Полуночные тени. часть 2 (СИ) - Кручко Алёна - Страница 42

       Кончилось все дурнотной слабостью, гривой под пальцами – в седле Анегард едва держался, и Лоран вел в поводу. Медленно, с каждым поворотом тропы, с каждым ее витком ближе к замку, становилось легче, и в какое-то мгновение Анегард наконец-то отрешился от слабости в теле и багряной пустоты в голове и смог думать.

       Первую мысль – «отравили» – он отбросил сразу, хотя и казалась она самой вероятной. Но кормили его из общего котла, подававшая еду служанка ничего не могла подкинуть в миску за три шага от печи до стола. Зато Анегард отлично помнил, как откликалась дурнотой в горле близость Зиговой стаи – а ведь те были вменяемей этих. Отравиться чувствами нелюди – да уж, не думал, что и так бывает.

       Случайно ли это совпало с его намерением проехать по деревням, Анегард не гадал – что толку? Подумал лишь, что правильно отговорил Игмарта ехать в Азельдор.

       В замке он сполз с седла, постоял, придерживаясь за гриву, пока не отступила слабость в ногах. Хотел было сказать Лорану, что не пил ни капли, но не стал – пусть думает, что хочет, плевать. Сел у стены, подставив лицо солнцу, закрыл глаза.

       Здесь все было как нужно, как всегда. Словно замковые стены сохранили кусочек нормального мира среди пустыни, полной голода и жажды. Здесь фыркали кони и лениво валялись, греясь на солнце, псы, и запертые в птичнике на откорм гуси жадно набивали зобы зерном. И ничего не чуяли.

       Вот только люди здесь не смеялись.

       Анегард просидел так, пока во двор не вышел Игмарт. Королевский пес казался взвинченным и злым. Что-то приказал идущему следом стражнику, тот кивнул и умчался, а Игмарт внимательно оглядел двор и направился к Анегарду. Спросил резко:

       – Что с тобой? Лоран болтал, что напился?

       Анегард пожал плечами и рассказал. Марти выругался глухо и зло, протянул руку:

       – Вставай, пойдем. Собираюсь дядюшку прикопать, пока здешние вороны от его тухлого мяса не передохли.

       Ладонь королевского пса, широкая, твердая и приятно горячая, окончательно вернула Анегарду ощущение реальности. Хотя потусторонняя жуть лишь отступила, а не развеялась.

       – Надо Зига ждать, – Анегард поднялся, но не спешил разрывать нечаянное рукопожатие. – Сами не справимся. Не знаю, как ты, а моих сил не хватит.

       – Значит, дождемся, – хмуро ответил Игмарт.

       «Прикопать дядюшку» в исполнении Игмарта Герейна выглядело как полноценный обряд очищения от нежити. Снятое с ворот тело прежнего Герейна, и впрямь уже изрядно поклеванное птицами, втащили на огромную, щедро политую маслом поленницу, но прежде, чем поджечь дрова, выложили вокруг контур из серебра – Игмарт не пожалел полного кошеля монет, – а тело засыпали солью. И все это – под старинные, проверенные временем и поколениями защитные наговоры. Собравшиеся на «похороны» люди – замковая челядь, стражники и даже кто-то из деревни – кивали удовлетворенно. Но Анегарда не оставляла тревога, и отголосок той же тревоги видел он в лице королевского пса.

       Подожгли с четырех углов одновременно. Пламя занялось с треском и искрами, и, пока добралось до трупа, за языками огня не разглядеть стало ничего. И все же кто-то из девок ахнул, а кто-то взвизгнул, когда среди огня начали пробиваться густые клубы черного, едко вонючего дыма.

       – Не визжи, не встанет, – не оглядываясь, бросил Игмарт. И добавил уже тише, как будто только для одного Анегарда: – Я чую, как его ждут – там. Только знаешь, Лотар, совсем мне это не нравится.

       – А что сделаешь? – философски вопросил Анегард. – Мертвому путь один, это мы с тобой, пока живы, можем трепыхаться.

       Марти хохотнул невесело, хлопнул Анегарда по плечу. Пламя взвилось выше, дым затягивал двор, заставляя кашлять, и люди медленно, шаг за шагом, отступали от костра. Кое-кто отводил взгляд, а то и отворачивался, страшась всматриваться. Анегард их понимал – ему тоже было не по себе, он ощущал всей сутью нависшую над замком злую тень. Все эти люди слишком долго знали, какая смерть могла настигнуть любого здесь – их самих, детей, близких. Привыкли каждый миг помнить об этом. И даже теперь – боялись.

