитая борода которого блестела умащенная ароматным маслом, и чье длинное вышитое платье свисало вниз по обе стороны боков стройной белой лошади, на которой он ехал, и чьи пальцы сверкали перстнями с дорогими камнями. Следом за ним семенила дюжина рабов, Египтяне и Бедуины, каждый из них нес на голове массивный сверток. На протяжении всего Римского мира, дорога была великим уравнителем, и Гай оказался втянут в довольно одностороннюю беседу с опытным коммерсантом, даже несмотря на то, что вклад молодого человека в нее, был лишь чуть больше, чем случайный кивок. Для Шабаала было большой, более чем большой честью встретиться с любым Римлянином, потому что он наиболее глубоко восхищался Римлянами, всеми Римлянами, но особенно хорошо воспитанными и благорасположенными Римлянами, такими как Гай, что было наиболее очевидно. Были некоторые жители востока, которые не понимали некоторые вещи о Римлянах, как, например, свобода, с которой их женщины двигаются; но Шабал не один из них. Царапни Римлянина и ты найдешь железную жилу, свидетелем тому эти знаки рядом с дорогой, и он был очень доволен уроком, преподанным его рабам, просто видящим эти самые поучительные распятия.

— Вы вряд ли поверите, молодой господин, — сказал Mуцел Шабаал на своей беглой, но с любопытными ударениями латыни, — но были люди в моей земле, которые в полной мере ожидали падения Рима перед Спартаком, и было даже небольшое восстание среди наших собственных рабов, которых мы должны были подавить жесткими мерами. Как мало вы понимаете Рим, сказал я им. Вы приравниваете Рим к тому, что вы знали о нем в прошлом, или к тому, что вы видите вокруг. Вы забыли, что Рим что — то новое для этой земли. Как я могу описать им Рим? Я например, говорю серьезно. Что это значит для них? В самом деле, что это значит для тех, кто не видел Рим своими глазами, не водил дружбу и не имел бесед с жителями Рима? Серьезность — убедительная, с тем чувством ответственности, с каким бывают серьезными и имеют серьезные намерения. Мы понимаем, что легкомыслие — это наше проклятие, мы легкомысленны с вещами, мы живем лишь для удовольствия. Римлянин не пустяк; он является учеником добродетели. Индустрия, обучение, экономика, милосердие — вот для меня замечательные слова характеризующие Рим. Это есть тайна мира Римской дороги и Римского владычества. Но как можно объяснить это, молодой господин? Со своей стороны, я смотрю с серьезным удовлетворением на эти символы наказания. Рим не мелочь. Наказание соответствует преступлению, и, таким образом, у вас есть Римская справедливость. Наглостью Спартака было то, что он поставил под сомнение все, что было лучшим из всего. Он попытался грабежом и убийством расстроить Римский порядок и потому Рим отверг его…

Гай слушал и слушал, и, наконец, некая часть его скуки и отвращения передалась другим. Засим Сириец, со многими поклонами и извинениями, представился Елене и Клавдии, каждой с янтарным ожерельем. Он рекомендовал себя им и членам их семей и всем их возможным торговым знакомцам, а потом исчез.

— Слава богу, — сказал Гай.

— Мой серьезнейший, — улыбнулась Елена.

Позже в тот же день, незадолго до того, как они съехали с Аппиевой дороги на маленькую боковую дорогу, ведущую к вилле, где они должны были провести ночь, произошел инцидент, нарушивший монотонность путешествия. Манипул третьего легиона, дорожно — патрульной службы, отдыхал чуть в стороне от дороги. Щиты, мечи и шлемы были уложены рядами возле маленьких трехгранных палаток, воткнутые в землю короткие копья подпирали высокие щиты, с тремя надетыми на копья шлемами, кивавшими с каждой оружейной груды, всему миру, как сложенные в поле снопы зерна. Солдаты заполняли лагерь, толклись в тени палаток, требуя пива и больше пива, пили его пинтами из деревянных чаш называемых ножными ваннами. Они были жесткие, с суровыми лицами, бронзовотелые мужчины, распространявшие вокруг сильный запах пота, от пропитанных им кожаных штанов и безрукавок, голосистые и сквернословящие, и до сих пор осознающие тот факт, что знаки наказания вдоль дороги были результатом их недавней работы.

Когда Гай и девушки остановились, чтобы понаблюдать за ними, их капитан вышел из шатра, с чашей вина в одной руке, приветственно махая другой Гаю тем более охотно, так как с Гаем было две очень красивых молодых дамы.

Он был старым другом Гая, молодой человек по имени Селлий Квинт Брут, он делал хорошую карьеру военного, а также был дерзок и красив. Елену он уже знал, с Клавдией он был весьма рад встретиться, и он тут — же очень профессионально и экспромтом спросил их, что они думали о его мальчиках.

— Крикливые, много сквернословят, — сказал Гай. — но хороши.

— Я не должна ничего бояться, вместе с ними, — сказала Клавдия, и добавила, — кроме них.

— Сейчас они ваши рабы, и теперь они вместе с вами, — заметил Брут галантно.

— Где вы решили остановиться?

— Мы остановимся сегодня на Вилла Салария, — сказал Гай — и если ты помнишь, дорога ответвляется примерно в двух милях отсюда.

— Тогда в радиусе двух миль, ты не должен бояться ничего на земле, — воскликнул Брут и спросил Елену:

— Вы когда — нибудь путешествовали в сопровождении почетного караула легионеров?

— Я нет, и никогда не была столь важной персоной.

— Вот именно, но вы так важны для меня, — сказал молодой офицер. — Просто дайте мне шанс. Просто наблюдайте. Я положу их у ваших ног. Все они принадлежат вам.

— Они являются последней вещью в мире, которую я хотела бы видеть у моих ног, — запротестовала Елена.

Он допил вино, бросил чашу высунувшемуся из дверей рабу, и засвистел в маленький серебряный свисток, который свисал со шнурка на его шее. Было странно слышать требовательную трель четырех высоких и четырех низких нот, и в ответ легионеры глотнули пивка, выругались себе под нос, и бросились туда, где были сложены их копья, щиты и шлемы. Свисток Брута звучал снова и снова, извлекая из себя резкую, настойчивую мелодию, и манипул ответил, как будто ноты, которые они услышали, непосредственно воздействовали на их нервную систему. Они сошлись, сгруппировались в отряды, развернулись кругом, а затем разделились на две колонны, по одной с каждой стороны дороги, в поистине удивительном проявлении контролируемой дисциплины. Девушки зааплодировали, и даже Гай, несколько раздраженный проделкой своего друга, вынужден был восхититься той точности, с какой отряд исполнял команду.