Полуночные тени. часть 2 (СИ) - Кручко Алёна - Страница 2

       Марти покосился на молодого барона. Лотар покачивался в седле, прикрыв глаза, но ошибся бы тот, кто счел его дремлющим. Лицо отрешенное и вместе с тем сосредоточенное, не иначе, «слушает» – прощупывает лес родовым даром. Похоже, все спокойно. Отчего ж тогда королевскому псу чудится впереди опасность? Отчего не дает расслабиться отточенный годами службы песий нюх?

       Впрочем, нюх, бывает, и подводит. Может о ерундовой драке на постоялом дворе вовсю орать, а засаду прошляпить.

       Хотя Анегард не только на родовой дар полагается: по двое стражников едут впереди и позади отряда, фланги держат два сторожевых пса знаменитой лотаровой выучки, а сверху, над тропой, провожает отряд по-осеннему растрепанная ворона – не иначе, Анегардовы глаза на этот день. Аскол обронил как-то, что любого Лотара принял бы в отряд без разговоров, будь тот даже разиней косоруким, за один только дар. Но этот в королевскую стражу не пойдет, хотя и не косорукий, и не разиня, и храбростью не обделен. Ему дома дел хватает. Лотары от столицы далеко, а к границе близко, их служба в том, чтобы свои земли крепко держать.

       Лес расступился, сменившись сначала зарослями густого орешника, а после – скошенной луговиной с недавно сметанными стожками. На опушке паслись мелкие деревенские коровенки, убранное поле щетинилось стерней, а за полем тянулись вдоль дороги дворы большой и богатой деревни.

       – Рихар, – окликнул Анегард, – скачи вперед, скажешь нашим, пусть постоялый двор ищут. Заночуем здесь.

       Постоялый двор оказался очень даже неплохим, просторным и на удивление чистым. Хозяин встретил проезжий отряд радостно, пообещал и овес для коней, и сытный ужин для путников – хотя после того, как через деревню дважды прошло верное королю войско, такое благоденствие выглядело удивительно. Впрочем, если земли барона Грегора Ордисского чем и славились, так именно благоденствием.

       Пока расседлывали коней и наспех умывались у колодца, подступили сумерки. Пастушата пригнали стадо; коровенки, нетерпеливо мыча, расходились по дворам, хозяйки гремели подойниками, перекликались, откуда-то слышались поросячий визг, тявканье и звонкий девичий смех. Скрипнула дверь, пропуская путников в тепло. Из кухни донесся грохот, кто-то ахнул, кто-то – видать, хозяйка – в сердцах пообещала сослать назавтра «растяпу безрукую» хлев чистить, там хоть бить нечего. Местные мужики – пятеро, одним взглядом ухватил Марти, не то бортники, не то звероловы, словом, лесовики, – тихонько судачили за дальним от входа столом и отдыху ни в коей мере не мешали.

       Марти расчетливо сел к ним поближе и навострил уши.

       – У нас-т, ясен пень, че… ик… чисто, – рассуждал басовитый пузан, изрядно принявший на грудь, но связности мысли покуда не утративший – в отличие от связности речи. – О пр-шлом годе-т, поди, так лес пр-чесали… ик… э?

       – То верно, – степенно отозвался другой, – по лесу как возле родной печки разгуливаем, дай боги здоровьичка его милости. А у соседей-то, слыхали? На выселках? Вчерась туда малого свово отправлял, дедов, значь, навестить перед зимой-то. Спросить, значь, велел, мож, дровами там помочь, а то с домом чегось глянуть, крышу там аль подпол…

       – Эк заплутал ты, Вилье, – фыркнул третий. – Что там, на выселках, стряслось чего?

       – А то! – всплеснул руками Вилье. – Я ж и рассказую-то! Все, значь, как малой мой принес, а он туды пришел аккурат, значь, как его милость с охоты вернулись, о как!

       – Так рассказуй ужо быстрей, замордовал совсем! Что его милость-то?

       – Ну-к то… его милость, значь, лес-то прочесал больше порядку ради, сами поди знаете, давненько там нелюдь не шалила, спокойнешенько народ жил-то. И как ужо возвращалися, у самой, значь, опушки, за малинником, на логовище-то и наткнулись. Попервах-то решили, брошено. Пустое, значь, и духу поганого нету. А потом-то, значь, из бароновой сторожи малый один отлить захотел… ну-к, видать…

       – Тьфу ты, завел волыну! – сплюнул третий. – По делу-то можешь сказать? Отлить захотел, пошел в кусты, и не успел, значь, заголиться, как из тех кустов выскочил волколак да все хозяйство-то ему и оттяпал! Так, что ль?