       А Игмарт стоял почти у самого огня и глядел в пламя с таким напряжением, будто готов был загонять «дядюшку» обратно, если тот вдруг поднимется. И, наверное, именно сейчас все его люди – и те, которые помнили чудом выжившего мальчишку, и те, что впервые увидели его наглым королевским псом – окончательно признали его господином и защитником. Поверили в его силу, как привык, сам не заметив, когда, верить Анегард.

       Горело долго. Оседала на снегу черная жирная сажа, порывы ветра то сносили дым в сторону, то прижимали к земле. Люди прикрывали ладонями рты и носы, но не расходились. Наверное, хотели своими глазами увидеть, убедиться, что тот, кто так долго держал их в страхе, теперь в самом деле мертв, прогорел до пепла и костей. И что останки его, еще раз основательно засыпанные солью и серебром, зарыты, как положено, на нехоженом месте, и завалены диким камнем.

       Похороны затянулись до ночи. Анегард не удивился бы, затей народ гулянку, но люди тихо разошлись и привычно заперлись. Наверное, не он один ощущал, что давящая тень никуда не делась.

       Игмарт тоже был мрачен – мрачней некуда. Дождался, когда разойдутся люди, и сказал с явственно видимым усилием, не поворачивая головы:

       – Боюсь один оставаться. Этой ночью чуть не спятил. Думал даже, может, дешевле станет, чтобы ты убил меня сейчас, не дожидаясь…

       Чего «не дожидаясь», Анегард спрашивать не стал. Просто пообещал дать в морду, если понадобится срочно приводить идиота в чувство – да хоть прямо сейчас. А потом вспомнил о зельях Сьюз и предложил вместе глянуть, не найдется ли там чего подходящего к случаю. На худой конец, снотворное там точно было.

       – Бабушка! Бабуля, ты приехала!

       Капитан Гарник смотрел, усмехаясь в усы, как баронская дочка Сюзин кинулась на шею деревенской лекарке.

       – Бабулечка, милая, родная, как я скучала! – Сьюз уткнулась в бабку, всхлипнула. – Тошно уже здесь, то нельзя, так не пристало, и отца расстраивать боюсь, и домой хочу…

       Гарник сделал вид, что не слышит. Дом молодой баронессы Сюзин – здесь. Вот только босоногая Сьюз из лесного домика, внучка старой Магдалены, никуда не делась, сменив скромный деревенский наряд на парадные платья. Старается вести себя, как подобает, хочет порадовать старого барона, но видно, как ей бывает временами тяжко.

       Поначалу, пока Магдалена сидела при старом бароне, отгоняя от него почти неминуемую смерть, девушке было легче. Она оставалась лекаркой – снадобий требовалось много, так что Сьюз дни и ночи напролет крутилась на кухне, вместе с бабкой подбирая травки, перетирая, смешивая, настаивая, отцеживая… Да и барону было не до воспитания чудесно найденной дочери, все силы уходили на борьбу с немощью. Он только иногда останавливал забежавшую с лекарством Сьюз, брал за руку, просил:

       – Посиди со мной, Сюзин, дочка.

       Тогда она присаживалась на табурет рядом с кроватью, и барон молча глядел ей в лицо. Или рассказывал что-нибудь, то и дело срываясь на кашель и делая длинные паузы – отдышаться.

       Потом смерть отступила, немощь – тоже, Магдалена вернулась в деревню, а старый барон вспомнил об отсутствии у дочери должного воспитания.

       Сьюз, надо признать, старалась. Не жаловалась. Но временами Гарнику чудилось, что вот-вот девушка сорвется. Решит, что спокойное житье в лесном домике и всеми уважаемая работа знахарки куда как лучше признанного благородного происхождения со всем к нему прилагающимся – красивыми нарядами, подобающим поведением и дочерним послушанием. Хотя наряды ей нравились, а подобающее поведение давалось, кажется, довольно легко.

       Как-то Гарник даже спросил – как, мол, настроение, не тоскливо ли. Сьюз только рукой махнула. А после начала расспрашивать за Азельдор да за королевское поручение, да скоро ли Анегарда обратно ждать.