       От грянувшего хохота посыпалась с потолочных балок труха.

       – Ну-к, смейтесь, – Вилье на подначку, похоже, не обиделся. – Нам туточки чего не смеяться.

       – Так че было-то, дядь? – спросил доселе молчавший долговязый паренек. – Пошел тот стражник в кусты, и че?

       – Пошел, значь, отлить, – вернулся наконец к рассказу Вилье, – а увидал такое, что враз медвежья болезнь бедолагу прихватила. Волколак-то, значь, умен, своих не трогал, а проезжих-то кто считает?

       Подробности волколачьего житья-бытья, а также, несомненно, поимки и заслуженной смерти, Марти уже не услышал: хозяин принес ужин, и Анегард не нашел времени лучше, чтоб договориться с ним о фураже для коней и припасах в дорогу. С другой стороны, главное было ясно: барон Ордисский занят осенней зачисткой. Не потому ли чутье все ноет и ноет о непонятной опасности? Растревоженная большой охотой нечисть резко меняет повадки, а уж если на подранка наткнешься…

       Ночь прошла спокойно. Разве что – выл где-то далеко не то пес, не то волколак, тоскливо выл, страшно, да светила в окно тревожная полная луна. Но Марти от того и другого накрылся плащом с головой и продрых себе до утра, до анегардового «Подъем, засони!», до мычания коров под окном, лязга колодезной цепи и заполошных воплей назначенных на сегодня в ощип кур.

  Анегард знал – Лотарам завидовали многие. И породниться с ними желали многие – не ради земель и даже не ради чести, а для того лишь, чтобы досталось наследнику покровительство богини, знаменитый родовой дар.

       Завидовали многие, но сколько сил забирает недоступное простому смертному умение, какого требует сосредоточения, как изматывает – не знал никто. Вчерашний день выжал Анегарда досуха. Лес пропитался тревогой настолько сильно – казалось, на миг потеряй бдительность, и тут же попадешь голодным волколакам в зубы. Пару раз молодой барон Лотарский словно ненароком замедлял продвижение отряда, пережидая всплески паники впереди; однажды, наоборот, велел поторапливаться; коней же приходилось «держать» постоянно, иначе страх подмял бы благородных животных, превратил в буйных непредсказуемых тварей. А что такое «держать» весь день два десятка коней? Взмокнешь так, будто сам за них поклажу везешь!

       По счастью, нынче дорога была вполне мирной. Слева речка, справа луг, подвоха ждать неоткуда, разве из-под земли или из-за низких, по-осеннему темных туч – но то и другое очень навряд ли. Твари подземные от наезженных путей держатся подальше, а небо… нет, не по такой погоде! Так что Анегард позволил себе расслабиться.

       Ровно до той поры, пока его рассеянный взгляд и затуманенный разум не обратили внимания на Игмарта.

       Вообще-то молодой барон старался лишний раз на королевского гвардейца не глядеть. Умом понимал – не на него обижаться надо. Пес за хозяйские приказы не ответчик, песье дело – слушать и повиноваться. Но король далеко, а назначенный им соглядатай рядом, стремя в стремя едет, глаза мозолит. И кто главный, не понять! Дело поручено барону Лотару, спрос будет с него, однако его величество очень явно намекнул: советы и помощь Игмарта принимать безоговорочно. Пока, правда, тот с советами не суется. И хвала богам, пусть и дальше… хотя, конечно, он старше (ненамного!), опытнее…

       Ха, опытнее! Помог ему тот опыт, когда летом удирал от Ульфара и натолкнулся на искавших пропавшего мальчишку деревенских? Приволокли в замок за шкирку, как щенка нашкодившего! Да еще и пояском Сьюз повязанного. Его счастье, что не к заговорщикам в руки!

       Однако если рассудить по чести и по совести, хоть и побывал тогда королевский пес в положении весьма незавидном, и остался Лотарам обязан, не тому над ним насмехаться, кто и половины его дел свершить бы не сумел. То есть, боги свидетели, не Анегарду. Молодой барон свои границы осознавал неплохо. В бой – пожалуйста, на смерть – пусть, надо так надо, но бродягой безродным прикидываться, льстить, хитрить, унижаться, принимать как должное презрительное высокомерие равных тебе, а то и низших?! Пусть даже ради короля… Да хоть ради Отца небесного – ни за что! Кем вообще надо быть, чтоб с таких дел уважение к себе не потерять?!